– Потрясающую! – вскричал Госсет. – Эта штуковина живая. Волшебство, вот как я это называю.

– Волшебство и кое-что еще.

Майлз водрузил шляпу себе на макушку, и она, заняв удобное положение на его голове, видимым образом расслабилась, будто наконец оказалась дома. Майлз поднялся и крадущейся походкой прошелся по комнате, к огромному удивлению тех немногих жителей деревни, которые сидели наслаждаясь своим обедом. Потом он раз или два подпрыгнул в воздух, подобно балетному танцовщику, пригнулся, закрутился волчком, замахал руками и, словно на бис, исполнил сальто вперед, в результате чего один из стульев с грохотом полетел на пол.

– Эй, вы там! – крикнул трактирщик, выходя из-за стойки бара с тряпкой в руках. – Посмотрите, что вы сделали с этим стулом.

– Извините, – отозвался Майлз. – Как неудачно вышло.

Он привел в движение вращающийся резной шар на своей шляпе, выкрикнул что-то, что прозвучало как неудачная имитация птичьего клича, и указал пальцем на стул; тот медленно взмыл в воздух, а затем опустился на все четыре ножки.

– Вот, – сказал Майлз.

Двое посетителей трактира вскочили и бросились вон из зала; третий зарылся лицом в газету.

– Похоже, в этих краях весьма болезненно реагируют на волшебство, – заметил Майлз, усаживаясь и снимая свою шляпу.

– И это неудивительно, – откликнулся Джонатан. – В последнее время они его видели более чем достаточно. Замечательно же то, что шляпа остается у тебя на голове, даже когда ты ходишь колесом.

– Теперь это настоящая шляпа. Хорошая шляпа знает голову своего хозяина и сидит на ней так же плотно, как снежная шапка, венчающая гору.

– Да уж.

Джонатан вспомнил шляпу в том виде, в каком она была шесть месяцев назад, – вечно болтающаяся и сваливающаяся. Майлз привязывал ее под подбородком, так затягивая тесемки, что чуть не начинал задыхаться.

Они угостили Госсета пинтой пива и мясной запеканкой с картофелем и попрощались. Рассиживаться за обедом путешественникам внезапно показалось неоправданным легкомыслием. Через полчаса плот был уже на середине реки и, разворачиваясь по течению, проходил мимо деревни у Высокой Башни. Путники подняли паруса, чтобы воспользоваться северным ветром, и плот рванулся вперед, словно ему не терпелось оказаться в низовьях реки.

Майлз поджег в небольшом горшочке траву и, пролистав книгу заклинаний, нашел то, которое усиливало ветер. Повышала ли новая шляпа эффективность заклинания, или же просто Майлз был очень могущественным волшебником, сказать было трудно, но ближе к вечеру ветер стал дуть строго в направлении устья реки и с такой невероятной силой, что заросли ольхи и болиголова по берегам начали раскачиваться и гнуться почти до земли, а снасти – трещать и поскрипывать. Майлз поджег новую порцию трав и стал лихорадочно работать над уменьшением ветра, однако в конце концов Джонатану пришлось убрать парус, чтобы его не разорвало на куски.

Ветер улегся уже после того, как стемнело. В этот день путешественникам удалось покрыть громадное расстояние, но они решили плыть и ночью, неся вахту по очереди. Около четырех часов утра плот обогнул какой-то мыс и вышел на длинную полосу темной воды, которая спокойно и зловеще катилась вдоль огромного пространства, занимаемого Лесом Гоблинов. Все, кто был на борту, включая Ахава, расселись на палубе, наблюдая за неясными очертаниями заросших лесом берегов и за изменчивыми тенями дубов, пляшущими в лунном свете на поверхности воды.

Несколько раз они видели сквозь деревья мерцание костров гоблинов и редеющие точки блуждающих огоньков. Далекий гул медного гонга поведал им о пирушке гоблинов где-то в сердце Леса. Когда над холмами на востоке поднялось солнце и стало рассветать, на прибрежной дороге появились два дергающихся, как марионетки, скелета. До наблюдающих за ними в молчаливом ужасе путешественников долетело по воде слабое пощелкивание и стоны. Майлз в конце концов выкрикнул в их сторону поджаривающее заклинание, но расстояние, должно быть, было слишком большим, потому что скелеты исчезли под сенью леса, как будто стремясь скрыться от лучей встающего солнца.

Обитатели плота были, разумеется, настолько же рады солнцу, насколько ему не были рады жители Леса. Воодушевляемые свежим кофе и утренним ветерком, путешественники вновь поставили парус и поспешили к пристани Ивовый Лес, где на следующий день оставили плот привязанным к свае и отправились дальше по суше на взятых напрокат пони.

Какую-то часть пути они проехали по прибрежной дороге, вьющейся среди зарослей болиголова, дубов и красных деревьев. Дорога, которой мало кто пользовался, была зеленой от весеннего мха и щавеля, и было бы так приятно просто брести по ней, изучая жаб и головастиков и собирая дикие цветы для гербария. Но у путников не было времени наслаждаться красотами пейзажа. В этот и следующий день они скакали со скоростью, на какую только могли осмелиться, и, оставив Ориэль позади, начали подниматься к предгорьям, которые медленно поднимались к Горной Стране эльфов.

Тропинка, похоже, следовала как нельзя более неспешным и извилистым курсом, блуждая среди гребней одиноких холмов. Джонатану показалось, что это отнюдь не самый прямой и быстрый путь, и он сказал об этом Майлзу.

– Самый прямой путь зачастую ведет к самому запутанному концу, – загадочно изрек тот.

Они переправлялись через бессчетное количество маленьких ручейков и пересекали широкие, заросшие клевером и дикими травами луга, останавливаясь на ночлег под чистым, усеянным звездами небом на вершинах холмов, подальше от влажных низин. Однажды поздним вечером, на полпути между рекой и местом своего назначения, они сидели вокруг костра, обсуждая возможные причины исчезновения Сквайра. Ни один из путешественников не мог понять, что произошло. Единственное свидетельство того, что гном Шелзнак приложил к этому руку, основывалось на том, что его видели в окрестностях примерно в то время, когда все случилось. Это, безусловно, было подозрительным, но не более того, Джонатан указал на это Майлзу, однако тот, похоже, с ним не согласился. К концу вечера Джонатан начал подозревать, что Майлз почему-то уверен в том, что Шелзнак замышляет всякие козни: в стране зашевелились дьявольские силы, а недавнее изгнание гнома из его крепости на Гребне Высокой Башни всего лишь на какое-то время успокоило надвигавшуюся бурю.

Ночь была теплой, слишком теплой, чтобы им был по-настоящему нужен костер. Но они все равно разожгли его, потому что так было веселее и потому что вокруг валялось много хорошей сухой древесины. Над головой в изобилии сияли звезды. Джонатан как-то слышал, что среди звезд плавают галеоны эльфов, закидывая в небесные глубины длинные золотые сети, в которые попадаются звездные самоцветы. Тогда он не особенно в это поверил, но сейчас, лежа под сверкающей неразберихой Млечного Пути, он подумал, что это не так уж и неправдоподобно. Случаются и более странные вещи.

Он как раз начинал засыпать, только что соскользнув в любопытную страну грез, в которой он и Ахав плыли на маленькой гребной лодке по реке между звезд, когда вдруг Профессор разбудил его, тряхнув за плечо. Джонатан увидел, что Майлз взобрался на кучу камней и всматривается сквозь залитую лунным светом ночь в ближайший ивовый куст, растущий у входа в небольшую долину, там, где сходятся вместе два холма, обрамляющие тропу, ведущую в земли коротышек.

Джонатан с Профессором присоединились к волшебнику, и все трое принялись наблюдать за струйками тумана, которые поднялись из куста, словно просачиваясь из-под земли. Туман клубился в ночном воздухе – который во всех других отношениях был абсолютно прозрачным – и медленно плыл над лугом в сторону трех приятелей. Джонатан слышал, как Майлз что-то бормочет себе под нос, вероятно читает заклинания. Туманное облачко подплыло ближе и наконец, где-то в сорока футах от их лагеря, будто растеклось, наткнувшись на невидимую стену. Какое-то мгновение туман клубился, колыхаясь на месте, а потом двинулся по широкому кругу в обход их лагеря, едва касаясь верхушек луговых трав. Джонатану на минуту показалось, что он слышит в пролетающем ветерке низкий смех, а Профессор как раз в этот момент наклонил голову и насторожился, словно тоже его услышал. Туман повисел немного на опушке леса ниже по склону, а затем исчез в темноте.