Эскаргот не понимал, бежит ли она от эльфов или к горящему дому, или и то и другое вместе, но при виде несущейся стремглав девушки он бросился к своей шлюпке. Внутренний голос подсказывал Эскарготу, что по дороге бежит именно Лета, а не ведьма. Возможно, в последние дни он так часто сталкивался с черной магией, что теперь наконец-то обрел способность чувствовать ее присутствие – или, по крайней мере, отсутствие.
Когда Эскаргот выпрыгнул на песчаный берег в близлежащей бухточке, не видной с галеона, и вытащил из воды шлюпку, он нигде не увидел ни Леты, ни эльфов. В воздухе разносились исступленные крики, звуки яростной борьбы и клубы дыма. Три гоблина, мотая головами и бешено вращая глазами, выскочили на него из зарослей кустов с таким видом, словно только его и искали все время и успели прийти в неистовство в томительном ожидании встречи. Эскаргот уже был сыт по горло гоблинами и их опасными проказами. Он не испытывал никакой приязни к маленьким человечкам. Он выхватил весло из-под скамеек и ударил первого гоблина лопастью по виску. Однако весло было слишком длинным, чтобы размахнуться в полную силу, и гоблин мгновенно вскочил на ноги и вместе со своими товарищами вприпрыжку побежал за Эскарготом, который мчался по берегу, держа весло в одной руке, как копье.
Он резко остановился, поднял с земли булыжник размером с буханку хлеба и изо всех сил швырнул в голову ближайшему гоблину, потом прыгнул к следующему и ткнул его ручкой весла в грудь, отбросив в заросли сорняков. Первый гоблин лежал, где упал, все еще слабо шевеля губами; камень валялся рядом с ним. Третий гоблин заколебался, глядя на своих поверженных товарищей, а потом попытался поднять камень костлявыми ручонками, дрожа от напряжения и свирепо скаля острые зубы, словно с намерением нагнать страха на Эскаргота. Однако камень оказался слишком тяжелым, и маленький человечек уронил его себе на босую ногу, взвыв от боли и ярости, а потом резко повернулся и ткнул когтистым пальцем в ухо своему собрату, по-прежнему сидевшему в сорняках. Последний пронзительно завизжал, схватил оскорбивший его действием палец и дважды злобно укусил, поплатившись за это клоком волос, моментально вырванных у него из головы. Затем эти двое сцепились не на шутку, а Эскаргот повернулся и трусцой пустился по берегу, задаваясь вопросом, как в мире, во всех прочих отношениях разумном, могут существовать такие несуразные создания, как гоблины. Между тем маленькие человечки перестали кусаться и царапаться, вскочили на ноги и погнались за Эскарготом, яростно ухая.
Да уж, Эскарготу было где разгуляться со своим веслом, ибо он увидел несметные полчища гоблинов. Разодетые в свои дурацкие яркие наряды эльфы – в количестве примерно двух дюжин – уступали противнику в численности раз в десять, если не больше, и только благодаря своему здравому уму сражались на равных с невменяемыми гоблинами, которые с такой же яростью пытались оторвать уши собратьям, как и противникам. Шпаги сверкали в руках прыгающих эльфов, которые, впрочем, размахивали своим оружием больше для устрашения и лишь изредка протыкали одного или другого гоблина, умудрявшегося серьезно поранить кого-нибудь из них. Эскаргот внезапно понял, что эльфы стараются пробиться к горящему дому, а гоблины не намерены допустить этого.
Он увидел, как Лета схватила одного гоблина за штаны и швырнула вверх тормашками с холма в реку, а потом подскочила к другому и тоже сбросила со склона. Она толкнула ногой третьего в том же направлении, и хотя гоблины бесновались, плевались и угрожающе плясали вокруг девушки, они явно не хотели причинить ей вред. С полдюжины эльфов бросилось к Лете, расталкивая гоблинов по пути, но она ударила первого ладонью по лицу, и он упал навзничь и тоже съехал со склона к реке. Толпа эльфов сражалась с бессчетными полчищами гоблинов, а Лета, похоже, держала оборону против первых и вторых. Все они беспорядочно сновали вокруг девушки, словно имели на нее какие-то виды, но не осмеливались причинить ей вред.
Тем временем дом на холме горел. На третьем этаже и чердаке бушевал огонь, и языки пламени с ревом вырывались из разбитых окон и лизали карнизы крыши. У окна второго этажа, отодвинув кружевную занавеску, висевшую подобием паутины, стояла старуха ведьма, которая, казалось, наблюдала за столпотворением внизу. При виде нее Эскаргот выронил весло. Старуха явно смотрела, слепая она или нет; но она не просто наблюдала за побоищем, она пристально смотрела на Лету.
Эскаргот поднял весло, взялся за него обеими руками и, держа перед собой на уровне пояса так, словно это жердь ограды, через которую он собирается перепрыгнуть, помчался вверх по склону холма, раскидывая гоблинов налево-направо широкими взмахами весла. Он не хотел нападать на эльфов. Независимо от причин и целей сражения на холме, эльфы явно выступали на стороне Эскаргота, то есть против гнома. Казалось, они удивились при его появлении – да иначе и быть не могло, – и удивились вдвойне, когда он схватил Лету за руку, пинком отшвырнул в сторону гоблина, висевшего у нее на ноге, и помчался вниз по склону холма к реке. Цель у него была простая. Он дотащит девушку до шлюпки, быстро отплывет от берега и направится прямо к субмарине. Они развернутся и пойдут на полной скорости к Городу-на-Заливе. Они оставят позади всех – эльфов, гоблинов, гнома и ведьму – и выяснят отношения. Они смогут обмениваться колкостями и упреками хоть до конца света.
Позади раздался оглушительный треск, и Эскаргот невольно оглянулся. Половина крыши обрушилась, горящие обломки посыпались на землю, обшитая досками стена мгновенно занялась огнем – и у них на глазах весь дом, от подвала до чердака, заполыхал ярким пламенем. Дверь резко распахнулась, и гном с ведьмой выкатился оттуда, словно шарик жевательной резинки из автомата, задыхаясь, спотыкаясь, судорожно хватая воздух руками и падая; потом они вскочили на ноги и рванули к лесу. Эльфы, которые немного отбежали вниз по склону, спасаясь от посыпавшихся сверху горящих обломков крыши, развернулись и побежали обратно, по пятам за улепетывающим гномом, преследуемые гоблинами. «Тем лучше для них», – подумал Эскаргот, улыбнувшись Лете и удостоившись ответной улыбки; а потом, не говоря ни слова, они снова бросились к реке, думая только о том, чтобы убраться отсюда поскорее.
Пока они бежали к берегу, над рекой поднялся туман – густой и серый, похожий на дух самой реки; и внезапно подул прохладный ветерок, слегка взвихряя плотную массу туманного воздуха. Лета резко остановилась, вырвала руку из руки Эскаргота и круто повернулась, словно собираясь броситься прочь от реки.
– Скорее! – задыхаясь, воскликнула она в неподдельном испуге, но тут клубящееся облако, похожее на маленького воздушного дьявола, порожденного заколдованной рекой, вдруг всплыло по склону холма в резком порыве ветра и накрыло обоих.
– Лета! – крикнул Эскаргот, хватая девушку за руку. Но пальцы его сомкнулись в пустоте, и ответный крик девушки слабым эхом разнесся в воздухе, приглушенный туманом. Она исчезла. Испарилась. Точно так же, как исчезла вчера вечером на закате. «Закат», – пробормотал Эскаргот. Туман. Закат и туман. Все это напрямую связано с солнечным светом, верно? Охваченный отчаянием, он ссутулился и побрел к шлюпке в сгущающихся сумерках. Больше он не увидит Лету, во всяком случае, сегодня. Эскаргот в этом не сомневался. Он совершенно точно знал, что после захода солнца не найдет нигде и следа девушки, даже если прочешет всю Бэламнию граблями, – просто потому, что сейчас ее здесь нет.
Когда она впервые появилась с дядюшкой Хелстромом, на дворе стояла ночь. Тогда это была ведьма, а не Лета. Опять-таки, на Вдовьей мельнице Лета исчезла с первыми лучами солнца. Она превратилась в старуху. То же самое произошло в Городе-на-Побережье, разве нет? Он гнался за ней по улицам города, пока не стемнело, а с наступлением темноты она исчезла, испарилась, и на месте Леты опять появилась старуха. Заброшенный дом в Городе-на-Заливе – он снова нашел ее там ночью, но это была не Лета, а снова старуха. Все представлялось совершенно очевидным. В данном случае дело обстояло в точности так же, как с гоблинским золотом: колдовские чары рассеивались при свете дня. Ночная тьма и туман скрывали истинную сущность вещей, но солнечный свет выявлял ее. Почему-то, с какой-то уму непостижимой, чудовищной целью, ночь овладевала Летой и влекла девушку вверх по реке, обратив в ведьму. Как знать, возможно, призрак Леты витал над ним в ту самую минуту, взывая к нему голосом, слышным лишь призракам. Эскаргот тяжело опустился на среднюю скамейку шлюпки и засунул весло обратно под банки.
