Обнаружив «миленькую» записку среди полученной почты, Джиллиан не раздумывая, направилась к Кэлу, она беспокоилась не о своем благополучии, а о безопасности фирмы. На конверте не было штемпеля, значит, его кто−то сунул между писем, лежащих на стойке рецепшн, откуда Джиллиан забирала бумаги по утрам. Но ей так и не удалось поговорить с Кэлом. Он в компании с хохочущей Валловски выпал из своего кабинета, буркнул недовольное в адрес Джиллиан и, не объясняя куда и зачем, ушел из офиса. Ей пришлось самой побеседовать с охраной и попросить тщательней проверять посетителей, она так же сменила коды охранной сигнализации. Узнав о новшествах, Кэл обозвал ее перестраховщицей, не озаботившись причиной, и ехидно поинтересовался, не увеличился ли случайно их банковских счет на шестизначную цифру, раз уж его напарница расшвыривает деньги на ерунду.
И у него еще хватило наглости сегодня вечером упрекать ее в молчании. В те дни он смотрел сквозь нее и почти не интересовался делами фирмы, лишь изредка снисходя для проведения особо важных интервью.
Порой Джиллиан удивлялась самой себе, как она терпит рядом такого самовлюбленного хама с эго, вознесенным до небес. Прикрывает его задницу, помогает выкручиваться из неудобных ситуаций. И…любит, испытывая невероятную нежность.
Как в горячке Джиллиан металась на кровати, то скидывая одеяло, то покрываясь ледяной испариной, закутывалась с головой. Внезапно осознав, что слишком слаба после перенесенной болезни. А завтра ей придется скрывать под улыбкой и физическую и душевную боль. Справится ли? Сможет ли? Голова раскалывалась от непрестанно меняющихся мыслей и воспоминаний. Даже проваливаясь в дрему от болезненной усталости, Джиллиан то и дело просыпалась, содрогаясь от кошмарных видений. Как только за окном посерело, она встала и до самого утра, остужая горящие щеки о холодное стекло, просидела на подоконнике точно так же, как и в ту ночь, когда сбежав от Майкла, вернулась домой. Уснуть не помог даже виски, украденный у отца, жгучий напиток пился, как вода, только вызывая приступы тошноты и еще более усиливая отвращение.
Майкл. Это был всего лишь небольшой, крайне неприятный жизненный эпизод, оставшийся в далекой юности. Три месяца, неделя и два дня. Так Джиллиан думала до вчерашнего вечера.
Около двадцати лет назад
Отец уже второй час мотался по дому, продолжая накачиваться виски, звук тяжелых шаркающих шагов, перемежался с грохотом падающих стульев, и до слуха Джиллиан доносилось злобное бухтение. Звякало горлышко о стакан, и в очередной раз хлопала дверка холодильника, а Джиллиан вздрагивала, презрительно морщась.
От голода свело желудок и слегка подташнивало, но спуститься на кухню значило выслушать очередную порцию пьяной брани и бессмысленных разглагольствований на тему «я тебя воспитал, и как ты посмела». А ей и без отцовских наездов было тошно.
« Скорей бы он набрался до отключки и отправился спать», – с ненавистью подумала Джилл.
Поджав под себя босые ноги, она сидела на неубранной кровати, на коленях лежал альбом с детскими фотографиями. С кривой ухмылкой погладила кончиками пальцев старый черно-белый снимок: мама улыбалась в объектив, отец, обняв ее за талию, хохотал, запрокинув голову, на его плечах восседала она – Джиллиан в возрасте четырех лет, сияющая от переполнявшего ее счастья, держа в ладошках мороженое в вафельном стаканчике.
Судорожно всхлипнула и, прикусив нижнюю губу, втянула воздух через нос, не дав себе разреветься. Смахнула рукавом повисшую на подбородке все же убежавшую слезинку и резко перелистнула альбомную страницу. Глянула на будильник и, прислушиваясь к шуму на первом этаже, мысленно подгоняла черные стрелки, размеренно тикающие под треснувшим стеклом. Скоро стемнеет, а отец все никак не угомонится.
В коридоре что-то упало и разбилось, после секундной тишины раздался отборный мат, тут же заскрипели ступени лестницы, раздалось тяжелое сопение. Смачно шарахнула дверь родительской спальни; Джиллиан сглотнула и выдохнула с облегчением – прошел мимо. По многолетнему опыту знала, минуты через две раздастся громоподобный храп и после этого в доме можно устраивать шабаш. Мертвецки пьяного отца разбудить не смог и артобстрел.
Закутавшись в старенькую бабушкину шаль, Джиллиан обессилено привалилась к стене, есть расхотелось. Снова накатила тоска, и чувство безысходности затуманило глаза слезами. Погрузившись в болезненные размышления о прошлом и несостоявшемся будущем, Джилл не расслышала шума, подъехавшей к дому машины, ленивого забрехавшего на нее старого пса, и скрипа входной двери.
— Джилли! — внезапно разнеслось по дому.
— Вот черт, — подпрыгнула на месте девушка и слабо улыбнулась. — Тетя Мэган.
— Джиллиан!
Прокуренный, но, тем не менее, зычный голос двоюродной кузины отца поднимет и мертвого из могилы.
— Что ей нужно? – улыбка сползла с лица, Джиллиан скривилась, закатив глаза.
— Девочка, ты там что уснула? С тобой все в порядке, Джилл? — в женском голосе зазвучали тревожные нотки.
Захлопнув альбом, Джиллиан сунула его под подушку и спрыгнула с кровати. Мельком глянула на себя в зеркало, поправила волосы и натужно улыбнулась. Тетке совершенно незачем знать, что ее племянница только что плакала. Начнет охать и сочувствовать, называть бедной девочкой и полезет обниматься. Как же ее раздражали и выводили из себя эти «обнимашки». До тошноты. С некоторых пор любые прикосновения чужих рук к ее телу стали непереносимы.
Несмотря на легкое головокружение, Джиллиан быстро сбежала по лестнице и, влетев на кухню, замерла на пороге. Тетка, стояла спиной к выходу около стола, и тихо напевая себе под нос, что-то выкладывала из объемной сумки.
— Привет, — едва слышно проговорила Джиллиан.
— Жива, вот и славненько, — кивнув, отозвалась тетка. Испекла специально для тебя, — женщина посмотрела на Джиллиан через плечо и сочувствующе улыбнулась, – Эти с черникой, эти с яблоками, а эти с мясом, — тетка поочередно тыкала в разложенные горками на блюде поджаристые пирожки. По кухне распространялся запах хорошо пропеченного сдобного теста. Желудок Джиллиан жалобно заворчал, рот наполнился слюной.
— Ну, что вы, тетя, — засмущалась девушка, — Спасибо, — она едва сдержала себя, чтобы с жадностью не наброситься на угощение. Нужно отдать должное пирожки тетя Мэган пекла отменные.
— Ты не смотри, а ешь, девонька. — Она вздохнула и поджала губы, — Глянь на себя, совсем исхудала. А все твоя дурная любовь, все соки выпила. И куда что делось? Щечки, попка… Одни глазищи остались. Эх! Нет на тебя крепкой руки.
— Не надо так говорить, — оскорбилась Джиллиан, «крепкая рука» была, увесистая отцовская пощечина до сих пор клеймом загоралась на щеке, только стоило вспомнить «ласковую» встречу, и унизительные эпитеты, которыми наградил ее «любимый папочка» на пороге дома.
Поймала шаль, сползающую с плеч и, скрестив руки перед грудью, сердито уставилась на тетку.
— Не обижайся, я же не со зла, — Мэган обреченно взмахнула рукой, — Ты давай, языком не мели, а ешь.
— У меня нет аппетита, — огрызнулась Джиллиан, звучно сглотнув слюну.
— Ох, не смеши, у молодой здоровой девицы и нет аппетита. Можешь мне сказки не рассказывать. Кто, если не ты, мог слопать десяток моих пирожков.
— Так это когда было, — немного нараспев ответила Джиллиан, и не удержавшись от соблазна, взяла пирожок с черникой, подавив желание целиком запихнуть его в рот, столь вкусно он пах и еще был приятно горячим.
— Присядь, Джилл, пирожки дело второстепенное, у меня есть для тебя хорошая новость.
Джиллиан отломила от пирожка кусочек и отправила в рот, медленно опускаясь на стул. Выпрямила спину, соединила колени, расправила полы домашнего, выцветшего, но любимого халатика. И под внимательным взглядом тетки, съежилась, зябко прижимая голые пятки к ножке стула.
— Тебе нужна работа?
— Спрашиваешь. Еще как, — оживилась Джиллиан, — Но ты же знаешь, врачи еще не разрешают мне заниматься физическим трудом, а в нашем городке никуда, кроме официантки в кафе или фасовщицей в супермаркет меня не возьмут. Я же не прежняя Джиллиан, что была хорошей и правильной девочкой, – саркастически проговорила Джилл, глотая злые слезы вместе с пирожком.
