«Ты видишь!» — воскликнул красный дядя: «у социал-демократов нет ни одного конструктивного предложения. Они только осуждают то, что мы предлагаем!»

— Но вы тоже их осуждаете, дядя Джесс.

— Рабочие знают нашу программу, и каждый раз, когда проходят выборы, социалистические чиновники теряют полмиллиона или миллион голосов, а мы их получаем.

— Но предположим, что больше не будет никаких выборов, дядя Джесс. Предположим, Гитлер возьмёт власть!

— Он не сможет причинить никакого вреда нашей монолитной партии. У нас подготовленные и дисциплинированные члены партии, и они будут стоять твердо.

— Но предположим, что он запретит вашу организацию!

— Нельзя уничтожить партию, которая имеет несколько сотен тысяч членов, и которая собирает четыре или пять миллионов голосов.

— Не делай ошибку, недооценивая своего врага.

— Ну, если надо, мы уйдём в подполье. Это уже случалось раньше, и ты можешь быть уверен, у нас есть планы во Франции, а также в Германии.

— Я надеюсь, что ты не ошибся, дядя Джесс. Ланни сказал, что думал. Он спорил с коммунистами, но испытывал противоречивые чувства, потому что, в конце концов, они были рабочей партией, и никто не может быть уверен, что они не понадобятся. Первый пятилетний план Советского Союза был завершен с успехом, и все красные ликовали по этому поводу. Социалисты тоже не остались в стороне, и многие дрогнули, спрашивая, а что если русский путь единственно возможный. Во всяком случае, они имели право быть выслушанными. Ланни сделал все, что мог, чтобы убедить обе стороны прекратить ссориться, и дал им возможность ссориться с ним.

Каждый раз, когда ему хотелось узнать о том, что на самом деле происходит в Германии, ему было достаточно лишь написать Йо-ханнесу Робину. Ответ еврейского финансиста был порывом ветра, срывавший туман и обнажавший пейзаж. Он показывал немецкую нацию, идущей по опасной дороге, окруженной со всех сторон зияющей пропастью и вулканами, извергающими облака огненного пепла, с падающими камнями, вызванными землетрясениями. Несомненно, ни один из Плиниев, ни дядя, ни племянник, не наблюдал более ужасных природных явлений, которым противостояла Веймарская республика в начале этого 1933 года.

Беспредельно агрессивные нацисты вели днём и ночью бои с коммунистами по всей стране. А между тем две правящие группы, промышленники на западе и помещики на востоке, взвинчивали тарифы для защиты своих интересов. Ста процентов им было мало в эти дни при слабеющих рынках. Рабочие, которые хотели понижения цен на товары и продукты питания, раз за разом отказывались голосовать за кандидатов этих групп. Но даже с менее чем пятью процентами голосов реакционные политики по-прежнему цеплялись за власть, натравливая одну фракцию против другой, используя лесть, смешанную с угрозами.

Канцлер фон Шлейхер начал обхаживать профсоюзы, называя себя «социальным генералом», указывая «умеренным» социалистам и католикам, насколько все будет хуже, если к власти придут любые экстремистские группы из этих партий. За эти разговоры он потерял благосклонность денежных мешков Рура, которые хотели уничтожить профсоюзы и слушали песню сирены Гитлера, обещавшего исполнить их желание. Также была проблемой Osthilfe¹³², помещики аристократы Восточной Пруссии были поставлены в неловкое положение. Чтобы спасти фермеров от разорения, были выделены огромные государственные средства, но крупным землевладельцам, влиятельным аристократам, удалось получить большую часть этих денег, и они использовали их не для благоустройства земель, а совсем для других целей. Теперь чуть ли не каждый день социалистическая и коммунистическая пресса печатала обвинения и требовала расследования.

Папен и Шлейхер еще делали вид, что дружат, но были готовы вцепиться друг другу в глотку. Шлейхер сверг Папена по сговору с нацистами, но двое продолжали играть в эту игру. Папен, «джентльмен-мошенник», был самым неутомимым махинатором. Бледный блондин, аристократ с тонким, морщинистым лицом вечно улыбался. Он посещал одно за другим секретные совещания, рассказывая всем разные истории, тщательно рассчитанные так, чтобы ранить своего соперника.

«Папен провел встречу с Гитлером в доме друга Тиссена, барона фон Шредера», — написал Йоханнес, и Ланни не нужно спрашивать, что это значит. «Мне рассказали, что Папен и Гугенберг провели встречу», — что, тоже не было неясным. Гугенберг, «серебряный лис», посетил один из вечеров Робина. Большой человек с усами моржа, жестокий, но умный. Лидер Пангерманской группы и владелец самой мощной пропагандистской машины в мире. Практически все крупные капиталистические газеты Германии, а также УФА, монополия по производству фильмов, принадлежали ему. «Папен привлекает средства для Гитлера среди промышленников», — писал Йоханнес: «Я слышал, что фюрер имеет долговые расписки на более, чем два миллиона марок, которые он не может оплатить. Вопрос, сойдет ли он с ума, прежде чем станет канцлером!»

Нацисты провели огромный митинг во Дворце спорта, там Гитлер произнес одну из своих внушающих доверие тирад, обещая мир, порядок и восстановление самоуважения к немецкому народу. Консервативные газеты в Париже опубликовали его обещания и наполовину поверили им. Они больше боялись красных, чем нацистов, и Ланни обнаружил, что Дени де Брюин был склонен рассматривать Гитлера в качестве модели для французских политиков. Даже Ланни сам стал сомневаться. Ему так хотелось убедиться, что он был прав. Гитлер призывал Всемогущего Бога дать ему мужество и силы спасти немецкий народ и исправить ошибки Версаля. Лан-ни, который энергично протестовал против этих ошибок, теперь задавался вопросом, сможет ли Гитлер запугать Францию и Великобританию, чтобы те пошли на уступки, а затем успокоиться и управлять страной в интересах тех миллионов угнетенных «маленьких людей», к которым он так красноречиво обращался.

Сын Робби Бэдда и муж Ирмы Барнс может сомневаться, но немецкие рабочие нет. Сто тысяч рабочих собрались в Люстгартене в Берлине, требуя защиты Республики против предателей. «Что-то происходит со стариком», — писал Йоханнес на американский манер. «Der alte Herr» боится обсуждения дела Osthilfe в рейхстаге. Шлейхер рассматривает с профсоюзами идею своего отказа уйти в отставку и продолжения своей деятельности на посту при их поддержке. Мне сказали, что католики согласились, но социалисты боятся, что это будет не законным. Что вы думаете?» Ланни понимал, что его старый друг его поддразнивает, и не сделал никаких предложений по немецкому конституционному праву.

Йоханнес не рассказал ничего о том, что делал он сам в этом кризисе, но Ланни догадался, что он следовал своей программе сохранения дружественных отношений со всеми сторонами. Конечно, он обладал чрезвычайными знаниями о закулисных интригах. Временами Ланни пользовался международным телефоном, этой игрушкой очень богатых, и Йоханнес пытался отвечать иносказательно. Он говорил: «Мой друг Францхен хочет быть хозяином положения, как и его друг издатель, но их планы, вероятно, провалятся, потому что они не могут договориться». Ланни понял, что речь шла о Папене и Гугенберге. и когда Йоханнес добавил: «Они могут запрячь дикаря и вместе править им», — Ланни сразу догадался, о чем идет речь. А потом Йоханнес сказал: «Они сказали старику, что генерал замышляет государственный переворот против него». Это было всё равно, как читать леденящий кровь детектив с продолжением и ждать следующего выпуска. Только прибудет ли кавалерия вовремя?

Тридцатого января средства массовой информации сообщили испуганному миру, что президент фон Гинденбург назначил Адольфа Гитлера канцлером Германской республики. Даже нацисты были застигнуты врасплох. Они не были искушены в интригах и не могли себе представить, какое волшебство могло заставить врагов их фюрера вдруг поставить его во главе кабинета. Франц фон Папен стал вице-канцлером и Гугенберг вошёл в кабинет. Всего в кабинете было девять реакционеров против трех нацистов, и что бы это могло означать? Газеты за пределами Германии были уверены, что это означало капитуляцию Гитлера. Им будут управлять, он станет еще одним Рамсеем Макдональдом. Они решили не услышать декларацию фюрера, в которой он сообщил своим последователям, что борьба только начинается. А вот штурмовики услышали и прошли ликующим маршем с факелами по Унтер-ден-Линден мимо канцелярии. Гинденбург приветствовал семьсот тысяч человек из одного окна, а Гитлер из другого. Призыв коммунистической партии к всеобщей забастовке проигнорировали.