Очень скоро они построили для себя большой новый дом с высокими, как в церкви, потолками, камином и дымоходом, сложенными вручную из подобранных вокруг дома камней; дом стоял в конце частной лесной дороги, за старым яблоневым садом. Затем учредили бесплатные курсы для маленьких групп полных энтузиазма студентов Линдонского колледжа – так они пытались расплатиться с общиной, которая поддерживала их во всякого рода тяжелые времена, – а затем у них родилась дочь, Соня, названная в честь одной из хорватских родственниц Джо.
Оба, разумеется, понимали, что удача им выпала невероятная, особенно если вспомнить совершенные обоими ошибки и все, что пошло в их жизнях наперекосяк. К тому же ни Джо, ни Филлис не видели в «вермонтской жизни» своего конечного пункта назначения. Каждый держался довольно жесткого мнения о профессиональных изгоях и состоятельных хиппи, бывших не более чем трутнями в обществе, которое нуждается в новых идеях. «Я не хочу проснуться одним утром, – сказал мне Джо, когда они – насквозь промокшие, наивные миссионеры – в первый раз появились в нашем офисе, – и понять, что обратился в пятидесятипятилетнего засранца в бандане и с идиотской серьгой в ухе, способного говорить только о том, до чего же сдал Вермонт, – и это после того, как куча народу, в точности такого, как он, понаехала туда, чтобы все изгадить».
Соне нужна хорошая школа, решили они, чтобы она могла перейти из нее в еще лучший колледж. Их первые дети учились в местных школах с мексиканцами, желтокожими и шпаной в куртках-бомберах – и что из этого вышло? Старший сын Джо, Симус, уже отсидел срок за вооруженное ограбление, покантовался в трех клиниках для наркоманов и был признан необучаемым; дочь в шестнадцать лет выскочила за байкера и давно уже не давала о себе знать. Еще один мальчик, Федерико, сын Филлис, служил в армии. Имея за спиной столь трезвящий, поучительный опыт, Маркэмы, что вполне понятно, желали для Сони чего-нибудь, позволяющего надеяться на большее.
И потому они стали искать город, где и школы наилучшего качества, и жить было бы приятно, и до нью-йоркского рынка, куда отправлялись работы Джо, было бы недалеко, – и Хаддам занял первое место по всем трем категориям. Джо засыпал город и его окрестности письмами и резюме и отыскал в Хайстауне, в новом издательстве учебной литературы, «Ливридж Букс», работу, которая позволяла использовать его математические и компьютерные познания. Филлис обнаружила, что в городе имеется несколько любительских групп, занимающихся изготовлением бумаги, и возможность построить, обновить или арендовать студию, в которой Джо сможет лепить свои горшки и отливать скульптуры, чтобы затем рассылать их вместе с ее впечатляющими брошюрами, – все это подтолкнуло Маркэмов к попытке начать новую жизнь в нашем солнечном, не замаранном наркотиками краю, где и школы хороши, и улицы безопасны.
Их первый визит пришелся на март, когда, как они совершенно правильно полагали, «все» выставляется на продажу. Спешить им не хотелось, они думали изучить весь спектр предложений, принять тщательно обдуманное решение и к первому мая купить дом, а четвертого уже поливать свою лужайку. Они понимали, конечно, Филлис Маркэм сама мне об этом сказала, что им придется «ужаться» в тратах. Пока они барахтались в Вермонте, мир изменился, и во многом. Деньги подешевели, теперь их требовалось больше, чем прежде. Хотя в общем и целом Маркэмы считали, что в Вермонте они жили правильно, сумели отложить кое-что за последние годы, а во всем, что с ними случилось, – разводы, одинокая, бесцветная жизнь, неприятности с детьми – вели себя совершенно как один человек.
Они решили при первой же возможности продать свой новый, собственными руками построенный дом и быстро нашли молодого кинопродюсера, который пожелал купить его с небольшой скидкой и рассрочкой на десять лет. Им хотелось, сказал мне Джо, создать ситуацию, из которой не будет обратной дороги. Они перенесли всю мебель в сухой сарай каких-то своих друзей, заняли домик других, уехавших отдыхать, и в одну субботнюю ночь выехали на своем «саабе» в Хаддам, чтобы в понедельник утром явиться в какое-нибудь агентство в качестве покупателей.
Они не ведали, что отправляются на встречу с самым большим потрясением их жизни!
Было совершенно ясно, ради чего Маркэмы вышли на рынок жилья, и желания они питали – о чем я им и сказал – более чем оправданные: им требовался скромный, но привлекательный дом с тремя спальнями и, может быть, несколькими симпатичными деталями, не вступающими, однако ж, в противоречие с принятой ими этикой, основу коей составляло «ужаться» и «образование превыше всего». Дом с паркетными полами, лепниной под потолком, маленьким резным камином, простыми лестничными перилами, венецианскими окнами и, пожалуй, с банкеткой у одного из них. И с маленьким участком земли позади, примыкающим к кукурузному полю какого-нибудь брюзгливого фермера или же к пруду либо ручью. Построенный до войны или сразу после нее. Лужайка с крепким кленом посередке или с давними насаждениями, пристроенный к дому гараж, возможно нуждающийся в переделке. Гарантийное письмо или финансирование владельца, что-то в этом роде, с чем жить, вообще-то, можно. Ничего нарочитого, претенциозного, просто дом для небольшой здравомыслящей, недавно образовавшейся семьи, вступающей в третью четверть жизни с малым ребенком на руках. Скажем, в районе 148 тысяч, около трех тысяч квадратных футов, поближе к средней школе и чтобы до продуктового было рукой подать.
Единственная проблема состояла и состоит в том, что дома наподобие этого – те, о которых Маркэмы продолжают мечтать, переваливая хребет Таконик, выискивая в лунном свете плывущие мимо, затаившиеся в лесах низкие крыши и домики с замшелыми, заросшими плющом каменными стенами на деревенских улочках, что, изгибаясь, уводят воображение к домостроительным чудесам, – такие дома стали достоянием истории. Древней истории. И цены, о которых помышляют Маркэмы, ушли в небытие примерно в то время, когда Джо распрощался с Мелоди и занялся пухленькой, круглогрудой и бойкой Филлис. Году, скажем, в 1976-м. Поживите-ка сейчас в доме за четыреста пятьдесят тысяч, если, конечно, найдете такой.
Возможно, я и смог бы подобраться поближе к мечте этих покупателей, если бы они так не спешили и не падали в обморок, когда по оценкам банка стоимость дома оказывалась на тридцать тысяч ниже запрошенной, его продавец требовал 25-процентного задатка, а о концепции, именуемой «финансирование владельца», и слыхом не слыхивал.
Дома, которые я мог бы им показать, до мечтаний Маркэмов здорово недотягивают. Сейчас средний дом в районе Хаддама стоит 149 тысяч, за эти деньги можно купить стандартное, колониального стиля жилище, почти достроенное и находящееся в не таком уж и близком к городу Мэллардс-Лэндинге: 1900 квадратных футов, гараж, три спальни, две ванные; камин, подвал и ковры отсутствуют, дом стоит на участке размером 50 на 200 футов, «сгруппированном» так, чтобы сохранить образ открытого пространства, из окон открывается вид на «пруд» с дном из стеклопластика. Все это погружает Маркэмов в бездну уныния и после трех недель осмотров лишает желания даже вылезать из машины и обходить большую часть тех домов, у которых я назначаю им встречи.
Помимо этого я познакомил их с чередой старых сельских домов, не выходящих за рамки их ценового окошка, – чаще маленьких, темных, с двумя спальнями, неопределенно греческими фасадами, изначально построенных на пороге нашего века для слуг богатеев, а ныне принадлежащих потомкам сицилийских иммигрантов, которые приезжали в Нью-Джерси, чтобы трудиться каменщиками на строительстве церкви Библейского института, а то еще работникам сферы услуг, владельцам магазинчиков или неграм. Дома эти представляют собой запущенные, ужатые версии более импозантных городских особняков – я знаю это, потому что, переехав сюда восемнадцать лет назад, мы с Энн снимали один такой, – квадратные комнаты с несколькими окнами и низкими потолками, как-то несуразно соединенные, отчего чувствуешь себя в них задыхающимся и нервничаешь, как в приемной дешевого хиропрактика. Кухни там всегда на задах, больше одной ванной комнаты встречается редко (разве что дом перестраивали, однако в таких случаях он и стоит вдвое дороже), фундаменты отсырелые, давно попорченные термитами. Это нерешаемые архитектурные головоломки с чугунными, подозрительными по части свинца трубами, требующей расшифровки проводкой и двориками размером с почтовую марку. Вы платите за все эти радости полную цену и получаете возможность слушать, как пукают ваши соседи. Продавцы – это всегда последняя линия обороны в войне с реальностью, они первыми учуивают, что таинственные коррекции рынка угрожают их незаменимости. (Покупатели – предпоследняя.)
