Да, она поступила опрометчиво. Эта крамольная мысль склоняла чашу весов в пользу графини.

Казалось, Хейнсворт прочел ее мысли.

— Пожалуйста, не позволяйте женщине подобного сорта отравлять вам душу сомнениями, Эми.

— Женщине подобного…

Виконт указал подбородком в сторону графини, скрывавшейся в тени колонны.

— Мне крайне неприятно говорить вам это, Эми, но недавно она предложила мне себя за деньги. Вы понимаете, ее финансовое положение уже не столь прочно, как когда-то. Я отверг ее с презрением, сказав, что мое сердце принадлежит другой.

— Предложила вам себя?.. — Потрясенная Эми залилась краской. — Что вы…

— Это именно то, что вы думаете.

— Почему… зачем вы рассказали мне об этом?

— Чтобы доказать искренность моих чувств к вам. Эта женщина коварна и безжалостна, Эми, у нее нет чести, хотя ее наружность, возможно, обманчива…

Мисс Питни обожгла Хейнсворта гневным взглядом.

— Вам ли это говорить? Горшок над котлом смеется, а оба черные!

— Простите…

— Оставьте меня. Сейчас же. — Эми закрыла лицо руками. — Когда я открою глаза, надеюсь, вас здесь уже не будет. Я начинаю считать. Один… два… три…

— Думаю, мне лучше ненадолго оставить вас, — поспешно согласился Хейнсворт, словно речь шла об очередном женском капризе, мимолетном, как легкий ветерок.

— Прочь!

Первым, кого увидел Адам, войдя в бальный зал Редмондов, превращенный активистками благотворительного общества в зимнюю страну чудес, была миссис Снит, похожая на капитана за штурвалом корабля. Рядом стояла мисс Эми Питни, охваченная праведным гневом. Ее окружала стайка кудахчущих женщин. Обряженные в шелка, они походили на возмущенных наседок с распростертыми крыльями. Неподвижное лицо мисс Питни казалось застывшей маской. Адам заметил у нее на щеках следы слез.

Похоже, зимний бал начался бурно.

— Ну… как проходит празднество? — с веселой иронией обратился Адам к миссис Снит.

— Вам нравятся украшения, преподобный? — уклончиво отозвалась миссис Снит.

— Да, довольно красивые. Боюсь… атмосфера не слишком располагает к веселью. Что-то случилось? — мягко спросил Адам.

— О, я не решаюсь сказать вам, преподобный, но, боюсь, это мой долг. Мисс Питни ужасно расстроена. Наверное, нам следует поблагодарить лорда Хейнсворта за признание, но, говоря откровенно, до появления графини в Суссексе нам не приходилось обсуждать подобные вещи, и, разумеется, для юной девушки слышать такое — тяжелое испытание. Все обнаружилось, когда мисс Питни начала расспрашивать виконта о его прошлых склонностях.

— Что обнаружилось, миссис Снит? — Значит, мисс Питни начала задавать Хейнсворту вопросы. Что ж, слава богу.

— К несчастью, мы узнали, что графиня… — Миссис Снит нерешительно откашлялась. — Недавно предлагала лорду Хейнсворту определенного рода отношения в обмен на деньги. — Адам почувствовал, что руки и ноги его онемели. — Впрочем, кажется, именно так и ведут себя куртизанки? — с искренним любопытством в голосе заметила почтенная дама, подняв на пастора скорбный взгляд.

Перед глазами у Адама расплывалась мутная багровая пелена.

— Честно говоря, я не знаю, миссис Снит. Зачем мне это? Вы предлагаете новый способ собрать больше денег для церковных нужд?

Миссис Снит попятилась.

— Надеюсь, вы не слишком огорчились, преподобный, — запинаясь, пробормотала она.

— Не тревожьтесь обо мне, миссис Снит. У меня достаточно подушечек, к которым я могу обратиться за нравственной поддержкой. — Язвительный тон пастора и его колкие слова заставили пожилую даму потрясенно застыть. — Позвольте вас спросить, миссис Снит. Я знаю, вы женщина разумная, справедливая и в высшей степени порядочная. Отчего, по-вашему, Хейнсворт бросил подобное обвинение, когда мисс Питни начала расспрашивать его о прошлом? Вы действительно верите, что такое совершила женщина, которую вы видели с младенцем О’Флаэрти на руках? Женщина, читавшая вслух детям? Та, что радушно принимала вас у себя дома и послушно выполняла все ваши поручения? Или заповедь о любви к ближнему для вас — всего лишь красивая вышивка на подушке?

Адам отправился на поиски Хейнсворта, оставив миссис Снит стоять с разинутым ртом.

Он рассекал толпу гостей, как смертоносная пуля, стремящаяся к цели.

Хейнсворт встал возле большой чаши с пуншем, глядя на Еву. Та замерла у стены, рядом с высокой вазой, полной цветов, словно одинокий островок, окруженный бурными волнами. Остальные дамы держались поодаль, — так обходят айсберг корабли из страха, что, подойдя слишком близко, разлетятся в щепки. На губах графини играла легкая царственная улыбка, не приветливая, но и не враждебная. Шелковое платье цвета граната сверкало в свете люстр. Казалось, стройная фигура Евы объята пламенем. На фоне яркого платья ее лицо выглядело неестественно белым.

Подняв глаза, она увидела Адама. Его сердце рванулось к ней с неистовством Молли, вечно грязной собаки О’Флаэрти.

Чувствуя себя последним болваном, пастор обуздал порыв и с усилием отвернулся. По воле случая он оказался рядом с Хейнсвортом.

Виконт, не повернув головы, заговорил небрежно-скучающим тоном лондонского денди.

— А графиня и впрямь хороша, не правда ли, преподобный Силвейн? Но, должен предупредить вас: она вам не по карману. Не тратьте зря время. Лучше приударьте за той юной милашкой, все приданое которой — пара коров. Той, с розами на щеках и вот такими грудями. — Он сопроводил свои слова красноречивым жестом. — За мисс Чаринг.

— Зачем вы это сделали, Хейнсворт?

Слова Адама, произнесенные медленно и немного рассеянно, прозвучали как тихий свист шпаги, выскочившей из ножен.

Адам редко испытывал гнев, теперь же в нем клокотала ярость. Казалось, воздух вокруг вдруг сгустился, потяжелел, задрожал, как при приближении грозы. Головы гостей, одна за другой, стали поворачиваться к священнику и лондонскому щеголю, словно на звук боевого клича. Вскоре на них уже обратились все взгляды.

— Что сделал? Вспахал и засеял поле графини? — губы Хейнсворта растянулись в язвительной усмешке.

— Солгали о ней мисс Питни.

Хейнсворт издал неясный звук — то ли рассмеялся, то ли лениво зевнул.

— Во имя всего святого, почему вы решили, что я солгал?

— Потому что графиня рассказала мисс Питни правду, изобличив вас как бесстыдного охотника за приданым.

Хейнсворт немного помолчал, прежде чем продолжить.

— Куртизанки умеют многое. Если у вас когда-нибудь заведутся деньги, преподобный, поверьте моему совету: это прекрасный способ их потратить. Впрочем, я видел, как смотрит на вас графиня. Возможно, она подпустит вас к себе, не взяв за это платы, — ради новизны ощущений, чтобы рассказывать потом, как вознесла на небеса служителя Божьего.

Ярость обострила все чувства Адама, теперь он видел с необычайной отчетливостью мельчайшие детали, как сквозь увеличительное стекло. Во внезапно сузившемся пространстве остались лишь движущиеся губы Хейнсворта и белое лицо Евы в отдалении, ее сверкающие глаза, взгляд которых не отрывался от Адама и виконта.

— О! Хочу вам кое-что предложить, преподобный, — с наигранной веселостью повернулся к нему Хейнсворт. — Уверен, вы можете позволить себе заплатить два пенса за мой рассказ. Я поведаю вам, как обладал ею. О, я получил сторицей за каждый фунт, который выложил за это удовольствие. Рассказать вам о ее грудях, какие они высокие и крепкие? О том, как я забросил ее ноги себе на плечи, прежде чем…

Голова Хейнсворта резко запрокинулась, он с грохотом рухнул на мраморный пол, будто сбитая кегля.

Адам возвышался над ним, сжимая кулак, которым ударил красавчика в точеный подбородок.

— Принесите извинения леди Уэррен и скажите всем, что солгали.

— Леди! — с презрением прохрипел Хейнсворт.

— Немедленно извинитесь перед ней, или я впечатаю каблук вам в глотку и увижу, как… надеюсь, вам известно, что такое глотка, Хейнсворт? Я держу ногу прямо над вашей шеей, а я только что прошелся по пастбищу, полному коров, не обремененных тонким воспитанием и хорошими манерами.