Из питья было только молоко, да и то прокисшее, зато нашлись два сморщенных яблока и такая же груша, так что, пока Северус доедал суп, я помыла их, нашинковала, залила кипятком и поставила на плиту вариться. К тому времени, как он отставил пустую тарелку, я откинула компот на дуршлаг, подсластила его, налила в кружку, охладила и дала ребёнку. И увидела такой же недоумённый взгляд, каким он пятнадцатью минутами ранее смотрел на суп.

- Это… - начала я и замолчала.

А как по-английски «компот»? Тело Эйлин этого слова не знало.

- Пей, - вместо этого предложила я. – Это вкусно.

Он попробовал, скривился, пошёл за водой из-под крана, но я перехватила его и посоветовала выпить хотя бы полкружки. Пусть привыкает. Он выпил, сложил грязную посуду в раковину, что-то мымыкнул и пошёл. Я быстро вымыла посуду – холодной водой, горячая здесь не водилась – и пошла инспектировать ванную. Там я тоже убедилась, что в кране имеется только холодная, и мысленно задала своему телу вопрос, где взять горячей. Тело повело меня на кухню к плите. Ясно, кипятим.

Кстати, а где Северус? В доме же везде темно.

Он обнаружился в детской, где сам включил свет и теперь, сидя на кровати, раздевался, собираясь ложиться спать. Слишком самостоятельный ребёнок. Это плохо и говорит о том, что мать им не занималась.

- Подожди ложиться, сынок, - я подошла к нему и, повинуясь странному порыву, взяла его на руки, - мы ещё пойдём помоемся.

- Аиуимуммм…

Легилиментить не хочется – таким маленьким детям это может нанести вред мозгу, а без легилименции его хрен поймёшь. Кстати, я же хотела…

Я отнесла его на кухню. Он не пытался вырваться, но и не прижимался ко мне, не пытался обнимать за шею. Эмпат из Эйлин также был никудышный, но недоумение мальчика я ощущала даже без эмпатических способностей. Видимо, я вела себя совершенно не так, как Эйлин.

На кухне вода ещё не закипела. Я поставила Северуса на табуретку, поближе к свету, вооружилась ложкой и попросила:

- Открой, пожалуйста, ротик.

Миндалины увеличены, почти перекрывают горло, с ними нужно будет что-то делать, но это потом, сейчас меня интересовало другое.

- Подними, пожалуйста, язычок вверх.

Уздечка короткая, но не настолько, чтобы мешать нормально говорить. У моего братишки она ещё короче, но говорит он вполне внятно. Подрезать её Северусу, конечно, можно, но точно не сейчас, а когда я буду уверена, что смогу ювелирно проделать такую работу в непривычном теле и не нанести вреда собственному теперь сыну. Да и без подрезания ясно, что не в уздечке дело. Она может усугублять плохую речь, но не являться причиной того, что четырёхлетний ребёнок умеет только мычать.

Я отложила ложку и попыталась магически прощупать состояние его голосовых связок, хотя слабо представляла, какими они должны быть в норме. Не лор я всё-таки, и не учитель-дефектолог. Я проверила голосовые связки на себе, запомнила их состояние, затем на Северусе, сравнила и не нашла особой разницы. Значит, и не они всему виной.

К этому времени закипела вода на плите, я отвела ребёнка в ванную, налила в таз кипятка, разбавила холодной водой, потрогала. Вроде, не горячо. Однако на всякий случай уточнила:

- Потрогай водичку – не горячо?

Северус с подозрением сунул в неё руку и тут же с шипением одёрнул.

- Горячая? – удивилась я, но подлила ещё холодной, и вода в тазу, по моему мнению, стала в меру тёплой. Ребёнку, однако, не понравился и этот результат, он разделся – теперь я воочию убедилась, что это действительно мальчик – залез в ванную, включил кран и без тени недовольства залез под струю холодной воды. Нда, в нашей Сибири он точно будет как дома.

Я не стала возмущаться помывкой в холодной воде – не будем пока ломать все его привычки – намылила его, однако убедила его мыло смывать тёплой водой. Тёплой же водой промыла ему волосы. Северус что-то нечленораздельно, но возмущённо мычал, я его уговаривала потерпеть, потом вытерла жёстким махровым полотенцем, закутала в него же и отнесла в детскую. Там переодела в пижаму, явно сшитую из остатков взрослой пижамы, и уложила в кровать, поймав себя на том, что мне нравится вот так с ним возиться. Братишка-то таких эмоций не вызывал. Нет, я играла с Ёжиком, купала его, укладывала, и не без удовольствия, но вот чего-то такого, когда вдруг хочется схватить его и тискать, не было. Проявлять свои эмоции я, однако, поостереглась, судя по всему, Эйлин ласками сына не баловала, поэтому я просто уложила его в кровать и поискала глазами детские книги. Таких нашлись две. «Пособие для начинающего зельевара» - с картинками, крупными буквами и примитивными рецептами, и «Питер Пэн» без картинок, издания начала этого века. Я мысленно спросила у себя, где детские книги, реакции не дождалась и поняла, что в этом доме с этим плохо. Поэтому подоткнула Северусу одеяльце и, подумав, рассказала ему первое, что мне пришло в голову – сказку про Колобка. Слово «колобок» я заменила на «булочка», амбар с его сусеками – на «кухня». Песенку колобка пришлось рассказывать своими словами, потому что сходу сообразить на английском хоть какое подобие рифмы или ритма у меня не получилось, но в целом вышло сносно. Северус слушал меня, не спуская глаз и открыв рот, а когда сказка закончилась, лежал и смотрел в пространство, словно бы ещё видел, как по лесу бежит колобок. Ночника в детской не было, поэтому я зажгла магический светлячок, выключила верхний свет, чмокнула ребёнка в лобик и вышла, оставив дверь чуть приоткрытой. Северус по-прежнему, как завороженный, смотрел в никуда.

Я прошла на кухню и только сейчас почувствовала, как устала за сегодня. День выдался насыщенным, и мне хотелось наконец-то в тишине и покое посидеть и обдумать, что мне с моим теперешнем положением делать. Но едва я поставила на плиту жестяной чайник, как из-за стены раздался стон, а затем шуршание, грохот и проклятия. Я вздохнула, потушила огонь под чайником, убедилась, что в одном кармане передника у меня лежит веронал, а в другом – снотворное зелье, сунула заодно в карман кухонный нож и пошла на свидание с супругом.

========== Глава 3. Разговор с Тобиасом. ==========

11 февраля 1964 года, вторник.

Тобиас уже сидел на полу, обеими руками держась за сломанное колено и рыча. Едва я зашла в комнату, я сразу почувствовала, что здесь очень холодно, а когда щёлкнула выключателем на стене, обнаружила, что полотенце отклеилось от стекла, и в дом свободно проникает холодный февральский воздух. На улице, конечно, не минус тридцать, это вам не Россия-матушка, но всё же не лето, поэтому я обошла супруга, проигнорировала его проклятия и снова приклеила полотенце к окну. Затем я слегка согрела помещение и только после этого подняла одно из кресел, поставила его на пол и уселась в него, закинув ногу на ногу, и принялась рассматривать своего благоверного.

- Сучка! – прорычал он. – Ведьма! Что ты со мной сделала?!

Он был не сказать, что красивый, но от него тянуло каким-то обаянием, харизмой. Чёрный волос с лёгкой проседью, широкое лицо, высокий лоб, пропорциональные черты лица, крупный нос. В его облике неуловимо проскальзывало что-то от древнеримских патрициев, и тога на нём казалась более уместной, чем серый пиджак не первой свежести. Может, в нём есть примесь вейл или вампиров – они славятся своим обаянием? Но в то же время – расплывчатые ядро и каналы…

- Что ты со мной сделала, тварь? – прорычал он, пытаясь встать. В выражении его глаз и лица было нечто безумное. Может, он просто псих?

- Сломала тебе ногу, - сообщила я очевидное, пытаясь понять, чем он может быть опасен. От маггла можно ждать только физического нападения, от мага – и магического, но кем являлся мистер Тобиас Снейп, я не понимала, соответственно, не знала, какой гадости от него ждать, а потому опасалась и была настороже.

- Убью, шлюха.

- Не убьёшь, - спокойно объяснила я, - потому что я сломаю тебе вторую ногу, а если будешь настаивать, то и обе руки.

Он яростно смотрел на меня, его глаза налились кровью, а на виске задёргалась жилка. Он снова попытался встать, не смог, поэтому подполз ко мне и попытался стянуть на пол. Я, не вставая с кресла, убрала ногу и резко дала ею ему в нос. Хруст, Тобиас схватился за нос и зарычал.