— Мой первенец, — усмехнулся Кристап. — Сегодня утром я решил, что можно выставить, теперь понимаю, что к этой теме придется еще вернуться.

— Значит, все это время ты думал обо мне! — воскликнула Лигита. — Все эти годы ждал меня? Говори же, Кристап, скажи что-нибудь!

Кристап задумчиво взглянул на Лигиту.

— О тебе? — растерянно покачал он головой. — Скорее о маленькой Гите. Я не осмеливался и предположить…

— А теперь ты разочарован? Видел в мечтах девушку, а дождался пожилой женщины.

Кристап не ответил.

Заметив, что сигарета потухла у него в губах, Лигита вынула из сумочки газовую зажигалку и поднесла огонь.

— Нравится? — спросила она.

Кристап рассеянно кивнул.

— Непременно пришлю тебе. Откуда мне было знать, что я тебя встречу и ты куришь… Но расскажи мне еще о своей работе. Что ты чувствовал, когда делал мой… мое изображение.

Задай этот вопрос кто-нибудь иной, Кристап вышел бы из себя, но у Лигиты он вырвался так простодушно, что он не мог рассердиться. За годы добровольного затворничества он отвык говорить о чувствах. Тем не менее Гите надо было ответить честно или промолчать.

— Сколько может человек жить неосуществленной мечтой? Время не стояло на месте. И я во что бы то ни стало должен был освободиться от тебя — как от…

— От занозы, — с улыбкой подсказала Лигита.

— Скорее, как от неизвлеченной пули. Чтобы взяться за другое, я должен был вернуть тебя, вылепить из глины… Да что мы все время обо мне! — Он крутанул плечами. — А как ты, Гита? Стала пианисткой?

Лигита молча покачала головой.

— Врачом?

— Человеком, который потерял себя и больше ни о чем не мечтает. Я стала хорошей матерью двум своим детям. Разве этого мало? — с вызовом ответила Лигита и добавила совсем другим тоном: — Я же думала, что тебя нет.

— А если бы ты знала?

— Пешком пришла бы! А так мне нечего было терять.

— Что же дальше?

— У меня семья.

Значит, у Гиты теперь семья: муж, двое детей. У его Гиты… Это не укладывалось в голове. У этой взрослой красивой женщины, что стояла рядом, они, конечно, могли быть. Это не вызывало у него протеста. И тут он вдруг остро почувствовал, что Гита и Лигита Эльвестад в его сознании существуют каждая по себе. Пока они еще были рядом… Но вот лагерная девушка, в минуту встречи слившаяся с госпожой Эльвестад, отступает, унося с собой все то, чем он жил в эти годы. Она уходит в прошлое, оставляя своего двойника в одиночестве, один на один с действительностью. Связывал этих двух женщин, пожалуй, только характер. Он как будто не изменился. Кристап узнавал в Лигите Эльвестад прежнюю готовность подчиниться чужой воле, жить не своим, а чужим умом. Наверное, поэтому она и осталась на чужбине: никто не позвал, не взял за руку и не повел домой. Если подумать, она и в лагере была такой. Отдавала последние силы, но напрасно было ждать от нее самостоятельности.

Заметив, что Кристап погрузился в раздумье, Лигита попробовала обратить все сказанное в шутку:

— Может быть, не так уж плохо, что мы не встретились лет двадцать пять назад. Давно успехи бы друг другу надоесть…

Кристап, странное дело, не возразил.

— Да, время все расставило по своим местам.

— И ты не хочешь знать, как я жила все это время? — спросила Лигита.

— Хочу.

— Но сперва пойдем к реке, — попросила она. — Больше года я провела в Саласпилсе, а какая здесь Даугава, не имею представления.

Они вышли на площадь. Лигита по старой памяти повернула направо.

— Нам в другую сторону, — сказал Кристап.

— В самом деле, — смущенно усмехнулась она.

Лучи солнца били сквозь перистые облака, падали на луга, серебрили воды Даугавы, спокойно катившиеся вдоль зеленых берегов к морю. Лигита и Кристап, приминая густую траву, шли к речной излучине.

— Какая тишина! — сказала Лигита. — Боже мой, какой покой! И запах сена…

— Тебе повезло. Еще позавчера шел дождь.

Лигита надела голубые солнечные очки.

— Хоть бы такая погода продержалась еще несколько дней, — сказала она, не сознавая, что эти слова закрепляют за ней образ туристки.

— Как прошло путешествие? — отозвался Кристап. — Не слишком качало?

— У меня прекрасная каюта. К тому же экипаж вашего парохода очень доброжелателен и приветлив.

— Из Стокгольма, наверное, неполных два дня ходу? — Кристап тоже съехал на светский разговор.

Лигита резко остановилась, повернула его к себе.

— Кристап! О чем мы говорим?.. Неужели после стольких лет ты не скажешь мне «Здравствуй»?

Они поцеловались — казалось, они годами копили страсть и нежность для этого мига. Оторвались на мгновение, чтобы взглянуть друг на друга, и снова поцеловались.

— Ты знаешь?.. — проговорила Лигита.

— Да, это наш первый поцелуй. Но я уже тогда…

Ее губы не дали ему продолжить.

Аусма была рада, что так легко освободилась от мужчин. Надо было решить… Хотя, говоря по правде, все уже решено — хочешь не хочешь, придется вечером устраивать посиделки, на которые она легкомысленно успела пригласить гостей. И почему только у нее всегда так выходит? Сперва сделает или скажет, а потом подумает? Вот и выкручивайся теперь: в мастерской беспорядок, в кладовке — торичеллиева пустота, в кошельке — одна десятка-сиротка и две монетки для телефона. Если бы хоть Кристап получил аванс, который они готовились отпраздновать, так ведь нет. Кой черт дернул ее с такой торжественностью приглашать Петериса и Ильзе? Неужели она втайне надеялась, что Кристап сегодня скажет: «И заодно выпьем и за наше обручение». Как в слезливом романе! И все потому, что ее обычно неразговорчивый друг разоткровенничался и подарил ей несколько нежных слов…

Аусме всегда казалось, что в отношениях с ее возлюбленным важнее всего сохранить независимость, сознание, что в любой момент можешь уйти и зажить самостоятельной жизнью. Правда, в последнее время расставаться становилось все труднее. Хотелось не только любить Кристапа, но и заботиться о нем, быть вместе, как бывают вместе муж и жена, которых объединяют и такие будничные заботы, как неисправный пылесос, дырявые ботинки, неуплаченный счет за междугородный разговор.

Долго размышлять Аусма не любила. Сейчас куда важнее было прибрать запущенную мастерскую, вытереть пыль, достать какую-нибудь закуску, а там видно будет. Когда внезапно явилась Ильзе, Аусма, переодетая в брюки, энергично орудовала шваброй.

— Не бойся, я не намереваюсь остаться тут навсегда, — захохотала Ильзе, глядя на ее озадаченное лицо, и положила на стул сумку. — Петерис рассказал мне о сегодняшнем вечере, и я подумала, что могу быть тебе полезной. Вдвоем управимся за два часа.

— Ничего особенного я не собираюсь устраивать, только холодный стол по нынешней моде.

— Тогда считай, что у нас все готово. — Ильзе открыла сумку и стала выгружать на стол миски с рыбными и мясными блюдами. — Куда я все это дену в такую жару. Ей даже в голову не придет, что это из нашего дома, не беспокойся. Ее больше выпивка интересует, чем еда.

Ничего не понимая, Аусма только улыбнулась.

— А еще говорят, что в наше время чудес не бывает. Очевидно, к вам пожаловал особо знатный гость, раз уж вы так постарались. Твой Пич терпеть не может шикарных приемов.

— Гостья из Прошлого, я ее так называю. По виду не скажешь, что она старше Петериса на семь лет. Элегантная, молодая, наверное, после косметической операции приехала, — трещала Ильзе. — В Москве сейчас тоже научились их делать, только в Риге никак не могут расшевелиться. Жаль, что ты не увидишь ее при дневном свете. Вечером, если умело накраситься, можно сойти за школьницу…

— Может быть, ты мне скажешь, кому ты с такой страстью перемываешь косточки? Какая-нибудь ученая приехала из-за границы?

— Неужели Петерис тебе ничего не сказал? Это же их легендарная Гита! Ангел-хранитель моего Петериса и первая зазноба твоего Кристапа… — Ильзе нарочно выбирала словечки повульгарней, чтобы не задеть Аусму.