Когда молодёжь увидала умирающего старосту, то каждый из парней постарался ударить его ногой, а затем все кинулись бежать. Позже примчалась группа стражников, но к тому времени староста уже испустил дух и лежал, подобно мёртвой рыбине. Стражники не знали что предпринять и молча ходили кругом, обтираясь друг об друга. Старший из них взял трубку телефона и стал говорить с приставом.

На улицах села не было людей, все сидели в своих домах.

Солнце заходило за горы, и свои последние золотые лучи бросало на усталую землю. По селу без присмотра бродила скотина. Животные прорывались во дворы, в огороды, бились рогами, ревели, опрокидывали заборы, но всё равно никто не выходил присмотреть за ними.

Шум скотины, и лай собак доносились до больших пещер за Овражным. Стоял мягкий летний вечер. Ветер с хохотом носился от дома к дому, и уносил секреты ветвям старых деревьев большого леса, что находился за селом... Звёзды в этот вечер блестели совсем другим светом. Человеку казалось, что когда солнце сбежало с неба, то луна стала зажигать по очереди звёзды.

Ни в одном доме в этот вечер не затопили печь. Село чего-то ожидало, люди дрожали, как в лихорадке. Когда совсем стемнело, за селением послышалось пение, но оно становилось слабее и слабее, а потом отдалилось так, что перестало слышаться вовсе. Сначала люди подумали, что идёт пристав, но после поняли: группа молодых людей направилась в лес. Уяснив это, сельчане стали бояться ещё сильней, и сон никого не брал.

Те, кто находились в тюрьме, с проклятиями толпились по углам, дрожа от страха. Иногда Кавдин начинал трясти головой и смеялся, как безумный: "Так тебе и надо, собачий сын! Молодец, Басил, молодец! Теперь забавляйся с Барастыром в раю. Он, что нас уже за осетин не считал".

Кавдин снова смеялся и надвигал шапку на глаза. Все другие молчали. Через тюремное окно виднелось синее небо, но шума слышно не было.

Рано утром село чуть расшевелилось. Люди по одному осмеливались выходить на улицы из своих домов. Сразу по селению прошёл слух, что к ним направился пристав. "Идёт, идёт и нас погубит". Новость разлеталась со скоростью разящей молнии, и в сердца людей вселяла суеверный страх.

Между тем на том берегу показалась вереница всадников, возглавляемая толстым мужчиной на большом чёрном коне. Это был пристав. Большинство людей разошлось по домам, но Дзека с группой мужчин ходил по улицам и говорил людям:

- Такого дива ещё не случалось. Вы же знаете, что пристав злой, так почему же мы заранее не готовим ему соболезнование.

Когда люди слышали такие слова из его уст, то отворачивались от него и уходили домой...

Пристав прямиком подъехал к канцелярии и слез с лошади. Он, не мешкая, вошёл туда, где лежало тело старосты, и что-то стал писать на бумаге, которую вынул из сумки. Закончив выводить каракули, пристав резко повернулся над трупом, позвал начальника стражников и, показав рукой на старосту, велел:

- Можете похоронить его.

Сам тут же вышел и сел в другой комнате, чем-то занявшись.

Люди дивились, почему ничего не слышно от пристава, но что они могли услышать, если ни один из них не осмеливался зайти в канцелярию.

Когда солнце добралось до середины небосвода, и когда вынесли тело старосты, то в канцелярию заявился Дзека с бумагой в руке. Он прямо зашёл к приставу.

- Прошу прощения, но будет правильно, если вы, наши гости, утомлённые от бремени дороги, посидите в моём доме. Это не очень далеко, вон, где мой магазин, там я и живу. Снизойдите до меня и приходите.

- Большое спасибо, придём. Спасибо за приглашение.

Дзека хотел протянуть ему бумагу, что держал в руке, но передумал и засунул её за пояс.

- Буду ждать вас, дорогие гости, как хорошо, что вы прибыли, возможно, сумеете избавить нас от несчастий; нет нам житья от абреков и грабителей.

Дзека повернулся и отправился домой. Когда он добрался до угла первой улицы, то встретился там с Дрисом.

- Откуда идёшь, Дзека?

- Да вот наверху был. Сам куда направляешься?

- Что мне скрывать от тебя. Вот несу жалобу приставу, может быть он решит мой земельный вопрос.

- Пойдём пока к нам. Я тоже был у него. Сейчас он будет у меня в доме, и ты там вручишь ему свою жалобу.

Оба пошли вместе. Семья Дзека оживлённо копошилась. Женщины готовили разные напитки и еду. Дзека и Дрис зашли в гостевую комнату.

- Дрис, давай на тех, кто нам что должен, составим счёт и отдадим приставу.

- Это было бы хорошо.

Дзека высморкался на пол и растёр ногой... Взял ручку и начал писать:

- Ну, самым первым напишем Кавдина, всё равно он уже не спасётся, и кто ещё будет выискивать его правду.

- Ты запиши Кавдина, но если я за свои земли плату не получу вдвойне, то я не мужчина...

За дверью послышался шум, и оба вскочили со своих мест.

- Будь всегда здоров, наш дорогой гость!

- И вы будьте здоровы.

- Садитесь, садитесь, вы усталые. Вы расстроенные.

Гости вольготно расселись за столом.

Дзека выбежал на кухню и тут же появился с большой чашей пива.

- Выпейте пока воды. Вас, наверное, мучит жажда, да минуют вас болезни, да будете вы всегда здоровы.

Пристав взял чашу и пригубил её.

- Ну и холодное же!

- Так если бы у нас ещё и этого не было, тогда что мы за люди, - сказал Дрис и, подобострастно улыбаясь, смотрел на пристава.

Хотя у Дриса глаза были не больше птичьих глаз, однако его жиденькие брови блестели живописно, когда он глядел на пристава.

Дзека совсем возгордился собой, и его взгляд стал высокомерным.

Стол ломился от различных угощений. Пиршество было в самом разгаре. Когда гости наелись и выпили, то Дзека и Дрис по очереди начали жаловаться приставу.

Тот их обнадёжил.

- Это пусть будет моей заботой, сегодня же я вам всё решу. Знаю, как вас злят эти наглые люди. Если их не обуздать, тогда они не будут плясать так, как нам надо. Одна группа из них сидит в тюрьме и ещё одну группу арестую: я с ними поступлю так, что они никогда не посмеют даже шевельнуться.

В души Дзека и Дриса вошла уверенность, и они стали действовать сообща, безбоязненно клевеща на тех, кто сидел в тюрьме, не забывая и о других.

Солнце заходило, однако гости вставать не собирались. Дрис послал к себе за новыми напитками. Угощения становилось больше и больше, но число гостей тоже понемногу увеличивалось. Добавился Гавди, придя с жалобой по поводу своей мельницы. Ещё прибыл Асджери, который желал получить пастбищные угодья для своего скота. Разговор затягивался. На столе угощение не уменьшалось. Лицо у пристава в некоторых местах стало красней красного перца, и он уже опьянел. Пристав всем раздавал обещанья, и время шло весело.

* * *

Эту песню Басил услышал, сидя на берегу Мары:

Ой уарайда райда-а-а-а

Е-е-ей уау-уау райда, ей.

Уай, что делать нам, ребята,

Уай, что делать нам, что делать

Тем, кто налоги ещё не заплатил,

И кто не в силах их заплатить.

Идите, идите сюда к нам, ребята,

В лесной чащобе лучше, чем в тюрьме...

Басил стал внимательнее вслушиваться в песню.

Тот, кто геройски не погибнет

В бою с врагом, тому вы руку

Не подавайте уж, ребята...

Он узнал голос Мацыко и обрадовался. Поднявшись с места, Басил осторожно двинулся вдоль кустов в ту сторону, откуда доносилась песня. Когда он проделал значительный путь, то песня зазвучала недалеко от него. Спрятавшись в кустах, Басил стал выжидать. Посреди леса по дороге дровосеков шли Мацыко, Чито и его товарищи. Басил от радости запрыгал на месте, как ягнёнок.

- Эй, ребята! Куда идёте?

Певуны умолкли и повернулись в сторону Басила.

Расположившись под раскидистой чинарой, они стали думать о том, куда идти и что делать. Долго говорили, наконец, договорились, и тронулись в дальний путь. В первую очередь надо было добыть где-то осёдланных коней, а там уже видно будет, что делать дальше.

Путники шли по тёмному лесу и к концу дня добрались до Кабардинской степи. На опушке леса они увидели табун лошадей кабардинского алдара. Сколько же было в нём прекрасных коней, но табунщик был хорошо вооружён, а из них только двое имели оружие. Снова стали судить, и нашли хорошее решение... Мацыко отдал своё оружие Басилу. Басил и Чито вышли навстречу табунщику и припугнули его. Остальные начали ловить коней. Поймав семь скакунов, и, забрав у табунщика оружие, лихие парни отправились в свой лес. Теперь они уже совсем лишили себя возврата к прежней жизни, теперь у них своя дорога. Пока в Овражном будет староста им туда идти нельзя.