Наверно, тогда он и написал очередное заявление об уходе… Но случилось это до или после прибытия в Вентспилс?..
Вентспилсский порт был окутан осенними сумерками, моросил мелкий надоедливый дождь, ветер надувал тонкие болоньи, то и дело заставляя женщин поеживаться и вздрагивать. Но ни одна не уходила с причала. Словно после долгих томительных недель ожидания начался другой отсчет времени и отныне нельзя было терять ни минуты.
Взгляд Велты был прикован к маячку на молу. Он постепенно растаял в серых клочьях тумана, и только вспыхивающий свет обозначал то место, откуда должен был появиться мощный корпус «Колки». Но судна по-прежнему не было.
Из диспетчерской будки, втянув голову в поднятый воротник, вынырнул дежурный порта. Приложив ко рту мегафон, прокричал глухим, как из бочки, голосом:
— Товарищи жены, только что получена радиограмма с «Колки». Они прибудут с двухчасовым опозданием. В клубе для вас приготовлены раскладушки. Милости просим!
Несколько женщин собрались было уйти, но, заметив, что остальные не собираются покидать наблюдательного поста, передумали. Диспетчер немного подождал, затем тяжко вздохнул и вошел обратно в свою натопленную будку.
С воды поднимались клубы тумана, ветер подхватывал их и швырял на берег. Лил дождь. Неподвижно стояли женщины. Ждали…
Но вот Гаркалн привел окоченевшую и промокшую до нитки жену в каюту. Здесь было светло и уютно. На столе стояла бутылка английского джина и итальянского вермута. Печенье и конфеты в роскошной упаковке. Американские сигареты. Горела красивая свеча.
— Тебе дали новую каюту? — спросила Велта, снимая мокрое пальто.
— Вилис оставил ключ, они с женой поехали в гостиницу.
— Ясно, — горько усмехнулась она. — У тебя ночная вахта. С четырех, если не ошибаюсь…
— С восьми, — Эдгар наполнил рюмочки.
— Хоть за это спасибо.
Только теперь Эдгар до конца понял, что жена еле держится на ногах, потому и ершится, наверное. Усадив Велту в кресло, он пододвинул ей угощение.
— Не надо, Велтыня, пожалуйста!.. Капитан сказал, что с нового года я пойду четвертым механиком, тогда у меня будет почти такая же каюта.
— О том, что тебе наконец можно будет вообще не ходить в море, он ничего не сказал?
— А мой диплом? — Эдгар пожал плечами. — Чего ради я зубрил все эти годы?
— Не сердись, Эджу, я знаю, ты хотел увидеть веселую улыбающуюся жену, которая готова вместе с тобой отпраздновать твое возвращение с моря. Но я больше не хочу, и мне даже выпить расхотелось.
— Чего это вдруг?
— Вдруг?.. Ничего. Девять недель я терпеливо ждала, показывала Катыне твои фотографии, читала твои традиционные радиограммы. Но эти два последних часа… Я больше не в состоянии красть для себя счастье, которым другие жены наслаждаются каждый день. Я больше не могу приходить к тебе как потаскуха… Спать на чужой койке или во второразрядной гостинице, просыпаться в середине ночи и смотреть на часы…
Эдгар осушил рюмку, закурил.
— Думаешь, я по тебе не скучаю? Ты ведь знаешь…
— Конечно! В море ты мечтаешь только о береге и семье, а дома через неделю уже не находишь места, изводишься, тоскуя по морю, разве я не вижу? У тебя тут работа, а мне в голову лезут всякие глупости.
— Велтыня, милая!
— Пока вы по заграницам, у меня душа спокойна, на советских моряков в этом отношении можно положиться. Но весной вы семь суток стояли в Ленинграде!
— Надо было приехать в гости, я же тебе каждый вечер звонил, выслал деньги.
— Да, денег нам теперь хватает, это верно, — Велта махнула рукой. — И билеты женам моряков дают без очереди. Только школы почему-то не закрывают, когда судно возвращается на родину. Что скажет моя директриса, если я брошу детей? Кому я оставлю Катыню?
— Почему ты в этот раз не привезла ее ко мне?
— Детский сад не разрешил — чтобы не занесла инфекцию, — она вынула из сумочки фотографии пятилетней девочки и протянула мужу. — Выросла, правда? И такая бойкая, прямо сладу нет.
Эдгар долго смотрел на дочь, затем решился:
— Слушай, Велта, когда будешь в Риге, обязательно сходи в отдел кадров пароходства. Сколько времени собираются они мариновать мое заявление?
— Ты написал, Эджу, правда! — Ее грусть как рукой сняло.
— Года два тому назад. Когда ты еще только захотела это платье с бельгийскими кружевами.
— Наконец у меня будет свой стационарный муж! — счастливо засмеялась Велта. — А не какой-то там дед-мороз с подарками из-за границы. И мальчишке нужен отцовский глаз. Купим лодку, ты будешь учить его на…
— Велтыня, неужели?! — Эдгар вскочил, обнял жену и долго целовал. — Почему ты сразу не сказала?
— В августе врач еще не был уверен, — отдышавшись, рассказывала Велта. — Но вчера малыш впервые зашевелился.
— Тогда, значит, в феврале. — Эдгар принялся считать. — Погоди, погоди, если мы сейчас начнем копить на кооперативную квартиру, то к осени, я думаю, наберем первый взнос для трехкомнатной. А с января мне повысят зарплату.
Велта посмотрела на мужа и устало улыбнулась.
Давно уже Гаркалн не привозил домой синтетических настенных ковриков, немнущихся плащей, нейлоновых кружев. Просто отдавал жене «боны», пусть сама покупает или копит деньги на квартиру, потому что после рождения Игоря в доме стало тесно, Катыню во время его отпуска приходилось отсылать к латгальским родственникам.
Неужели его примирение с морем, с работой в машине объяснялось только погоней за житейскими удобствами? Да нет же, черт подери! На судне каждый человек как на ладони, тут если «вкалывают», то по-настоящему, если гуляют, то до петухов. Каждый фальшивый шаг, каждый нечестный поступок тотчас оборачивается против того, кто его совершил. Тут на чужой счет не проживешь. Море многого требует от человека, но и щедро награждает его — незабываемыми закатами и восходами, картинами, которых нигде на берегу не увидишь. И нигде не ощущаешь с такой полнотой, что живешь, сам вершишь свою судьбу, как в море. Когда задует настоящий штормовой ветер, моряк с неподдельным чувством превосходства вздохнет:
— Эх, и достанется сегодня бедолагам на берегу. Сорвет, наверное, не одну крышу, не одно плодовое дерево поломает!
Да, механик Гаркалн сроднился с морем. И тем не менее не забирал своего давнишнего заявления с просьбой перевести его на берег. В конце концов, он глава семьи и дома. Катыня скоро пойдет в школу, подрастет и Игорь: доколе можно сваливать заботы по воспитанию и уходу за детьми на плечи жены? С каждым разом ему становилось все тяжелее смотреть в тоскливые глаза родных, когда наставал очередной час прощанья. Он не строил иллюзий — жизнь на берегу вовсе не сплошной праздник, которым наслаждается моряк, ушедший с судна в отпуск. Придется ездить на работу с авоськой в кармане, чтобы на обратном пути купить масло, творог или колбасу, ибо теперь его не будет ожидать празднично накрытый стол. Ну а уж если станет совсем невмоготу, можно занять у друга моторку и выйти вместе с семейством в залив… Ничего!..
Гаркалн энергично встал и принялся складывать вещи.
Кто-то постучал. Эдгар Гаркалн не успел ответить, как дверь распахнулась и в каюту, держа в руках по фанерному сундуку, вломился четвертый механик Валдис Тауринь, молодой парень, но уже с заметной склонностью к полноте.
Гаркалн и не пытался притвориться обрадованным. Валдис Тауринь был единственным человеком на корабле, с которым Эдгар не мог найти общего языка. Его коробили вычурные речи четвертого механика, манера каждому пустяку придавать чрезвычайное значение. Мужчины так не поступают. Правда, Тауринь недавно со школьной скамьи и, пожалуй, именно внутренняя неуверенность заставляла его вести себя напыщенно и официально. Но Гаркалну это не казалось оправданием. Смазанные брильянтином длинные волосы Тауриня образовывали на затылке нечто похожее на каракуль, коротко постриженные усики забавно подпрыгивали при каждом слове. И какого черта понадобилось ему сегодня надевать черный костюм и белую накрахмаленную рубашку с бабочкой? Неужто в честь повышения по службе и Юрьева дня?
