девушку в разорванном платье. Она же почти не обращала на них никакого

внимания. Девушка не боялась этих волков. Все её внимание было сосредоточено

на Конане. Она не вздрогнула, даже когда рядом с ней просвистела стрела.

Люди, стоя на коленях, стреляли на тропу у выхода из горной расщелины. Из

узкого прохода сыпался град стрел.

— Они подобрались к нам в темноте, — пробормотал Снорин, заматывая

повязкой сочившуюся кровью рану на его предплечье. — Они окружили выход из

ущелья, прежде чем их заметила наша стража. А после перерезали горло

охранникам, которых мы оставили у выхода из расщелины и начали

подкрадываться к нам. Если бы другие воины в ущелье не разглядели их и не

подняли тревогу, нас бы всех вырезали во сне. Что будем делать, Конан? Мы в

ловушке. Мы не можем подняться по этим склонам. Здесь у нас есть вода и трава

для лошадей, и мы хорошо отдохнули, но уже на исходе пища, и запасы не

являются неисчерпаемыми.

Конан взял у одного из мужчин меч и передал его Ясмине.

— Охраняй Клонтара, — приказал он. — Заколешь его, если попытается

сбежать.

По вспышке в ее глазах варвар понял, что она признала важность этого

совета, и без каких-либо колебаний выполнит его приказ. Клонтар выглядел, как

разъяренная змея, но боялся Ясмины не меньше, чем самого Конана.

Конан взял лук и горсть стрел, направляясь к заваленному камнями выходу

из оврага. Три уркмана уже лежали мертвыми, еще несколько человек получили

ранения. Иргизы поднимались вверх по склону пешком, прячась между камнями,

пытаясь подобраться достаточно близко, чтобы в рукопашной схватке сокрушить

противника своим подавляющим числом, но, не жертвуя, однако, понапрасну

своими жизнями. Со стороны города двигалась неровная цепочка людей.

— Мы должны вырваться из этой ловушки, пока сюда не доберутся жрецы из

Готхэна, которые проведут иргизов пещерами через горы, — пробормотал Конан.

66

Северянин видел, как те восходят на первую горную гряду, дико вопя и

обращаясь к соплеменникам. В большой спешке варвар отрядил полдюжины

людей на лучших лошадях, посадив также Клонтара и Ясмину на запасных

скакунов, приказывая жрецу проводить уркманов через пещеру. Снорину было

поручено выполнять команды Ясмины, причем уркман доверял ему настолько, что

не стал протестовать против того, чтобы подчиняться женщине.

Троих из оставшихся воинов Конан оставил у расщелины, а сам с другими

тремя занял выход из ущелья. Они начали стрелять, в то время как погоня погнала

лошадей вниз по ущелью. Нападавшие на склонах заметили, что обстрел затих и

начал напирать на холм, скрываясь, каждый раз, как их осыпало градом стрел,

необычная точность которых с лихвой компенсировала меньшую численность

оборонявшихся. Отвага и меткость Конана заразила его людей так, что они

вложили всю душу в стрельбу из луков.

Когда последний из всадников исчез в пещере, Конан подождал, пока не

пришел к выводу о том, что у беглецов было достаточно времени, чтобы пройти

по извилистой пещере, а затем поспешно отступил сам, забирая людей, что

охраняли расщелину и быстро побежал к скрытому проходу. Нападавшие

внезапно не встретив сопротивления, заподозрили в этом ловушку, и

соответственно напрасно потратили те долгие минуты, в течение которых Конан и

его люди уносили ноги посреди оглушительного грохота копыт, скача по

извилистой пещере.

Основной отряд ждал их у выступа скалы, проходящей вдоль каньона, и

тогда Конан приказал поторопиться. Он выругался от того, что не может быть в

двух местах одновременно: в передней части колонны, заставляя Клонтара быть

покорным, и в хвосте, глядя на первые признаки преследования. Тем не менее,

Ясмина, держа в руках меч у горла жреца, была защищена от сюрпризов с его

стороны. Девушка пообещала ему утопить лезвие в горле, если только иргизы

окажутся на расстоянии полета стрелы, так что Клонтар, дрожа от страха и

ярости, быстро вел группу вперед.

Они обошли изгиб скалы, и теперь они шли вдоль хребта, по узкой, как

лезвия тропинке, по бокам которой гладкие отвесные скалы, круто падали на

многие сотни футов вниз.

Конан ждал один в разломе скал. Когда его группа начала двигаться, словно

насекомые вдоль хребта, на уступе появились первые иргизы. Киммериец

остановился на лошади прямо за выступающим скальным отрогом, натянул лук,

тщательно прицелился и выстрелил. Расстояние было очень велико даже для него.

Стрела прошла мимо первого всадника и попала в лошадь. Заржав, раненое

животное встало на дыбы, рванулось назад и, потеряв равновесие, рухнуло вместе

с наездником в пропасть. Ржание перепуганного скакуна испугало и других

лошадей. Еще трое коней потеряли контроль над собой и упали со скалы, увлекая

за собой всадников. Остальные иргизы вернулись в пещеру. Через мгновение они

попробовали атаковать еще раз, но летящие стрелы заставили их вернуться.

Конан посмотрел через плечо и заметил, что его группа уже начала

спускаться с хребта на противоположной стороне горы. Он повернул коня и

поскакал по каменистой тропе. Если бы киммериец задержался, иргизы

осмелились бы напасть снова, а не встретив сопротивления, достичь поворота

достаточно рано, чтобы выстрелить в него на узком выступе скалы.

Большинство членов его группы на гребне слезли с лошадей и вели

животных пешком. Конан же мчался по этой узкой тропе галопом, не обращая

внимания на то, что на смерть таилась по обе стороны хребта, если лошадь

внезапно поскользнется или неправильно поставит ногу. Но животное неслось по

скалам и камням уверенно, как серна.

67

Конан от недостатка сна испытывал головокружение, когда смотрел на

покрытую голубой дымкой пропасть. Однако он справился. Когда же северянин,

наконец, спустился вниз по склону к подножью, где стояла Ясмина с белым

лицом, впиваясь ногтями в ладони, иргизов пока еще не было видно.

Конан подгонял всадников так споро, насколько осмеливался, приказывая им

пересаживаться каждый час на запасных коней, чтобы лучше сохранить силы

животных. Он оставался рядом с десятком из них; у большинства из которых

кружилась голова от огромной высоты, на которой они находились. Варвар и сам

был сейчас как спящий, удерживая себя в сознании высочайшим усилием воли,

когда горы вращались перед его усталыми глазами.

Они следовали по пути, обозначенному Клонтаром, вдоль скальных

выступов, нависающих над обрывами, дно которых тонуло во тьме. Воины

протискивались сквозь узкие овраги, словно бы прорезанные ножом, с крутыми

каменными стенами, вырастающими с обеих сторон. Позади, время от времени

слышались приглушенные крики, а однажды, поднявшись на

головокружительную высоту горы, на дороге, где лошади должны были бороться

за каждый шаг, уркманы увидели позади себя далеко внизу погоню. Иргизы и

жрецы не выбирали такой смертельно опасный путь; ненависть обычно не такое

отчаянное чувство, как воля к жизни.

Заснеженный пик горы Эрлика поднимался перед ними все выше и выше, а

поставленный под сомнение Клонтар поклялся, что самый безопасный путь

проходит через эту вершину. Больше он ничего не мог сказать. Жрец был зеленым

со страха, и владела им только одна мысль — держаться дороги, которая спасет

ему жизнь. Он боялся своих похитителей не меньше, того факта, что подданные

Готхэна могли бы догнать его и узнать об участии жреца в похищении богини.

Беглецы непрерывно шли вперед, начиная шататься от истощения.

Полумертвые лошади спотыкались на каждом шагу. Ветер пронизывал всех

насквозь, словно острыми иглами. Стемнело, когда они достигли подножия