– Птичка… – непонимающе начал Забини.
– Замолчи! Замолчи! Ты сам выбрал мне новое имя, сам! – зашипела девушка, вскакивая. – «Чарли»… Словно кличка для собачки, да? Зачем ты дал мне это имя, если всегда называешь меня этим гадким…
Столько эмоций, столько боли внутри, что девушка не находила слов. Взгляд ее никогда еще не выражал столько ярости. Даже тогда, когда он брал ее в первый раз, даже тогда, когда он надругался над ней впервые, отняв у нее последнее сокровище, Чарли не смотрела на него так испуганно. Забини молча глядел на когтевранку, он словно начинал осознавать, что она чувствовала все это время…
– Неужели ты не понимаешь, что мне наплевать на твое самочувствие? – прошипела она, яростно сверкнув глазами.
– Почему? – спросил он, стараясь подавить боль, так ярко звучащую в его осипшем надорванном голосе.
Чарли на секунду замерла, не зная, что ответить, не зная, с чего начать. Она подумала, что юноша попросту издевается над ней, изображая интерес или прикрывая сарказм, но – нет… В его темных глазах отчетливо виднелось непонимание. Забини действительно не знал, чем мог вызвать такую неприязнь. Почему чувства господина и рабыни оказались столь противоположны, неправильны по отношению друг к другу… Слизеринец не знал о ней ничего.
– Ты отнял у меня все, Блейз, все… Мое имя, тело, душу… Мою невинность. У меня же больше ничего не было… – слезы хлынули из глаз Чарли, мешая ей глядеть на бывшего хозяина, превращая его в скопище размытых водой точек. – Я просила тебя не трогать меня, просила. Ты не слушал меня… Никогда.
Забини сидел, привязанный к стулу, тщетно пытаясь наклониться ближе к девушке. Он так хотел обнять ее, успокоить. Но получится ли? Юноша не может вернуться в то время и исправить все, не может… Если бы только слизеринец освободил рабыню сразу после покупки, он не сидел бы сейчас напротив нее в холодной камере надсмотрщика. Возможно, эта проклятая жажда властвовать над девушкой – сгубила Забини… Если бы Чарли любила его хоть капельку, хоть немного… Она бы нашла выход.
– Меня казнят? – внезапно спросил Блейз, стараясь перевести тему, стараясь избавиться от слез, стоявших в глазах собеседницы.
– Я не знаю, – соврала Чарли. – Может, казнят, может – отпустят. Я знаю только, что мы никогда больше не увидимся, – устало прошептала девушка.
Блейз замер, услышав последнюю фразу бывшей рабыни. Он хотел подняться с места, броситься на девушку и научить ее манерам, но не мог развязать путы, не мог избавиться от них. Чарли повернулась к выходу. Ее маленькие очаровательные ножки застучали по каменному полу камеры, удаляясь прочь.
Еще немного, и она сорвется, она ударит бывшего господина, испытает на нем страшное заклинание. Чарли фыркнула, услышав за спиной скрип. Слизеринец пытался подняться с места, не смотря на путы, привстать с каменного стула и выкинуть что-то мерзкое, что-то так похожее на его черную душу…
– Как тебя зовут, Чарли? – внезапно спросил Блейз, стараясь хоть как-то задержать девушку подле себя.
– Джессика, – ответила она, нехотя произнося надоевшее ей имя.
– Джессика, если меня отпустят… Я обещаю, что найду тебя. Если я останусь жив, то вновь заполучу тебя, птичка, приду за тобой, я клянусь… – задыхаясь от слабости, произнес слизеринец. – Если мне сохранят жизнь, то я проведу ее вместе с тобой. Хочешь ты того или нет…
Чарли не желала оставаться в одной комнате с Пожирателем ни секунды дольше. В ее глазах не было страха, не было ничего. Когтевранка знала, что этой угрозе не суждено сбыться, ведь смерть уже ждет Забини за углом каменного коридора. Так пусть он уйдет в мир иной, думая о ней… Чарли наплевать на его судьбу. Но вот одного ей было жаль – безвозвратно потраченного времени. Этот разговор ни на шаг не приблизил ее к потерянному брату. Ничто уже не приблизит.
========== 45 - К началу. ==========
– Так нельзя, Теодор, нельзя! – кричала Гермиона.
В глазах девушки стояли невыплаканные слезы. Стройные ноги ее подкашивались, не желая держать почти невесомое тело грязнокровки. Гриффиндорка с явным презрением глядела на своего гостя, не желая отводить взгляда. Ей было больно от вести, которую тот ей принес, было больно от созерцания того огонька, что пылал в его зеленых, словно лесная трава глазах. Нотт возвышался над девушкой, несгибаемый, непреклонный. Его не тронули истерики измученной Гермионы. Решение принято, и Теодор не желал менять планы, слушаясь бывшую рабыню.
– Так нужно, Гермиона.
Слизеринец не мог понять, почему девушка не была рада такому удачному исходу. В понимании Нотта он был самым счастливым и правильным. Пожирателям Смерти – смерть. Так было всегда и будет дальше… Если бы Нотт раздобыл парочку изголодавшихся дементоров, он, наверняка, устроил бы для Драко и Забини поцелуй. Возможно, это было бы даже лучше, чем позорная публичная казнь, хоть и не так увлекательно.
– Если мы убьем их, чем мы лучше самих Пожирателей? – спросила Гермиона, стараясь найти хоть один аргумент в свою защиту.
Гермиона не желала Драко смерти. Гриффиндорка долго думала об их отношениях, долго решала, что за связь соединяет двух волшебников. Она не могла с полной уверенностью назвать свою привязанность любовью, не могла поклясться в вечной преданности бывшему хозяину… Гермиона не могла вспомнить тех чувств, что питала когда-то к Рону, но точно знала, что испытывает что-то до боли знакомое и теплое.
– Мы не можем отпустить их, Гермиона, – устало пробормотал Нотт.
Его раздражала вся эта ситуация. «Я не за твоим советом пришел. Мне нужно было лишь сообщить», – раздосадовано думал Нотт. Юноша чувствовал острую необходимость в сигаретах. Только табачный дым, медленно заполняющий когда-то здоровые легкие, мог успокоить его расшатанные нервы. Теодор устало вздохнул и пальцами дотронулся до собственного лба. На котором уже виднелись капельки пота. Он вновь поднял глаза на Гермиону, осторожно произнося:
– Ты можешь не одобрять это решение, но оно правильное.
Нотту наскучили вялые попытки оправдания. Его безумно злило то чувство, что девушка испытывала к собственному пленителю. «Девушки слишком странны для понимания и объяснения их поступков», – думал Теодор, переминаясь с ноги на ногу. Юноша чувствовал, что скоро упадет от усталости, если Финниган так и не придет… Нотт попросил его привести с собой ту девчонку, Джесс, кажется, что была когда-то рабыней Забини.
– Ты должна будешь произнести речь. Напиши ее сама, раздели с другой рабыней, что служила у второго выжившего Пожирателя.
Гермиона глядела на юношу, не зная, что должна ответить. «Он ждет моего согласия? Или ему даже не нужно знать моего мнения по этому поводу?» – подумала девушка. Ей хотелось кричать, метаться из угла в угол, стараясь уверить оппозицию в том, что убийство – не выход. Убийство не сделает их сильнее, не сделает их лучше. Смерть вообще никого не делает лучше.
От необходимости выслушивать ответ гриффиндорки Теодора спас Симус, что так вовремя появился в дверях. Рядом с ним стояла симпатичная молодая девушка с длинными черными, словно вороново перо волосами. Финниган заулыбался, увидев Гермиону, и та перевела взгляд на давно знакомого друга.
– Я рад тебя видеть, – только и произнес он.
Гермиона хотела было спросить про эту нелепую черную повязку, что закрывает глаз гриффиндорца, но осеклась, увидев под ней глубокий рваный шрам. Густая темная щетина прикрывала щеки юноши, потому он и выглядел гораздо старше своих лет. Не знай Гермиона, кто перед ней, приняла бы Финнигана за старого пирата, оставившего море. Девушка, стоявшая рядом со старым другом, была не знакома гордой гриффиндорке. Лицо девушки показалось Гермионе смутно знакомым, но она не могла вспомнить, где видела ее раньше.
– Знакомься, Гермиона, это… – начал Финниган, указывая на смущенную когтевранку.
– Чарли. Меня зовут: Чарли, – произнесла девушка, опуская взгляд к каменному полу.
Симус непонимающе поглядел на подругу, но тактично промолчал. Девушка долго думала о том, какое имя оставит, и решила, что сам Бог послал ей знак. Новое имя, новая жизнь и совсем иная судьба… Пусть так и останется. Когтевранка с большим трудом заставила себя улыбнуться, глядя на Гермиону. Под глазами у нее залегли темные круги, указывающие на плохой сон… Теодор и сам улыбнулся, подумав о том, что если бы не он, то девушки, стоявшие сейчас перед ним, все еще были рабынями. Тщеславие правило юношей, заставив того мечтательно глянуть на Гермиону.
