Я спрыгнула с кровати и быстро пошла к выходу, мысленно готовясь к встрече с мамой.

   Медсестра, стоявшая у дверей посмотрела на меня и, отстранив рвущихся наружу бабушек, выпустила в коридор.

   В коридоре, однако, мамы не было. Там стоял толстый милиционер, вытирающий шею платком. В руках у него была черная папка. За милиционером с заспанным видом стоял Сергей Михайлович.

   -Лена,- сказал он,- к тебе пришел следователь, он сейчас тебя допросит по убийству твоего отца. Ты сможешь с ним говорить?

   В это время он, из-за спины милиционера, отрицательно покачал головой.

   Но я не обратила на это внимания. Уверенная в виновности Бергмана, я, без раздумий согласилась на допрос.

   Доктор укоризненно вздохнул, и сказал:

   - В таком случая я должен присутствовать, девочка еще не вышла из болезненного состояния и мне, возможно, придется остановить вашу беседу.

   Милиционер с готовностью кивнул и сказал:

   -Конечно, конечно, доктор, без проблем.

   Мы втроем уже дошли до ординаторской, когда в коридор зашла еще одна милиционер - молодая девушка тоже с черной папкой.

   -Вы к кому?- спросил Сергей Михайлович.

   Девушка, боязливо озираясь, сказала:

   - Мне надо бы опросить ночной дежурный персонал и больную Гайзер по телесным повреждениям.

   Мужчины переглянулись, после чего милиционер сказал:

   -Знаешь Галочка, я первый пришел, и дело у меня важнее, так что подожди, пока я закончу, а лучше приходи завтра.

   -Действительно, - добавил Сергей Михайлович,- люди уже ушли домой, так, что лучше приходите завтра с утра, они как раз будут в день работать. А с больной я вам разговаривать сегодня не разрешу. Думаю, ей много будет и одной беседы.

   Мы снова зашли в ординаторскую. Доктор пригласил присесть милиционера за стол, и напротив посадил меня. Сам же уселся на диван и взял руки книжку.

   -Елена Лазаревна,- официально обратился ко мне милиционер, - меня зовут Василий Иванович. Я следователь городского отдела милиции, капитан. Веду дело по убийству твоего отца. К сожалению, так получилось, что мы долго выясняли кто вы такие, потому, что никаких документов у твоего папы не было, а от тебя ничего нельзя было узнать. Только благодаря звонку твоего доктора мы можем начать разбираться в том, что произошло вчера.

   -Не успел он закончить свои слова, как я закричала:

   -Я все знаю, все поняла, это Бергман виноват! Он наверняка позвонил бандитам, чтобы они отобрали у нас золотой самородок.

   Василий Иванович, покачал головой.

   -Нет, Лена так не пойдет. Давай начнем с самого начала.

   Он надел очки, открыл свою папку и вытащил несколько листов бумаги.

   -Я сейчас буду писать протокол, и задавать тебе вопросы, а ты на них будешь отвечать, так будет правильно, - пояснил он мне.

   Пока он заполнял графы с моими данными, я немного собралась и когда Василий Иванович начал меня опрашивать, я старалась ясно и четко рассказать о произошедшем.

   Капитан записывал, быстро скрипя пером по бумаге и со стуком макая его в чернильницу.

   По его лицу совершенно нельзя было понять, верит он мне или нет. Говорили мы довольно долго, пока не раздалось предупреждающее покашливание со стороны Сергей Михайловича.

   Василий Иванович дал мне расписаться под каждым листом протокола, и, собрав их вместе, сложил в папку.

   На мой умоляющий взгляд он не реагировал, только в дверях обернулся и коротко сказал:

   -Будем разбираться.

   -Как вы думаете? - спросила я у доктора,- он мне поверил? Они арестуют этого Бергмана или нет?

   -Сложно сказать,- подумав, ответил Сергей Михайлович,- я внимательно слушал твой рассказ, все вроде бы логично складывается. Но, понимаешь, - это твоя информация, твой взгляд на случившееся. Нельзя обвинять человека просто так. Понимаешь, в жизни может случиться всякое, в том числе и ограбление, а ты заранее обвиняешь невинного человека. Могу только конкретно сказать одно - Бергмана не арестуют. Нет доказательств. Вот если поймают убийцу тогда совсем другое дело.

   Я шла в палату, кипя от ненависти и злобы, и давала себе клятву, что не успокоюсь, пока не узнаю, кто виновен в смерти моего папы, и сама не разорву ему горло. Видимо это желание было так заметно на моем лице, что бабушки стоявшие у дверей испуганно шарахнулись по сторонам.

   До обеда ко мне никто не приставал. А во второй половине дня за мной приехала мама.

   Я вышла в комнату для посетителей и не узнала ее в постаревшей женщине в темном платье и черном платке.

   Она тоже сразу не поняла, что за девочка стоит перед ней, стриженная налысо и в застиранном больничном халате.

   -Леночка, это ты,- спросила она неуверенно, глядя на меня красными от слез глазами.

   Я кинулась к ней и, упав на колени, обняла ее за ноги и зарыдала.

   -Мамулечка, я знаю, ты меня не простишь, такое нельзя прощать, но я же этого не хотела! Я бы все сейчас отдала, чтобы папа был жив...

   -Что ты солнышко мое, - сказала она и тоже заплакала,- мне не за что тебя прощать. Если бы ты знала, как мне было жутко, страшно этой ночью. Вас не было долго, я начала звонить в милицию. Никто ничего не знал. Только уже часа в два ночи мне сообщили, что Лазарь убит, а ты в психушке. Господи! Что я пережила! Если бы не твой доктор, точно бы с ума сошла. Бывают же такие люди внимательные! Он на разговор со мной столько времени потратил. Прости, что сразу не приехала. С похоронами очень дел навалилось.

   Я встала и мы, крепко обнявшись, продолжили плакать.

   Самый страшный момент ожидания встречи с мамой для меня прошел и сейчас снова, из глубин моего разума поднималась слепая яростная сила, которая кричала:

   - Убей всех, никто не должен уйти.

   Слезы неожиданно закончились. Я отстранилась и почти спокойно сказала:

   -Мама, доктор обещал меня отпустить с тобой, если ты согласишься.

   Та жалобно посмотрела на меня и спросила:

   -Может тебе лучше полежать в больнице несколько дней, успокоиться, придти в себя, а когда выйдешь из больницы, мы с тобой съездим на могилку к папе.

   Конечно, я отказалась, и через полтора часа мы вышли из больницы и направились к остановке. И в отличие от вчерашнего дня на мне был надет черный платок.

   Следующие два дня слились в одну череду тревог и забот. Хорошо, что директор мастерской оказался очень внимательным человеком и помог нам с похоронами.

   В тот день мы с мамой вообще ходили сами не свои.

   Папка лежав в гробу, как живой, и когда его накрыли крышкой, наверно, только в этот момент до меня по настоящему дошло, что его больше нет и не будет.

   Никто не обнимет меня, не скажет, "майн либер менделе". Я собиралась зарыдать еще сильней, но тут с мамой стало плохо и мне пришлось давать ей нюхать нашатырный спирт.

   Поминки провели в мастерской. К нам с мамой все время подходили люди и говорили, какой хороший человек был наш папа, и, как его всем будет не хватать.

   После поминок, когда мы пришли домой, я хотела только одного, улечься в кровать и забыться. Но мама усадила меня за стол и сказала:

   -Лена, завтра уже третье сентября, и я хочу, чтобы ты пошла в школу. Мне понятно, что тебе тяжело. Но мы пока еще живем на белом свете, и надо думать, как жить дальше, так, что сейчас возьми себя в руки и готовься к завтрашним урокам. Я тоже завтра иду на работу, мне давали три дня отпуска на похороны, они сегодня заканчиваются.

   Мама, мне наверно придется бросить учебу,- сказала я.

   -Это еще почему?- возмутилась та.

   -Ну, как же мы будем жить на твою зарплату, удивилась я,- ты получаешь всего девяносто рублей на фабрике, нам же не хватит этих денег.

   -Не переживай,- слабо улыбнулась мама,- я возьму приработок небольшой, умерим аппетиты, переживем как-нибудь.