– Смотрите, – сказал он, вытаскивая из поясной сумки нож и начиная резать туфли. – Мы превратим их в пару сандалий.

Когда Джонатан закончил работу, у Квимби был немного неуверенный вид, точно идея насчет мокрой пшеницы внезапно показалась ему привлекательной. Однако он обнаружил, что туфли стали ему впору или почти такими, как надо, и это его вполне устраивало. Они с Джонатаном вновь отправились в путь, день уже клонился к вечеру.

На последние пять миль у них ушло почти столько же времени, сколько на первые пятнадцать. Они отдыхали не менее долго, чем двигались вперед, и когда солнце начало клониться к закату, а в поле их зрения так и не показалось ни одной деревни, Джонатан поклялся себе, что он в последний раз отправляется в поход с галантерейщиками. Он осознавал, разумеется, что поступает немного нечестно по отношению к галантерейщикам, так что вместо этого решения принял другое – он никогда не пойдет в поход с галантерейщиками в севшей от воды одежде.

Начинало походить на то, что им придется провести ночь в лесу. У Джонатана в мешке оставалось еще немного еды – достаточно сыра и окорока, чтобы он пожалел, что их так мало, и одно сморщенное яблоко. Если дело дойдет до ночлега у дороги, они оба будут испытывать значительные неудобства и голод. Обуви и одежде Джонатана удалось каким-то образом избежать той усадки, что претерпели вещи Квимби, возможно, потому, что одежда была ему великовата, когда он ее купил, и он, прежде чем надевать, пару раз простирнул ее в горячей воде, чтобы она села до нужного размера. Он всегда испытывал глубокое подозрение по отношению к такой стильной одежде, как у Квимби: она была чересчур непрочной. С таким же успехом ее можно было сделать из бумаги. Если им придется спать в лесу или у дороги, Квимби придется туго, и это здорово беспокоило Джонатана. Все силы Квимби ушли на то, чтобы преодолеть пятнадцать или восемнадцать миль от фермы. Ночевка на открытом воздухе будет для него погибелью. Джонатану придется всю ночь не спать и поддерживать огонь, просто чтобы согреться, – поддерживать огонь и прислушиваться к урчанию в своем желудке.

Послышавшийся у них за спиной скрип и грохот колес заставил их обоих обернуться; без сомнения, Квимби даже больше, чем Джонатан, надеялся, что догоняющая их телега с сеном подвезет обоих до деревни. Учитывая количество странных людей, встреченных Джонатаном с тех пор, как он проник в дверь, ведущую в Бэламнию, он смутно ожидал увидеть, что телегой управляет что-то бормочущий безумец. Но все оказалось совсем не так. Им даже не пришлось кричать, махать руками или умолять. Сидящий в телеге человек просто остановил лошадь, коснулся пальцами шляпы и спросил:

– Идете в деревню?

– Вот именно, – ответил Джонатан. – Мы думали добраться туда до заката, но похоже, что у нас на это мало шансов.

– Вообще никаких шансов. – Возница снял шляпу и провел пятерней по волосам. – До нее еще по меньшей мере шесть или восемь миль. У вас на это уйдет полночи.

Он ухмыльнулся Квимби, который стоял в своих брюках ловца устриц и туфлях с вентиляцией и выглядел как человек, утративший всякую надежду.

– Полезайте в телегу. – Возница указал большим пальцем себе за спину, на груду сена. На небольшом сиденье, установленном в начале телеги, было слишком мало места.

Джонатан не стал ждать, пока возница передумает, и забрался на деревянную раму телеги, стараясь не рассыпать лежащее там сено по всей дороге. Квимби, однако, не смог залезть наверх. Он пару раз подпрыгнул, поставил ногу на спицу колеса, соскользнул с нее и оказался сидящим на дороге. Возница с готовностью слез на землю и подтолкнул его снизу, в то время как Джонатан тянул сверху. Квимби, рассыпаясь в благодарностях, зарылся в сено и спустя несколько минут после того, как они со скрипом тронулись в путь, уже крепко спал.

Небо стало красным, потом серым, а потом приобрело глубокий синий цвет наступивших сумерек. На нем начали мерцать звезды, сначала одна за другой, затем сразу по нескольку. Джонатан спрашивал себя, те ли это звезды, что сияют над городком Твомбли. С виду это было несомненно так. Джонатану была приятна мысль, что в эту самую минуту мэр Бэстейбл, быть может, смотрит на те же звезды и думает о нем. Там была Большая Медведица и Плеяды, а когда еще больше стемнело, стал виден Млечный Путь, пересекающий небеса. Знакомые звезды и приветливый круглолицый возница значительно подняли Джонатану настроение.

По дороге он разузнал, кому и как давно принадлежат окрестные фермы и что на них выращивают. Там был один фермер по имени Стрефф, который, по словам возницы, был известен как Клубничный барон, потому что владел многими акрами клубники. Баржи, груженные клубникой, перевозили урожай с его полей вверх и вниз по реке Твит, и в пятистах милях выше по течению, в Саннибрае и Ферндейле, люди знали, кто такой Клубничный барон.

Все эти разговоры навели Джонатана на мысли о его собственном урожае клубники. Возможно, мэр Бэстейбл в этот самый момент принимался за миску его ягод. Джонатан решил, что, если они найдут Сквайра – когда они найдут Сквайра, – он расскажет ему о знаменитом Клубничном бароне. Сквайр Меркл, без сомнения, будет настаивать на том, чтобы заехать к нему и пожать ему руку. Клубничные бароны – это как раз в духе Сквайра.

Потом Джонатан спросил себя, какой эффект оказало бы на возницу упоминание имени Сикорского. Сообщение о том, что он, Джонатан, плыл на пароходе и что этот пароход был взорван Сикорским, могло быть абсолютно безопасным, а могло, опять же, и не быть таковым. Все-таки существовала тень шанса – кто знает, – что возница как-то связан с Сикорским, что он – один из его приспешников. Но это было маловероятно. Возница казался слишком приветливым и старался во всем помочь им. Однако, принимая во внимание стандартную реакцию на упоминание имени Сикорского, Джонатан решил не рисковать и не заводить о нем разговор. Если бы он был один, он бы все же рискнул. Самое плохое, что могло бы случиться, – это то, что он нагнал бы на возницу страху и опять вынужден был идти пешком по дороге. Но от этого пострадал бы Квимби. И, кроме того, решил Джонатан, он скорее всего покидает владения Сикорского и избавится от него навсегда. И слава Богу!

Тем временем они миновали две фермы, потом поднялись на пригорок, и их взорам открылось длинное озеро, усыпанное точками островов. Озеро уходило вдаль между холмами, и возница сказал Джонатану, что оно называется Низинным, потому что это не столько озеро, сколько большой участок низин, затапливаемых при разливе реки Твит.

На травянистых берегах виднелись то тут, то там домики. У длинных причалов стояло множество парусных шлюпок, гребных лодок и каноэ. Вода была темной и молчаливой, и на ее поверхности мерцал свет звезд. Луна только что начала подниматься на небо за ними, и ее первые бледные лучи освещали ближний край озера. На небольшом песчаном пляже горел костер, а рядом с ним сидел на деревянном стуле человек и удил рыбу.

– Зубатку ловит, – кивнул возница на одинокого рыбака. – Ее притягивает свет. В Низинном озере водятся крупные зубатки. Тридцать или сорок фунтов – это еще мало. Мой старик раз поймал одну на крючок возле Узкого острова – это вон тот большой, длинный остров примерно в полумиле отсюда, – так она протащила его и его лодку через все озеро. Когда он наконец ее вытащил, то накормил полдеревни. Он просто содрал с нее кожу и начал продавать мясо по двадцать центов за фунт. За нее спокойно можно было выручить столько денег, сколько за шесть недель работы. Я за всю свою жизнь так не объедался зубаткой. Впрочем, я никогда ее не любил.

– Я тоже, – поддержал его Джонатан. – Знаете на что, по-моему, похож вкус зубатки? На белую краску, вот на что. Вы знаете, какой запах у белой краски? Вот такой вкус и у зубатки. У меня создается впечатление, что я ем котлету из краски.

– Абсолютно точно, – согласился возница. – Грязные твари, весь день напролет едят ил и тину. И к тому же еще и уродливые.