– Вы знали, что Женя была беременна? – спросил Соловьев.

В гостиной повисла тяжелая пауза. Качалов несколько секунд смотрел на него бессмысленно и вдруг тихо засмеялся.

– Ну вот, все разъяснилось. – Он взял стакан, допил воду. Руки у него уже не дрожали. – Я сразу понял, тут какая-то ошибка. Другая девочка. Конечно, грех радоваться, горе ужасное, но не мое. Не мое! Женьке неделю назад исполнилось пятнадцать. Но по физическому развитию она пока на уровне одиннадцати-двенадцати лет. Она инфантильна, понимаете? Она даже не подросток. Ребенок. Как ребенок может забеременеть? Как?

Пока ловили Молоха, Оля дважды выступала в еженедельной телевизионной программе «Тайна следствия». При помощи программы пытались установить личности убитых детей. И оба раза доктор Филиппова обращалась с экрана к преступнику. Кирилл Петрович Гущенко верил в этот метод, но сам сниматься не любил. К тому же считал, что в случае с Молохом будет лучше, если с ним с экрана побеседует женщина.

– Да, Миша. Я вас помню, – сказала Оля ведущему и подняла ворот телогрейки.

– Спасибо. Это приятно. Вы не могли бы сегодня приехать к нам на съемку? Мы делаем передачу по поводу убийства Жени Качаловой. Нужен ваш комментарий.

– Жени Качаловой? Погодите, Миша, я не…

Он не дал ей ничего сказать, тараторил в трубку быстро и нервно:

– Ольга Юрьевна, умоляю, не отказывайтесь! Эфир завтра вечером, мы уже пустили анонс, мы пришлем за вами машину, куда скажете, если не можете в восемь, передвинем съемку на любое удобное для вас время, хоть на двенадцать ночи.

– Миша, я не имею отношения к расследованию этого убийства.

– Я знаю. Именно поэтому мы к вам и обратились. У вас развязаны руки. Вы выступите как независимый эксперт.

– Но я не владею информацией. Видите, даже имя жертвы я впервые услышала от вас. Вы сказали, ее зовут Женя Качалова?

– Да. Ей недавно исполнилось пятнадцать лет. Она дочь популярного эстрадного певца Валерия Качалова. Я расскажу вам все, что нам известно из наших источников, а вы прокомментируете.

– Миша, послушайте, я сейчас занимаюсь совершенно другими вещами. Пригласите кого-нибудь из пресс-центра ГУВД.

– Пресс-центру дано указание молчать. Они только сказали, что не считают это убийство продолжением серии Молоха, хотя там все очень похоже: лесополоса у шоссе, труп раздет, облит детским косметическим маслом. Правда, на этот раз им удалось сразу установить личность убитой.

– Каким образом?

– Неподалеку валялся мобильный телефон девочки.

– Вы говорили с кем-нибудь из следственной группы?

– Очень мало. Они отказываются отвечать на наши вопросы. Следователь Соловьев вообще меня послал.

– Кириллу Петровичу звонили?

– Зачем? Гущенко так же, как вы, в расследовании не участвует, информацией не владеет. Но в отличие от вас, он боится камеры. Он ведь ни разу не дал согласие выступить в нашей передаче. И честно говоря, мы никогда не настаивали. Он, конечно, гениальный специалист, но человек трудный, замкнутый, совсем не обаятельный.

– Кто? Кирилл Петрович не обаятельный? Ну, Миша, вы даете! – Оля нервно рассмеялась. – У вас, телевизионщиков, какой-то извращенный взгляд на людей, честное слово. Гущенко в миллион раз обаятельней меня. Он мировая величина, а я кто?

– Ольга Юрьевна, пожалуйста!

Наверное, если бы сейчас Миша был здесь, он бы плюхнулся на колени, прямо в лужу.

– Миша, я не могу. Просто не имею права. Ну что я полезу со своим дурацким мнением, когда совершенно ничего не знаю?

У Оли сердце колотилось все быстрей. Она так разволновалась, что присела на край мокрой скамейки. Ведущий продолжал возбужденно говорить.

– Перестаньте кокетничать. Это ваш Молох, Ольга Юрьевна! Вы все равно будете думать, анализировать, вы не можете вот так спокойно остановиться на полпути. Мы дадим вам информацию, будем работать вместе. Мы хотим провести независимое журналистское расследование. ГУВД и прокуратура, как всегда, отрицают серию. Ольга Юрьевна, я читал профиль Молоха, который вы составили полтора года назад, и честно вам скажу, только такие кретины, как наши чиновники из прокуратуры, могли отнестись к этому несерьезно. Вы же практически вычислили его.

– Подождите, Миша, каким образом к вам попал профиль?

– Не важно. У нас есть свои источники.

– Так, может, вам стоит обратиться за комментарием к ним, к этим источникам?

– Ольга Юрьевна, перестаньте! Наши информаторы не могут светиться на экране. А вы просто обязаны выступить.

– Я должна подумать.

– Нет времени думать! Я знаю, вы сейчас начнете звонить Соловьеву, Гущенко, советоваться с ними. Но вы взрослый человек, профессионал. У вас перед ними нет никаких обязательств. Но у вас есть обязательства перед следующей возможной жертвой Молоха. Вам не приходило в голову, что перерыв в полтора года был связан именно с вашим обращением к убийце? Он почувствовал, что вы слишком много о нем поняли, и испугался.

– Нет. Это невозможно. Так не бывает.

– Разве? – Ведущий нервно засмеялся. – А как же история с калининградским моралистом, который убивал проституток? Гущенко обратился к нему с экрана областного телевидения, и он практически признался в убийствах, в прямом эфире. Помните?

– Конечно, помню. Но в случае с Молохом такой вариант исключен. К тому же я – не Гущенко.

– В котором часу и куда прислать машину?

– В девять.

– Домой или в клинику?

– В клинику. Я сейчас работаю…

– Мы знаем, где вы работаете. Ровно в девять машина будет вас ждать у будки охраны.

«Ну вот и все, – Оля глубоко вздохнула и убрала телефон в карман, – теперь я в игре».

Телевизионщики умеют уговаривать. Но дело вовсе не в этом. Оля уже поняла, что не успокоится, пока не будет пойман Молох. Ее выступление – первый ход. Второй – Карусельщик. Передача выходит раз в неделю. В следующей программе можно будет показать его. Третий – Давыдово. Она давно хотела съездить туда. Но не решалась. Никто, кроме нее, не видел сходства между Молохом и давыдовским душителем. Ей надоело слышать, что она фантазирует, слишком доверяет своей интуиции и нескромно преувеличивает свои аналитические возможности. В группе Гущенко было принято отчитываться за каждый свой шаг, все идеи и версии обсуждались коллективно. Она не могла отправиться в маленький подмосковный город по-тихому, не посоветовавшись с Кириллом Петровичем. А он считал ее идею о сходстве почерков и о том, что убийца слепых сирот вовсе не Пьяных, полнейшим бредом.

Телефон опять зазвонил, когда Оля поднималась по лестнице в свое отделение.

– Что у тебя с голосом? – спросила мама.

– Все нормально.

– Не ври. Я слышу, ты сипишь. Надеюсь, ты не ходишь в такой холод с непокрытой головой?

– Нет, мамочка. Я хожу в шапке.

– То есть ты хочешь сказать, что не простужена?

– Нет, конечно.

– Значит, ты устала и не выспалась. Да, кстати, я видела сегодня утром по телевизору твоего Соловьева. Он стал совсем седой. Надеюсь, ты не собираешься подключаться?

– К чему, мамочка?

– Не придуривайся. Ты прекрасно меня поняла. Оля, не вздумай! Ты слышишь?

«Вот так, – усмехнулась про себя доктор Филиппова, – даже моей маме ясно, что девочку убил Молох, даже ей. Впрочем, моей маме всегда все ясно».

– Мама, ты же не смотришь криминальные новости.

– Утром телевизор работал, мы с папой завтракали, ждали прогноза погоды и случайно попали на криминальные новости.

– Здравствуй, дочь! – торжественно вступил папа через параллельную трубку. – Мама совершенно права. Ты больше не должна заниматься этим ужасом. Ты ушла из института и хватит с тебя, пусть Гущенко охотится за маньяками, это его работа, но не твоя. Ты девочка нежная и чувствительная, у тебя семья, подумай о нас, о Катеньке с Андрюшей, ты просто не имеешь права, дочь! Слышишь меня? – Папа по телефону старался быть грозным, фоном звучал мамин шепот: «Скажи ей, скажи!»