На что Дануха нисколько этому не удивляясь, и недолго думая, отправила и веник следом за горланящей птицей, тоже заорав на неё:
- Это я твоей маме нажалуюсь, дрянь. Всё скажу в какую гадкую, да постылую птицу ты выросла.
Тут сорока пропала куда-то, а вместо неё в куте Сладкая нарисовалась. Худая как жердь, с лицом чёрным, не то грязным, не то закопчённым. Дануха и не удивилась ей, наперёд зная, что подруга у неё сегодня вроде как за плакальщицу, эдакая специально назначенная баба, которая "профессионально" исполняя ритуальные плачи и причитания. Тут как по команде Сладкая и зарыдала, да запричитала, да вся слезами залилась. Всех помянула, каждого. Начиная с поскрёбышей с поссыкухами сожжёнными, пацанов всех ватажных, да мужиков артельных и кончила всеми бабами её рода кровного, кого Дануха помнила. А все бабы, что из Дедов, уж за столом сидят и все как одна на Дануху глядят. Тут мама молодая и красивая тихонько так говорит, как дитя малое убаюкивает:
- Данушенька, девченюшенька. Ты Сладкую-то послушай. Она от нас всех тебе в помощь будет. Она ж нам родная по крови в третьем колене - поколении. Вот баба Кубушка общая ваша, - и она показала на какую-то не знакомую для Данухи бабу, одинаковых размеров, что она, что Сладкая при жизни.
- Будь здрава, Кубушка, - поздоровалась с ней Дануха, кланяясь.
- Да как же мне здравствовать, коль я своё отжила давно? - весело спросила Дедова баба.
Данухе вдруг стало стыдно, за свой ляп. Она лихорадочно вспоминала, как же можно ещё поздороваться в этом случае, но Кубушка, родня третьего колена, прервала её мытарства.
- Да ты не тужься. Выгляни-ка лучше на двор. Глянь, что там творится.
Дануха зачем-то вытерла руки о подол, будто они мокрые, а на Дедовой седмице воды касаться то нельзя. Вспомнила об этом, опять стушевалась, как девка молодуха и открыв входную шкуру, поднялась из землянки на площадь и остолбенела. Вокруг было лето вместо зимы. И повсюду, куда глаз дотягивался, стояли Деды: бабы, дети малые, почему-то колдуны белые с посохами. Вся площадь, огороды, весь склон Красной Горки и на самой верхотуре. И весь берег реки был забит Дедами. И на том берегу не сметное количество. Дануха даже представить себе не могла такого множества. Все они стояли молча, смотря Данухе прямо в душу. У бабы аж мурашки по спине побежали. Глаза её заполнились слезами, и она низко поклонилась им всем в пояс на все четыре стороны. А тут, пока кланялась, услышала, в полной тишине, вроде как кто плещется в реке, но удивиться тому, что кто-то в эти дни касается воды не успела. Глянув на реку, она опять остолбенела. По реке скакали кони. Прямо по спокойной глади воды. Да кони не простые, а водяные. А вместо конских голов у них были тела Речных Дев по пояс. А у Дев тех ещё и руки были и них они держали луки натянутые. Подскакали эти кони-девы к берегу и тоже встали как влитые, и так же Данухе в душу заглядывают.
- Вы тоже мои Деды? - настороженно и неуверенно спросила их Дануха.
- Конечно, - ответила та, что стояла к бабе самой ближней, - откуда же нам взяться, коль не от тебя?
И тут вдруг всё пропало, а она уже оказалась у себя в бане. Лежит на пологе, а по бане туда-сюда, переваливаясь, как бочка, вышагивает голая Сладкая в своих прежних телесах. Дануха улыбнулась, глядя на заплывшую жиром подругу и тут Воровайка, дрянь, вскочила на раненную грудь и давай её лапами царапать, да клювом щипать. Дануха обложила её матом, но почему-то не согнала. Орёт, матерится, даже плюнула в неё пару раз, а рукой прогнать не может. Вроде машет ими, но где-то внизу. Она хотела было попросить об этом Сладкую, голову-то к ней обернула, да так и замерла. У самого входа стояла большая кукла, похожая на глиняную, в виде Сладкой слепленная, ну то есть по её телесам. Только вид у неё был необычный. Ноги плотно сомкнуты вместе, Сладкая так бы ни в жизнь не свела, они у неё в другую сторону вывернуты были. И ступней у этих ног не было. Вся она как бы висела в воздухе. Руки спрятаны на животе под груди-мешки. И волос на голове, толи не было, толи так туго были в косу утянуты, а лицом одно в одно Сладкая.
- Ну, - проговорило это странное создание, - теперь поняла, как девок сестрить будешь?
И тут Дануха как прозрела и у неё опять, как и в тот раз, когда волка разделывала, по-особому перехватило дыхание.
- Матёра Ку, - расплываясь в улыбке озарения, прошептала Дануха.
- Правильно, Данушка, - похвалила её Сладкая, принимая уже свои обычные формы и в раскорячку, разбрасывая ноги в разные стороны, подошла к лежащей Данухе, - наступают "лютые времена". Чай не рожать собираетесь, а на охоту в походы ходить. Как поход объявишь, так и меня в кукле породишь, а как поход окончишь, обратно отпустишь. И будь осторожна. Я не простая, родовая. Буду питаться только самым вкусным и дорогим - жизнями. Коль жизнями супостатов не прокормишь, за вас возьмусь, но и никому, с моей помощью на этой земле вас не одолеть.
Лицо её искривилось в яростной злобе, и она со всего маха врезала Данухе пощёчину, от которой баба резко проснулась. Перед ней колыхалось щуплое тельце Хавки с занесённой для удара рукой. Дануха с перепуга, а больше с непонимания, забрыкалась ногами, замахала руками и даже дико заорала "А-а-а!"
- Тфу, ты срань. Замолкни, - завизжала перепуганная Хавка, стараясь переорать Дануху.
Та соскочила с лежака, бешено озираясь по сторонам и ничего не понимая. Где она? Что с ней? Почему темно?
- Заткнись и замри, - рявкнула хозяйка, принимающая воинственную позу, она сгорбилась, ощетинилась, как будто вот-вот прыгнет, руки крыльями пустила в стороны, того и гляди в волосёнки вцепится, - сядь, говорю, и воды хлебни. Отдышись.
Только тут Дануха пришла в себя и сразу вернулось понимание происходящего. Сердце колотилось как сумасшедшее, по лицу лил пот. Она утёрлась ладонью и грузно опустила свой зад на полог, тяжело дыша, как после долгого бега.
- Вот так-то лучше, - уже спокойно проговорила Хавка, но подходить к бешеной гостье не спешила, - чё пугаешь, дуранутая, чуть не обделалась тут под старость то лет.
- Чё случилось то? - недоумённо спросила Дануха, - чё руки распустила?
- Да я тебя дуру вообще б прибила, уж две лучины бужу и разбудить не могу. И по мордасам хлестала и водой обливала, уж думала подохла ты. А как плеваться начала, так я чуть ляжки ни обмочила. Первый раз вижу, чтоб человек во сне плевался. Ну всё думаю - нежить тебя прибрала, вселилась. Думала ко мне прыкдец подпрыгал мелким скоком.
Дануха прикрыла глаза и как-то сама собой перешла в изменённое состояние, просто, чтоб успокоиться, но тут же почувствовала в углу нежить и вместо того, чтоб успокоиться, опять встрепенулась, но глаз не отрыла, а лишь принюхалась. Это оказалась не нежить, а две перепуганные полужити, притом мелкие. В одной она учуяла банника, а в другой Девку Банную - хыню.
Банника заводили в каждой бане обязательно. Так заведено было. Банник имел несколько функций. Во-первых, он был некий смотритель этого "храмового комплекса", во-вторых, банник служил для прямой связи с предками, Дедами и в-третьих, с помощью него устанавливали связь с другими банниками, других родов. В общем банник - это унифицированный связной между явью и навью. Баня, как говорилось выше, как помывочная, изначально не применялась. Мытьё в бане было сопутствующим явлением при проведении ритуалов. Со временем ритуальные действа угасали, упрощаясь и постепенно исчезали, а помывочные наоборот. Вместе с этим упрощались и сами бани по конструкции. А вот хыню бабы заводили исключительно для себя любимых. К породившей хозяйке - безусловно положительна. Питалась её положительными эмоциями, связанными с хорошим самочувствием. Всеми силами поддерживала её здоровье, позволяя противостоять заболеваниям извне и радоваться жизни. При потере хозяйки "портилась", питаясь эмоциями, связанными с болезнями других. Гоняя "чужаков", она частенько ошпаривала, царапала, втыкала занозы, по силе своих возможностей разбалансировала их системы жизнеобеспечения и те болели, болели и болели. Но кстати сказать эта участь была всех полужитей. Теряя хозяйку они все "портились", превращаясь из помощников в сущее наказание, а если учесть, что век полужити составлял примерно триста лет, но не раз воплощённая полужить, пережившая хозяйку, портилась обязательно.
