– А нам до нее дела, как тому зайцу до курева…
– То-то и воно. Тэпэр слухай: пану сотныку будэмо розповидаты так: була Донецька фильтрувальна станция, та ии москали вкралы. И до сэбэ у Сыбир вывэзлы.
– Кум Игнат. Станция не канистра спирту. Так просто в мешок не засунешь.
– Москали у нас цилу Одэссу вкрылы. Тэ мэнэ чуешь, Ярэма? Куды, гад, сховався?
– Под столом я. А Одесса пока наша, кум Игнат… Я вот чего думаю: а давай мы тут сами фильтровальную станцию устроим!
– Цэ ж як?
– А так, кум Игнат, а так! Тут я под столом насос нашел. Здоровущий такой насосище! Будем тем насосом фильтровать воздух. А напишем – воду фильтровали!
– Кому напышэмо, кум Ярема?
– А кому хошь! Я ж пысарь, бумага и… и… и ручка с собой. Хочешь, куму Авакову и куму Саакову черканем. Хочешь – самому Порошенке!
– Нэ Сааков, а Сакш… Сакш… Сакакашвили… А Поршенко той читаты нэ будэ! У нього вся жопа в шоколади! Вин ии облызнуть кому трэба дае, и за цэ ще й гроши бэрэ.
– А тогда давай Путину напишем.
– Тю! Та нас же розстриляють за цього кровососа!
– А мы никому не скажем, тихохонько напишем, тихохонько отправим. Года два пройдет – глядь, письмо и всплывет где надо. А напишем мы ему так: мол, ваши солдаты внагляк выкрали Донецкую фильтровальную станцию. А мы станцию Донецку вернули!
– Давай пышы, може, хоч дулю понюхать Путин дасть.
– Может, и дулю, а может, и табачку понюхать даст. Пишу и читаю, кум, тебе вслух:
У Московский Крэмль. Путину.
«Панэ Путин! Хоч вы и крымский сатрап, и чухан бурятский, и лохопендрик, мы вам по-соседски докладаем: Донецкую фильтровальную станцию вкралы якись недо́людки. Мы вам ии вертаем. Бо мы – щири украинци… Панэ Путин! У вас всего до черта, а у нас – одни дырки в горсти. Ввиду чего прышлить, будь ласка, до востребования…»
– Кум Игнат, как по-нашему, по-украински, «до востребования?»
– Нэ памьятаю. Може, «до запытання»?
– Тю. Это ж значит «до вопроса». До какого такого вопроса, кум Игнат?
– Тоди, може, «до побачення»?
– Тьфу! Где ж это мы з паном Путиным увидеться можем?
– Та у мавзолеи.
– Он туда не ходок. Туда сейчас одни мертвяки ходят!.. Ладно, давай, хоть на ссученной мове, а закончим: «Пришлите нам, пан Путин, для умиротворения души и для расслабления военной обстановки: двести ящиков кубанской сорокаградусной, триста палок сервелату финского, пятьсот прызырвативов и одного доброго вола…»
– Тю! А вола ж на що?
– А мы вола в бричку запряжем, скажем жинкам: на пашню пора! И медленно на нем, и вполшага, и водочку через соломинку потягивая – до баб, до баб! Ну, шо? Ничего не забыли? Одну печать поставить осталось.
– Печати-то у нас и нэма…
– Тогда подпись. Какую подпись поставим?
– А таку: дырэктор Тыхого океану и… и… Ново-украинской фильтрувальной станции – Игнат Скачко. Замиснык дыректора – Ярема Кныш.
– Так ты, собака, себе уже и зарплату директорскую намерял? Тебе, значит, баксы, а мне гривны мятые-перемятые?
– Кум Ярэма, кончай ругаться. Видправляй лыста и давай ще по сто!.. А ловко ты у пана сотныка двухлитрову бутыль вкрав… Ще б кровяной ковбасы – и прямо в рай!
– Кум Игнат, с кровяной колбасой в рай не пустят.
– Тю. А ты думаешь, там тилькы пэтрушэчкой занюх… занюхують?
– Петрушкой не петрушкой, а с кровяной колбасой апостол Пэтро точно не пустит. И спирту там – ни грамма. Одна грушовка, «Кальвадос» один вонючий. И то по наперстку на брата…
– Кум Ярэма. А ты хиба там, у раю, був?
– Кум Игнат. Не был, а знаю. Мне священник, батько Потапий, рассказывал.
– Брэшышь. Ты церкву дэсятой дорогой обходышь. А будэшь брэхать – я пану сотныку скажу, хто вкрав спырт. Вин тэбэ нараз в рай спровадыть. И бэз закусона! Вин з тэбэ самого кровяну ковбасу зробыть. И москалям на закуску видправыть. Жрить, жывоглоты!
– Кум Игнат. А москали, они тебе чего вообще-то сделали?
– А ты нэ знаешь? Краще нас воны хочуть буты. А цэ мы, мы с тобой найкращи!
Опять скрипнула новая соломенная шляпа, день все никак не занимался, стало вроде еще темней. Рядовые, посланные на Донецкую фильтровальную станцию для разведки – никаких диверсий таким никто не доверил бы, – так были заняты мыслями о кровяной колбасе и будущем рае, так поглощены своими новенькими, пока не слишком отвердевшими и, наверно, действительно вкусными соломенными капелюхами, что не видели и не слышали ничего: ни близящегося дня, ни исподволь уходящей ночи. Было похоже: они только для того, чтобы поговорить про капелюхи, про спирт и про гниловатый «Кальвадос», и родились, и живут…
– Налывай! От спирт так спирт, аж дух вон! Ты про операцию обицяв розповисты.
– Ну, слушай. Пошел наш сотнык год назад к врачу. Говорит: «Удалите мне, пан доктор, половину мозга. А то совсем жизни не стало». Доктор ему и так, и по-другому… Стоит на своем сотнык. «Ладно, так и быть, – махнул рукой доктор, – готовьте голову, пан сотник, мыльте ее, брейте!» Сделали операцию, наутро врач заходит: «Ну как?» – «От зараз – гарно! Так гарно, шо и другу половыну мозга мэни завтра видтяпайтэ, пан доктор!»
– Шрам у пана сотныка я бачив… А от ты… ты бачишь тут шо-нэбудь? Глянь навкругы! Мы куды с тобой потрапылы? Нэ знешь? Тоди наливай, скотына.
Долгий глоток, тихий задыхательный хрип, за ним – кряк и ревущий восторг:
– Так от: заблукалы мы. И потрапылы в Гонопупу!
– Ты уже совсем пьяный, Игнат… Какое такое Гонопупу? Нет такого места на земле – Гонопупу!
– Ты, кум Ярема, нэ думай, шо я з глузду зъихав! Я сам тэ Гонопупу бачив. Так и було намалевано: Гонопупу. И карта. И кафешка наша сбоку…
– А я говорю: нет такого места на земле, Гонопупу… Выдумаешь тоже!
– Та есть же! У нас в Винницкой области село було Голопуповка. Так перейменувалы, дуракы. А як смачно воно, тэ сэло, называлось! «Куды, брат, идэшь?» – «В Голопуповку!» – «А ты куды, Марьяна, побигла?» – «Та в Голопуповку ж, за халатом!»
– Так то Голопуповка. Законное дело, чтоб голый пуп существовал. А тут Гоно-пупу. Гоно-пупу – не украинское название.
– То-то и воно, шо назва амерыканьска! Я думаю так: тут у нас, на наший украинський территории, амерыканци хвилиал свого острова Гонопупу видкрылы.
– Только и делов у Америки – тут филиалы свои открывать. Они нам оружия не дают. Воюем голыми руками. А скоро и голыми пупами – твоя правда, кум, – тереться с москалями будем. Нам танки, нам ракеты подавай! А они вместо ракет новые звания вводить вздумали: «осавул», «гауптман», «капут-капрал»…
– Гей, стриляй моя рушныця! Нэма такого звания «капут-капрал»! А я… Завтра похмелюсь – и на танк! Танкист Погребун до самой Винницы на танке провэзты обицяв!
– Зачем нам танк? Сожгут еще. Лучше москалив-донбасовцев бомбами, бомбами!
– А колы воны нас?
– Нас нельзя.
– И правда, нас нэ чипай! Кумэ! Выпьемо – и айда в Гонопупу… Хоч в филиал, хоч на сам остров. Хай апостол Пэтро у себе в Израили видпочивае. А мы – в Гонопупу! Там справжний рай! Колы я був дырэктором Тыхого океану – остров цэй бачив…
– А пан сотник что тебе говорил? Сначала москалей, потом черномазых, потом израильтян – под ноготь. А в Гонопупу твоем – одни черномазые.
– У мэнэ зять москаль. Справный мужык. И выпыты, и ще налыты мастак. И роботяга. Його вбыты – грих.
– Грех не грех, а придется.
– Ты ж сам москаль.
– Тихо ты, я украинец. Когда надо – я всегда украинец… А надо будет – москалем стану. И тебя, дурья башка, отгонятелем мух к себе возьму…
Падая головами на пустой шалманный стол, вздрагивая, опять просыпаясь, рядовые Игнат и Ярема не слышали нас с Мишей, не слышали тихо подъехавшей военной машины с ополченцами. Они блаженствовали! Не почувствовали они и того, как приняли их под руки, бережно погрузили в машину, как повезли в штаб – судя по негромким словам, куда-то в километрах семи от занятой «правосеками» Авдеевки.
Все еще витая в пьяных грезах, Игнат спрашивал у тащивших его ополченцев:
