– Я сказал его министрам в Париже, что беру небольшой отпуск, потому что должен составить для Монро карту своих исследований, – сказал я. – Ну, а затем мы потихоньку улизнули – отправились спасать Лувертюра.

– А это означает, что вы, как американский агент, можете пойти во французский гарнизон в Санто-Доминго и притвориться их другом.

Смит был еще хитрее и изобретательней меня – одно это уже о многом говорило.

– Но что от этого толку? – не сдавался я.

– Надо выведать все их военные секреты, а затем попробовать продать их Дессалину в обмен на тайну сокровищ. – Лорд произнес это таким тоном, словно сделать это было проще некуда.

– Но мы и ахнуть не успеем, как французы вздернут на виселицу нас обоих, как шпионов, разве не так? – спросила Астиза. Моя жена всегда отличалась безупречной логикой.

– Нет, этого не случится, если вы выставите себя переговорщиками по Луизиане, – ответил Смит. – И объясните, что вам надо проинспектировать и оценить военную обстановку в Санто-Доминго, чтобы затем доложить американцам и французам, имеет ли смысл эта сделка. Сможет ли Франция удержать эту колонию, а если нет, то не лучше ли Наполеону просто продать Новый Орлеан и получить деньги? И ведь главное – все это правда. Притворитесь важным чиновником, хоть вы и не являетесь им.

Астиза принялась размышлять вслух:

– А пока Итан в Санто-Доминго будет строить из себя дипломата, я займусь поисками Мартеля и Гарри.

– Именно. Вы будете двойными агентами и изобразите, что работаете на Францию и Америку, хотя на самом деле будете работать на Англию. Добейтесь встречи с Дессалином и скажите ему, что вас послал Лувертюр искать сокровища, дабы финансировать создание нового независимого государства. Короче говоря, врите всем напропалую, а затем исчезните оттуда и поделитесь добытыми секретами с нами, британцами. – Сидней улыбнулся, точно хитрый лис, направивший целую стаю гончих по ложному следу. Сейчас он словно видел, как собаки пробегают мимо с высунутыми языками и капающей слюной.

Смиту легко было говорить. Мне же было куда как сложней решиться. Я любил Францию и французов, был их сторонником. Ведь именно Франция помогла моей родной стране обрести независимость, в результате чего сама стала банкротом. Да и Французская революция проповедовала идеалы, более близкие Америке, а не Англии. Если б я мог убедить Бонапарта вернуться к изначальным своим принципам, то чувствовал бы себя, как дома, в Париже, а не в Лондоне. Однако теперь, благодаря предателю Мартелю, я оказался на стороне Англии. Неужели мне действительно предстоит вернуться в тропические колонии Франции в самый разгар бубонной чумы? Я попытался взвесить все за и против.

– Если я найду Гарри и изумруд в Санто-Доминго, к чему мне делиться с вами хоть чем-то? – решил я быть откровенным до конца.

– Да к тому, что только с помощью нашего флота вы сможете вывезти оттуда сокровища, которые пока что еще никто не нашел. Вы получите свои десять процентов и станете самым богатым человеком в Соединенных Штатах. Ну, сыграйте роль шпиона еще раз, в последний раз, Гейдж, – и можете со спокойным сердцем выходить в отставку!

Наше благополучное прибытие на остров Антигуа, который являлся английской колонией в Карибском море, было уже своего рода чудом с учетом того, какая борьба разгорелась между Британией и Францией. Я часто размышлял над популярностью войн, дивился этому стремлению стран и народов покрыть себя якобы неувядаемой славой, устроив безумную резню. Десять тысяч смертей – ради того, чтобы слегка изменить границы! Но суть состоит в том, что на войнах многие зарабатывают, и нигде не удается так быстро сколотить или потерять целое состояние, как на море. Корабли становятся пешками в этой игре, и в первые две недели после начала войны нас то захватывали силой, то отпускали. Мы начали путешествие на старом торговом корыте, затем вынуждены были пересесть на корсарское французское судно, а позже оказались на борту британского фрегата.

Из Лондона мы с Астизой выехали почтовой каретой в Портсмут, чтобы уже оттуда отплыть в Вест-Индию на торговом бриге под названием «Королева Шарлотта» в надежде опередить наступление боевых действий. Это судно занималось регулярными перевозками разных товаров, и сейчас на борту у них были китайский фарфор, мебель и ткани – все это предполагалось обменять на сахар, черную патоку и ром. Однако спешили мы зря: нам пришлось проторчать в Портсмуте еще целую неделю. Капитан «Шарлотты» ждал попутных ветров и еще, как выяснилось позже, начала войны. Астизу лихорадило от волнения за судьбу сына, она стала страшно раздражительной, и оба мы понимали, что попали в эту передрягу из-за того, что слишком задержались в Париже. Подобно многим супружеским парам, у нас не было привычки высказывать друг другу все свои претензии, и напряжение от этого только нарастало. Я проявлял внимание и заботливость, но жена моя оставалась холодна. Она была вежлива, а я упрямо отказывался признавать свою вину.

Я должен был вернуть нашего мальчика. Думая об этом, я долго расхаживал по пирсу, пытаясь угадать направление ветра. Возможно, паровые двигатели – не столь уж и безумная идея. Я до сих пор носил на шее увеличительное стекло, призванное подтвердить подлинность моего изумруда, так что меня никоим образом нельзя было обвинить в отсутствии оптимизма. Я также хранил медальон – знак доверия от Наполеона. И при всем при этом не был ни на чьей стороне – только на своей. Примыкал то к одной стороне, то к другой и не доверял никому. И не только потому, что каждый человек казался мне потенциальным врагом – просто можно было окончательно запутаться и не понимать, за кого стоишь. После выхода в отставку я собирался совершить еще один шаг – стать несгибаемым американским патриотом, верой и правдой служить своей стране и поддерживать ее политику, сколь бы безумной она ни была, влиться в дружный коллектив соседей, считающих, что я мыслю в точности так же, как и они. Даже при том, что размышлять и думать там будет особенно не о чем.

И вот, наконец, 18 мая мы отплыли и начали продвигаться к югу, заходя по пути в торговые африканские порты и не ведая о том, что как раз в день нашего отплытия начались военные действия. А потому буквально через неделю наш корабль захватило французское корсарское судно под названием «Грасиез» – бригантина, на которой оказалось с дюжину пушек. Корсары – это те же пираты, только легальные, с лицензией; они приносят немалый доход властям, которые разрешают им пиратствовать. Эти разбойники первым делом отстрелили нам нос. Наш капитан ответил одним пушечным выстрелом с кормы – это было для него делом чести, не более (он так тщательно прицелился, чтобы специально промахнуться и не раздражать французов), и наше судно сменило флаг без всякого кровопролития. И вот мы под надзором французской команды и с капитаном-англичанином, надежно запертым в своей каюте, отправились под конвоем еще двух судов к Бресту. Ночами мне снились кошмары о том, как мы с Астизой вернулись в Фор-де-Жу, но уже в качестве заключенных, а не освободителей.

Ну и, естественно, я пытался отговорить нашего английского капитана от столь безоговорочной и поспешной сдачи.

– Неужели никак нельзя удрать от них? – спрашивал я его прямо перед капитуляцией. Капитан по фамилии Гринли был запойным пьяницей с красными глазками, да еще и плохо видящий и хромой – последнее он объяснял тем, что ногу ему едва не откусила акула. Правда, один из матросов позже поведал мне, что охромел он после того, как на ногу ему упал и отдавил пальцы тяжелый тюк во время погрузки, которая проходила ночью под дождем после целого дня беспробудного пьянства.

– Думаю, она пошустрей нас будет, мистер Гейдж, – ответил Гринли, когда я попытался поднять его боевой дух, и уставился на паруса французской бригантины. – Ну, и управляется опять же лучше.

– Знаете, как-то не очень хочется быть захваченным в плен французами в самом начале войны, которая, судя по всему, будет страшно долгой, – заметил я. – Мы с женой очень спешим – хотим вернуть нашего мальчика и благополучно добраться до Карибского моря. Что если произвести прицельный залп, когда они попытаются залезть к нам на борт, а затем совершить резкий поворот, сбить их бушприт и обрушить фок-мачту? – Я не то чтобы такой уж большой храбрец, но угроза пленения повергала меня в ступор. И я предлагал придерживаться тактики ведения морского боя, о которой узнал из одного приключенческого романа. – Хищник тотчас отступит, стоит его только ужалить.