стратегию. Мантталусанцы и гирканцы сражались, как они боролись и тысячи лет

назад, без приказов и планов, стиснутые в один большой клубок, где обнаженные

лезвия блестели, как молнии. Длинные гирканские сабли ударялись о короткие,

широкие мечи жителей Мантталуса. Звуки разрубаемой плоти и костей, были

похожи на те, что издают мясницкие топоры. Умирающие уносили с собой живых,

и воины спотыкались о лежащие искалеченные тела. Это была настоящая бойня, в

которой никто не просил пощады, и которую никто не возглавлял, и где

тысячелетняя ненависть сочилась убийствами.

Никто не стрелял из луков в этой толпе, но по краю кружил Турлог с

уркманами, стреляя из арбалетов со смертельной точностью. Рослые

мантталусанцы были достойными противниками длинноволосым жителям гор и

немного превышали их численностью. Но они потеряли преимущество, которое

давало им их положение, а арбалеты Турлога и его людей сеяли хаос в их

беззащитных рядах. Двое уркманов были убиты, один пронзенный стрелой из

лука во время первого и единственного залпа, и второй разрубленный надвое

ударом умирающего мантталусанца.

Конан, прорубающий себе дорогу среди толпы сражающихся, столкнулся

лицом к лицу с одним из оставшихся уркманов. Тот нацелился ему из арбалета

прямо в лицо, но в ту, же секунду меч Конана пронзил его и вышел из спины. В

момент, когда киммериец выпустил лезвие, второй из уркманов выстрелил в него

из арбалета и, промазав, отшвырнул с гневом пустое оружие. Он бросился на

Конана с саблей, целясь в голову. Конан отскочил от свистящего лезвия, а его

собственный меч рассек воздух, словно голубое пламя, разрубив череп уркмана

вместе со шлемом.

Тогда варвар и увидел Турлога. Гирканец искал что-то на своем поясе, и

Конан понял, что у того кончились стрелы для арбалета.

— Мы испробовали этой горячей жизни, — вызывающе сказал Конан, — и

все еще оба живы. Подойди и попробуй-ка холодной стали!

Взорвавшись диким смехом, гирканец вытащил свой клинок, который

заблестел холодным блеском в лучах утреннего солнца. Турлог был высоким

мужчиной из гирканского княжеского дома, стройным и ловким, как рысь, с

30

пляшущими и наглыми глазами и ртом, искривленным в усмешке, столь же

жестокой, как удар меча.

— Я поставил свою жизнь за этот небольшой сверток с бумагами, Конан, —

засмеялся он, когда лезвия ударили друг о друга.

Борьба вокруг замерла, и воины отступили, задыхаясь от усилий и с

окрашенными кровью мечами, чтобы понаблюдать, как их вожди сражаются в

поединке.

Стальные лезвия сверкали на солнце, ударялись друг о друга и отскакивали,

как будто бы наделенные собственной жизнью. К счастью для Конана, его

запястья были твердыми, словно сталь, глаза, быстрыми и верными, как у сокола,

а мозг и мышцы, работающими идеально. Турлог бросил против него все свои

врожденные способности, присущие нации отличных фехтовальщиков, всё

искусство обучения мастеров Запада и Востока, всю первобытную хитрость,

приобретенную в бесчисленных и жестоких стычках в отдаленных уголках мира.

Он был выше и имел более широкий размах рук. Раз за разом его лезвие

проносилось рядом с горлом Конана. Один раз лезвие даже коснулось плеча

варвара, из которого брызнула кровавая струя. Не было слышно никаких звуков,

кроме шуршания ног по траве, непрерывного свиста клинков и глубокого, жадного

дыхания сражающихся. Конан все сильнее чувствовал натиск врага. Истощение

борьбой с Малаглином уже начинало собирать свой урожай. Ноги у киммерийца

тряслись, взгляд начал мутнеть. Как сквозь туман варвар видел торжествующую

улыбку, которая появилась на тонких губах гирканца.

И в душе Конана поднялась дикая волна отчаяния, пробудившая его

последние силы. Северянин рванулся в бой с неожиданной яростью умирающего

волка, в мерцающем круге свистящей стали — и вот уже Турлог лежал на земле,

царапая землю конвульсивно скрюченными пальцами, пронзенный острием меча

Конана.

Гирканец поднял остекленевшие глаза на победителя, и его губы скривились

в жуткой улыбке.

— О, Госпожа всех истинных искателей приключений, — прошептал он,

захлебываясь собственной кровью. — О, Великая Смерть!

Турлог откинулся и замер, с бледным лицом, обращенным к небу. Из его уст

полилась кровь.

Гирканцы начали отступать украдкой, словно стая волков после потери

вожака. Внезапно, как будто очнувшись от сна, мантталусанцы закричали и

кинулись на них. Захватчики пустились наутек, а разгневанные жители

Мантталуса преследовали их по пятам, рубя и сеча, пока одни и другие не исчезли

за перевалом.

Конан понял, что Сидрик, забрызганный кровью, но торжествующий, стоит

рядом с ним, поддерживая его измученное, дрожащее тело. Киммериец отер глаза

от кровавого пота и коснулся спрятанного свертка. Многие люди потеряли свою

жизнь из-за него. Но сколько еще, в том числе беззащитных женщин и детей

умрет, если пакет будет утерян.

Сидрик хмыкнул и Конан увидел, как со стороны города, через ворота

которого выходило множество радостных женщин, не торопясь приближается

огромная фигура. Это был Малаглин, лицо которого было опухшим и все в

синяках от стальных кулаков Конана. Король прошел спокойно мимо груды тел и

подошел к обоим воинам.

Сидрик схватил зазубренный меч и, увидев это, Малаглин усмехнулся

разбитыми губами. За своей спиной он что-то держал.

— Не впадай в гнев Конан, — мягко сказал правитель. — Ты не волшебник,

ибо ни один человек не может быть вором, или убийцей, если он сражается так,

31

как ты. И я не дитя, чтобы питать ненависть к человеку, который победил меня в

честной борьбе, и потом, когда я лежал без сознания, ты спас мое королевство. Ты

принимаешь мою руку?

Конан схватил его за руку в знак дружбы к этому гиганту, чьим

единственным недостатком было тщеславие.

— Я очнулся недостаточно быстро, чтобы иметь возможность принять

участие в этом бою, — сказал Малаглин. — Я только видел его конец. Но,

несмотря на то, что я не смог выйти на поле вовремя и побить этих гирканских

собак, мне удалось освободить долину, по крайней мере, от одной крысы,

спрятавшейся в моем дворце. Небрежным движением король бросил что-то под

ноги Конана. Отрезанная голова Ахеба, с чертами, застывшими в гримасе ужаса,

смотрела она на киммерийца.

— Ты хочешь остаться в Мантталусе и быть моим братом, как и братом

Сидрика? — спросил Малаглин, глядя в сторону, где его воины гнали кричащих

гирканцев.

— Благодарю тебя, король, — сказал Конан, — но я должен вернуться к

своим, и мне еще предстоит пройти долгий путь. Я отдохну в течение нескольких

дней и уйду. И все, о чем я попрошу жителей Мантталуса, таких же смелых и

храбрых, как и их королевские предки, так это дать мне немного пищи для

дальнейшего путешествия.

Запретный город Готхэн

После получения свидетельств о подготовке Гиркании к новой войне, Конан

добрался — не без препятствий — до Аграпура. В то же время правитель Турана

разослал гонцов в соседние королевства, с просьбой о немедленной встрече.

Властители Шема, Стигии, Заморы, Кофа, Кешана и Пунта вступили в тайное

соглашение всеобщей защиты в том случае, если гирканцы осмелятся нанести

удар по западным королевствам.

В это время, Конан отправился в Замору, в город Шадизар, где варвар

быстро растратил все свои недавно заработанные деньги. Киммериец принялся

искать какую-нибудь небольшую работенку, и даже подумывал о том, чтобы

вернуться в Туран, где его всегда щедро вознаграждали, когда наткнулся на двух