Драко неторопливо шел прямиком за Теодором, глазами обводя многолюдную толпу. Стоило заключенным лишь выйти на дневной свет, как послышалось злое улюлюканье, крики, выбивающиеся из народа. Словно улей, встретивший любопытного медвежонка, толпа людей принялась жужжать, стараясь перекричать друг друга, облить приговоренных грязью. Теодор настрого запретил людям кидаться чем-либо в Пожирателей, чему сейчас очень обрадовался Забини.
– Убийцы! – крикнула немолодая женщина с достаточно приятным лицом.
– Наденьте на них ошейники! Пусть попробуют, пусть только попробуют… – кричала девушка, чьи фаланги пальцев были так изуродованы, что больше напоминали кривые костяшки домовых эльфов.
Всюду слышались недовольные возгласы, виднелись лица, искаженные злобой. И Малфой понимал, в чем его вина… Сейчас обвиненные юноши для них – воплощение всей той мерзости, что принес в этот мир Темный Лорд. Сам он уже мертв, и люди не могут выместить свою злость на том, кто ее так заслуживает… Два последних Пожирателя Смерти вынуждены были «взять удар на себя».
Джинни, стоявшая рядом с Гермионой, увидела Драко самой первой. Ее сердце кольнуло злостью, стоило серым глазам слизеринца встретиться с ее собственными. Это он когда-то подарил ее Темному Лорду, это он пленил Гермиону, он убил многих… Артур Уизли демонстративно отвернулся, как только слизеринца провели мимо него. Он не одобрял казни, но не видел другого выхода.
– Скорее бы уже… – нетерпеливо шепнула Джинни, глядя узникам вслед.
Гермиона ничего не ответила. Внешнее спокойствие упрямой гриффиндорки скрывало бурю, развернувшуюся внутри. Девушка не знала, чем кончится рискованная затея, не знала, будут ли жертвы, не знала ничего, кроме того, что поступает правильно. Уверенность в этом заполнила ее грудь, согревала своим теплом хрупкое тело, пережившее столько мучений, бед и тревог… Джинни отошла, слилась с толпой, оставляя Гермиону одну.
Чарли предупредила гриффиндорку, что та не должна встречаться с Драко взглядом. Как только юноша прошел мимо, грязнокровка отвела глаза в сторону. Она боялась, что лишь один контакт решит все, что тело само кинется в объятья к бывшему Пожирателю Смерти. Чарли поспешно отвернулась, увидев блеск в глазах Забини. Он с такой нежностью глядел на рабыню, что никто не смог бы поверить в то, что юноша настоящий тиран…
Теодор остановился у дерева, на котором и должны были быть повешены плененные Пожиратели. Стоило ему остановить и оглядеть многолюдную толпу, как голоса мгновенно смолкли, слились с тишиной дикого леса. Блейз и Драко остановились под массивными ветвями.
Какое-то время они просто стояли, тупо пялясь вперед, на толпу разгоряченных людей. Где-то над лесом кричала птица, словно созывая всех посмотреть на происходящее. Драко ругал себя за то, что не смог понять, где находится база повстанцев… Конечно, пещеры… Это же так удобно! Так просто!
– Справедливость, наконец, свершится! – закричал Теодор, махнув сильными руками.
Чарли видела, как напряглись его мышцы, как пот выступил над верхней губой. Нет, он не нервничает от всеобщего внимания. Когтевранка поняла, что юноша просто опьянен властью, что сейчас заключена в его могучих руках. В голове Теодора резвятся мысли о том, что Он – управитель чьей-то судьбой, что Он – чей-то Бог и судья. Чарли почувствовала, что внутри у нее все сжалось от страха. От колючего ощущения, будто магический народ так и льнет к тиранам, прячется в их тенях. У чистокровных был свой, а у грязнокровок появляется их собственный. Менее кровавый, но…
– Правосудие! Правосудие – гарант благополучия любого общества! – с пылом произносил юноша. – Эти люди… Можно ли назвать их людьми?
Нотт говорил громко, выдерживая недолгие паузы в нужных местах. И Чарли, и Гермиона мгновенно поняли, что слизеринец долгое время готовился к «торжественной» речи. Гриффиндорке стало жаль Теодора, а Чарли же думала о том, что он помешан, болен. Ей не было жаль юношу, ей было страшно от понимания того, что может произойти за время его правления. Голос слизеринца эхом пролетал над верхушками деревьев, замирал меж облаков, растворяясь в утреннем воздухе.
– Пожиратели Смерти сгубили столько душ! Они пленяли людей… Разве это не хуже, чем убийство? – кричал Теодор, указывая на слизеринцев. – Каждый проступок, любая вина – притягивает правосудие! Сегодня, друзья, мы с вами – правосудие!
Короткая, емкая речь произвела на толпу огромное впечатление. Освобожденные рабыни с жадностью ловили каждое слово Теодора, впитывая его, точно выжатая губка. Гермиона с презрением смотрела на то, как Нотт проклинает бывших одноклассников. Во время учебы девушка часто видела, что Тео очень тепло общался с Забини, обменивался планами с Драко… А сейчас он так легко, так просто затягивает на их шеях петлю, что сердце Гермионы дрогнуло. Смогла бы Джинни с такой же легкостью погубить подругу детства, узнав о ее плане?
Гриффиндорка чувствовала себя виноватой перед девушкой. Понимала, что заставила ее совершить преступление, отравить человека, обрекая его на долгую и мучительную смерть. Гермиона сожалела, но не могла сделать ничего. В Джинни что-то переменилось… Девушка почти чувствовала ту боль, что таится в груди младшей из семейства Уизли. Ту ненависть… Ненависть к самой себе.
– Прежде, чем свершится приговор, я хотел бы дать слово двум девушкам, – с наигранной грустью произнес Нотт. – Девушкам, что так долго томились в лапах чудищ, что вы видите перед собой…
Проходя мимо Теодора, Чарли ощутила его жар. Тело слизеринца пылало, горело огнем ненависти, что жег его душу изнутри. Когтевранка с отвращением взяла его за руку, когда Нотт помогал ей взобраться на шаткую постройку, что тот назвал трибуной. Освобожденные рабыни с сожалением глядели на нее, видя в печальных глазах Чарли собственную участь. Девушка пыталась выглядеть как можно более грустной и униженной… И ей удалось.
– Меня зовут Джессика. Джессика Ладерман. Имя… Вот все, что мне оставили, – начала когтевранка, стараясь смотреть поверх толпы. – Но этот человек… Он посчитал, что этого слишком много.
Забини осторожно сглотнул слюну, что собралась у него во рту. Он искренне не понимал, чем так ненавистен некогда тихой и скромной девушке. Да, может быть, юноша не был с ней слишком мягок, ласков и осторожен… Но разве он был строг, жесток? Блейзу и в голову не пришло, что то психологическое давление, оказанное на Чарли, было куда болезненнее телесных наказаний. Миры когтевранки и слизеринца были слишком разными, слишком неодинаковыми, чтобы позволить им сосуществовать без ущерба одному из «сожителей».
– Он назвал меня: Чарли. Коротко, противно… – продолжала девушка, нарочно роняя крупные капли слез. – Все мы здесь пережили тысячи самых разных унижений. Телесных, словесных и прочих…
Слезы стекали по щекам девушки, слышались в ее слегка хрипловатом голосе. Чарли стоило больших усилий заставить себя плакать на глазах у публики. Гермиона покорно ждала своей очереди, прекрасно помня план. Она отлично владела империусом, могла с легкостью воспользоваться новым, мало знакомым ей заклинанием… Как и Чарли, что сейчас выступала на сцене. Если бы только палочка оказалась у девушек в нужный момент… Они бы никогда не попали в рабство.
– Мы не принадлежим этому миру полностью, мы родились в другом, более скромном и скучном. Мы изгои, на стыке двух разных планет! Разве должны мы терпеть это дальше? – с пылом говорила Чарли, все больше увлекая толпу.
Теодор наблюдал за реакцией людей, не без опасений отмечая, что бывшей рабыне удалось завладеть их вниманием слишком легко. Ревностный до власти юноша не желал, чтобы на его пути стоял хоть кто-то. Нотт решил, что Чарли просто необходимо вовлечь в свою ближайшую свиту. А если она не согласится… Лучше просто убрать ее с пути, как ту помеху, вроде неудачного положения Джеки.
Слизеринец ничуть не сожалел о содеянном. Он знал, что ребенок от милой, но совершенно неинтересной Теодору девушки ему не нужен. Пуффендуйке самой не нужен груз, в виде вечно кричащего карапуза, в виде обузы на ее узких плечах. Слизеринец не ненавидел детей, нет… Он просто думал, что сейчас они ему не нужны. Разве что от Гермионы. Да, такие отпрыски были бы желанны. Они укрепили бы его положение, привязали бы девушку к нему…
