загар, контрастирующая с более темной кожей местных жителей.

Тем не менее, на этом и заканчивалось все общее. Его сильная и

львиноподобная, гигантская фигура делала человека более похожим на варвара с

севера, чем на аквилонца, горца, что провел свою жизнь не в стенах, или

плодородных сельскохозяйственных долинах, а в постоянной схватке с дикой

природой.

Ритм такой жизни отражался в чертах его строгого лица и на крепком

сложении, мощных руках, широких плечах и узкой талии. На голове у него был

рогатый, ничем не украшенный шлем, грудь была скрыта под чешуйчатым

панцирем. С широкого, отделанного золотом пояса свисал длинный,

обоюдоострый меч и кинжал с двусторонним изогнутой лезвием в длину около

фута, у рукоятки бывший шириной с ладонь — жуткое оружие в руках опытного

владельца.

За ним наблюдали тысячи пар глаз, пришелец же не скрывал своего

любопытства, внимательно разглядывая город и его жителей. Восхищение и

очарование рисовалось на его лице так явно, что оно казалось совершенно

детским, если бы не таившаяся во взгляде угроза. Варвар имел в себе нечто

опасное, чего не скрывало даже его восхищение новым окружением.

Это окружение было ему совершенно чуждым. Никогда не видел он такого

богатства, такой азартно разбросанной роскоши. Мощеные улицы не были для

него новинкой, но северянин с удивлением оглядывал здания из камня и кедра,

украшенные золотом, серебром, слоновой костью и драгоценными камнями.

Человек сощурился от блеска, исходящего от сияющего кортежа богача, или

заморского князя, которые проходили мимо него по улице. Гордый господин

вальяжно и беспечно лежал, развалившись посреди подушек, в инкрустированном

драгоценностями и отделанном шелком паланкине, который несли невольники в

шелковых набедренных повязках.

За ними шла стража, покачивая страусиными перьями, вставленными в

золотые, украшенные драгоценными камнями рукоятки сабель. Отряд

сопровождали солдаты разных рас: стигийцы, жители Турана, Косалы, гирканцы,

а рядом шли богатые торговцы с архипелага Зурази.

Новоприбывший восхищался их одеждами из знаменитого туранского

пурпура. Благодаря пурпурным одеяниям, племя простых торговцев,

обманывающее соседей на продаже овощей, вскоре превратилось в общество

дворян и купцов, князей, ищущих славы и богатств, равных богам. Их одежды

развевались и пламенели на солнце, красные, как вино, темно-пурпурные как ночи

в колхийских горах, алые, как кровь убитых королей.

75

Темноволосый варвар шел через вращающуюся радугу цветов и оттенков, с

глазами, холодными, как полярная ночь, не обращая внимания на любопытные и

дерзкие взгляды гуляющих в модных сандалиях, или несомых в паланкинах с

навесами, светловолосых женщин.

На улице появилась процессия, стоны и крики которой заглушили

повседневный шум. Сотни обнаженных до пояса женщин с волосами,

рассыпанными по плечам, бежали, ударяя себя по обнаженным грудям, вырывая

волосы из головы и плача, как будто их горе было слишком велико, чтобы

выразить его тишиной.

Следом шагали мужчины, неся носилки, в которых лежала неподвижная

фигура покрытая гирляндами цветов. Все торговцы, прохожие, даже воры и их

помощники оставили свои занятия, чтобы посмотреть на это странное шествие. В

конце концов, варвар понял, повторяющийся бесконечный боевой клич: — Тармуз

мертв!

Пришелец повернулся в сторону стоящего рядом бродяги, который прервал

свой спор с лоточником о цене одежды. — Кто этот великий вождь, которого несут

на место вечного покоя? — спросил пришелец. Опрашиваемый посмотрел на

кортеж, и, оставив вопрос без ответа, открыл как можно шире рот и заорал:

—Тармуз мертв!!!

По всей улице мужчины и женщины подхватили этот боевой клич, повторяя

его до предела истерии, разрывая на себе одежды и истязая свои тела.

В замешательстве, высокий пришелец дернул бродягу за руку и повторил

вопрос:

— Кто этот Тармуз? Какой-то великий король?

Его собеседник с яростью на лице посмотрел на незваного гостя и яростно

воскликнул:

— Тармуз мертв, глупец, Тармуз мертв!!! Кто ты такой, чтобы прерывать мои

молитвы?!

— Я киммериец, и меня зовут Конан, — ответил разгневанный незнакомец.

— А что касается твоих молитв, то ты просто стоишь здесь и ничего не делаешь,

кроме того, что рычишь, как зловонный буйвол: Тармуз мертв!

Бродяга посмотрел бессознательным взглядом на Конана, и разразился

пронзительным криком:

— Он оскорбляет Тармуза, оскорбляет всевышнего бога!

Носилки, проходящие мимо споривших, остановилась. Внимание кричащей

тысячеголосой толпы было привлечено одиноким голосом их единоверца. Сотни

невидящих глаз, с диким выражением уставились на киммерийца. Толпа

сгрудилась в манере, типичной для людей, одержимых последователей какого-то

культа; повторяемый крик был подхвачен и другими голосами.

Процессия вздымалась, раскачиваясь взад и вперед, заходилась пеной из уст

в траурном вое. Бичи секли спины и плечи в слепом экстазе.

Жители города, купцы, люди мудрые и очень рациональные в своих

действиях, тем не менее, также не были свободны от сумасшедших взрывов

эмоций, характерных для обрядов чествования богов среди всех диких и

варварских народов.

Руки их сомкнулись на ручках кинжалов, а глаза, посмотревшие на

черноволосого гиганта, загорелись демоническим блеском. Пьяный от безумия

бродяга по-прежнему бросал свои обвинения:

— Очернитель имени Тармуза! — вырвалось из его рта вместе с брызгами

пены. Над толпой пронесся громовой гул. Переносимые носилки закачались, как

лодка в бурном море, Киммериец положил руку на рукоять меча, а в его глазах

засверкали ледяные вспышки.

76

— Идите своей дорогой, — сказал он, — я ничего не сказал против ни

одного вашего бога. Идите с миром. Проклятое племя. Но его речь была плохо

понята в общей суматохе. И сразу же возникла суматоха:

— Он проклинал Тармуза! Убить богохульника!

Они были везде вокруг него и бросились на Конана так быстро, что варвар не

успел даже вытащить меч. Одержимый фанатичной лихорадкой толпа опрокинула

киммерийца силой атаки. Но ему удалось нанести страшный удар виновнику всей

суматохи, и шея бродяги сломалась, как сухая щепка.

Ноги ошалелой толпы пинали пришельца, руки ногтями пытались разорвать

его на куски, заблестела холодная сталь. Количество нападавших мешало им;

лезвия, направленные на богохульника ранили самих нападающих, раздались

голоса, отличные от безумного воя. Конан, придавленный их массой, вытащил

свой большой кинжал, и крик агонии прорезал воздух, ознаменовав то, что его

лезвие достигло цели.

Давление толпы вдруг ослабело, как будто свет, отраженный от лезвия

отпихнул толпу. Киммериец поднялся, расшвыривая людей направо и налево.

Отступая назад, нападающие открыли на мгновение, лежащие в уличной пыли

носилки. Ее содержимое вызвало отвращение и удивление Конана.

Обезумевшие последователи снова двинулись в его сторону. Поднятые

лезвия заблестели, как грива морской волны, разбивающаяся о берег. Самый

первый нападающий нанес рубящий удар киммерийцу, но тот быстро увернулся и

ответил так, что его уклонение и секущий удар слились в одно движение.

Злоумышленник глухо застонал и упал разрубленный почти надвое.

Конан отскочил от стены кинжалов, ударившись спиной о дверь,

расположенную за ним. Дерево поддалось силе толчка, не давая великану

возможности опереться. Сила собственного удара швырнула его на пол в

небольшую комнату. Мгновенно, с кошачьей ловкостью северянин поднялся после

своего злополучного падения.