- Да, Паоло действует быстро... В некоторых случаях.
Он рассмеялся и продолжил рассказ.
Компания начала работать над второй линией приборов, при помощи которых можно было создавать полые органы, такие, как трахея. Дэвид объяснил, что эти приборы, которые они уже начали полноправно называть «биореакторами», особенно были необходимы при использовании синтетического каркаса. Каркас, покрытый клетками пациента, должен находиться там в среднем сорок восемь часов. Внутри него поддерживаются определенные температура, влажность, вибрации, что способствует прикреплению клеток к каркасу и проникновению внутрь него через поры. Он добавил, что, хотя в предстоящей трансплантации в Краснодаре будет использован только биореактор производства «Harvard Bioscience», а каркас - от другой фирмы, сами они уже начали проводить исследования и в ближайшем будущем собираются производить также и каркасы, только более усовершенствованные.
Говорил он увлеченно, был в приподнятом настроении -в Москве он остановился по пути из Исландии, где чествовали первого пациента, мистера Бейена. Он сообщил, что год назад наблюдал за операцией в Стокгольме.
- Вы создаете приборы, зачем вам нужно быть в операционной? - спросила я.
- Хочу увидеть, как воплощается моя работа. Не подумайте, я не любитель кровавых сцен, - поспешил объяснить он. - Иногда я даже отворачиваюсь. Но ведь на моих глазах творится история! Потом, мне нравится наблюдать за драматизмом, который происходит вокруг, взаимоотношения хирургов, как им удается добиться слаженной работы, как они ведут себя в сложных ситуациях...
Несколько дней спустя я вспомнила его слова.
4
В краевой больнице в Краснодаре ощущалась атмосфера ожидания. Все вроде идет по обычному графику (попробовал бы кто-нибудь его нарушить!), но сотрудники знали, что через несколько дней должно произойти очень важное событие, и чувствовали себя причастными. Они уже привыкли к иностранной речи в коридорах. Томас Гросс -высокий, розовощекий и чрезвычайно серьезный молодой человек - прочно обосновался в лаборатории, приходил в семь утра и уходил после семи вечера. Дэвид Грин тоже приходил в больницу, как на работу, хотя был незаметен, никому не мешал, просто наблюдал за происходящим. Двое норвежских хирургов осмотрели клинику в первый день, а потом уже не появлялись до самой трансплантации.
Приехал Филипп Юнгеблут, который должен был выполнить основную часть работы по подготовке трахеи. Он тоже был в Исландии, потом по пути в Россию заехал домой в Стокгольм и в последний день перед вылетом умудрился повредить колено, на которое теперь была наложена шина. Передвигался он при помощи костылей. Филипп довольно беспечно отнесся к травме и уверил, что это никак не помешает его работе, хотя невозможно было себе представить, как ему удастся выдержать в общей сложности сорок восемь часов (время культивирования трахей в биореакторе) с небольшими перерывами в небольшой комнате, где с трудом могли поместиться два человека.
Всем нам - гостям, журналистам и временным работникам - выделили большую аудиторию, оснастили ее компьютерами и Интернетом, кофемашиной, а каждое утро туда приносили подносы со свежими пирожками (Владимир Алексеевич Порханов не упустил ни одной мелочи).
Пациенты прибыли в клинику еще раньше, за десять дней до трансплантации. Юлия - с телевизионной группой «ARTE», сопровождавшей ее от самого дома. В больнице они проводили с пациенткой тоже достаточно много времени, ходили вместе на прогулки, беседовали. Как будто боялись пропустить какое-то слово или жест, или штрих - это была настоящая работа теледокументалистов. Юля иногда выражала недовольство:
- Шагу не дают ступить, - но чувствовалось, что она не против, наоборот, ей это внимание даже нравится, помогает скоротать время и отвлекает от неприятных мыслей.
В какой-то момент Дэвид Грин, посоветовавшись по телефону с Паоло и получив разрешение Игоря Полякова, сам отправился к пациентке. Он принес к ней в палату запасной биореактор и каркас. Подробно и доходчиво объяснил, как устроен прибор и для чего он нужен. Вместе они распаковали каркас, и Юля очень осторожно взяла его в руки.
- Это будет у меня внутри?
- Точно такой же, - ответил Дэвид. - Надавите на него посильнее, не бойтесь. Посмотрите, какой он прочный и одновременно гибкий. Вы не должны будете его чувствовать.
Юля была очень довольна:
- Профессор Маккиарини еще в прошлую нашу встречу мне все подробно объяснил, но увидеть, подержать, - совсем другое дело. И добавила: - Здесь все такие внимательные. Хочу, чтобы все быстрее произошло. А профессор когда приедет? С ним я чувствую себя уверенно.
Корреспондент «ARTE» Аннет спросила ее:
- Что будешь делать, когда поправишься?
- Поеду с сыном на море и буду долго плавать. А потом начну работать - учить детей танцам.
Из-за Юлиного состояния ей нельзя было глубоко опускаться в воду - если бы вода попала в отверстие в горле, она могла умереть. Но это, конечно, была не самая серьезная ее проблема. Она вообще должна была постоянно думать об осторожности, чтобы не сделать неудачного движения. Не могла она и взять на руки своего сына и вообще свободно играть с ним, из-за этого малыш капризничал и даже начал побаиваться приближаться к ней. Юлю это очень расстраивало.
К Саше посетители ходили реже, хотя Дэвид и ему показал свои диковинки. Но тот во время посещений очень смущался, ему больше нравилось общаться с другими больными, соседями по отделению. Говорить он не мог, но часами играл с ними в домино или смотрел в холле телевизор.
Проведя несколько дней под крышей гостеприимной краевой больницы, все - хирурги, инженеры, журналисты, пациенты - почувствовали единение. Это было удивительное и чудесное чувство, когда всех нас объединяла, хотя и с разной степенью вовлеченности, одна и та же, очень трудная, задача. В такой ситуации все хотели быть полезными, проявляли свои лучшие качества. Мы, конечно, ждали Паоло, но в международной команде не хватало еще одного человека, Марка Холтермана, который должен был прилететь в субботу вечером.
Но утром того дня я получила от него письмо:
«Паоло дал мне Ваш адрес для непредвиденных случаев, именно это со мной произошло. Меня задержали на паспортном контроле в Дюссельдорфе, где я должен был сделать пересадку по пути из Чикаго в Москву. У меня не оказалось российской визы. Можете мне помочь или дать совет?»
Я пришла в ужас, стала судорожно перепроверять, отправили ли ему официальное приглашение. Слава богу - отправили, месяц назад. Холтерман, словно почувствовав мои «судороги», прислал приписку: да, у него есть приглашение, и оно у него сейчас в кармане. Просто получив его, он сразу не обратился за визой, а потом был так занят, что совершенно забыл об этом. Где-то глубоко в его сознании осело, что виза у него уже есть, и он отправился в аэропорт в Чикаго сразу после очередной операции, захватив с собой приглашение.
Я немедленно позвонила профессору Порханову. Он выругался, затем начал думать вслух:
- В выходные ничего сделать не смогу, в понедельник мы ему визу организуем. Сюда приедет во вторник - пропустит, конечно, первую трансплантацию, но все-таки успеет на вторую.
Он отключился, зато прорезался Паоло:
- Как это могло произойти? Почему ему никто не объяснил, что нужна виза? - Потом заговорил спокойнее: - Марку необходимо быть здесь в понедельник вечером, ты не представляешь, как это важно! Мы готовимся к очень сложной операции в Америке. Попробуй все-таки что-нибудь сделать.
Конечно, ни в одном российском консульстве в Германии не брали трубку. Я позвонила своему знакомому в Берлин, который держал турагентство, он сказал то же самое: понедельник, выдача визы - вечером. В этот момент ко мне подошла Аннет из «ARTE» - у телевизионщиков был перерыв, и она слышала мои разговоры.
