Так или этак, уговорили они караванщика, чтобы он отложил свой отъезд на следующий день. В полдень Наджма собрался и стал прощаться с возлюбленной.
В полдень наш Наджма верблюдов нагрузил,
На подругу посмотрев, лишился сил.
Опьяненные глаза струили слезы,
Ими он платок атласный оросил.
Девушка сказала:
В полдень от меня уходит милый,
Без него мне жить не хватит силы.
Как стерплю я горькую разлуку?
Как мне справиться с судьбой моей унылой?
Наджма отвечал девушке:
Ах, кто подобно мне без памяти влюблен,
Тот словно бы клинком булатным в грудь пронзен,
Клинком булатным с рукояткою жемчужной.
Но тише! Ночь услышит скорбный стон!
Ах, кто подобно мне без памяти влюблен,
Как амулет, любви примету носит он;
Вот что сказал страдающий влюбленный:
«Тот, словно раб, навеки заклеймен».
И снова заговорила девушка:
Принеси Коран мне: я узнать готова,
Что хорошего сулит он, что плохого.
Пусть врагом мне станет божье слово,
Если я возьму возлюбленным другого.
Если я нарушу договор с тобой,
Пусть неведом будет мне тогда покой.
Пусть врагом мне станет божье слово,
Если станет мне возлюбленным другой.
А ревнивый Наджма ответил ей:
Что за дело мне, что перстень ты надела?
В сердце сто других — а мне-то что за дело?
Грудь твоя — как будто два граната.
Что за дело мне до тех гранатов спелых?
А девушка ответила ему:
Перстень на руку надела — это только для тебя,
Сто вздыхателей несмелых — сердце только для тебя,
Знаю, грудь моя подобна двум гранатам сочным, спелым,
Но гранаты эти спелы не для них, а для тебя.
И еще она сказала:
Дважды на одном пути я взываю: горе, горе!
Мой возлюбленный уходит, я страдаю. Горе, горе!
Я шатер снимаю свой, я обрезала веревки,
Я летовку покидаю, горе мне, о горе, горе!
Они обменялись перстнями, девушка осталась, а Наджма отправился в путь к Ширазу.
Несколько суток караван шел, и вот однажды они остановились на привал. Возле дороги был источник. Наджме захотелось пить, он подошел к источнику — и тут ему вспомнилась его возлюбленная, и он сложил такие стихи:
Из источника воды бы я напился,
Как в улыбке мой от жажды рот скривился!
Только разве станет пить такую воду
Тот, кто губ ее рубином насладился?
Ушли они оттуда и снова шли, шли, наконец увидели, что в воде стоят два белых шатра, из одного из них вышла девушка и идет с кувшином на плече за водой. Увидал эту девушку Наджма, вспомнил опять о своей возлюбленной и снова сложил стихи:
Я к источнику пришел воды напиться —
Мне моя возлюбленная мнится.
Я смотрю, и плачу, и вздыхаю,
Трепещу как обезглавленная птица.
Ушли они и оттуда. И наконец достигли Шираза. Когда они пришли в Шираз, Наджма увидел, что отец его вовсе не болен, здоровее, чем раньше был. А мать — и того лучше. Увидел это Наджма и от любви к девушке лишился чувств.
Пусть себе Наджма лежит без чувств, а ты послушай теперь о девушке.
Девушка забросила школу, ушла из дому и поселилась в замке на дороге, что ведет из Лара в Шираз. Каждое утро она берет в руки подзорную трубу и смотрит: не появится-ли какой-нибудь путник на ширазской дороге, чтобы расспросить его о Наджме. И ни о чем другом она думать не может.
Теперь это оставь, а послушай о том, что у девушки был двоюродный брат, звали его Фалишт-ага. Фалишт-ara был давно влюблен в свою двоюродную сестру, но знал, что она любит Наджму.
И он провозгласил:
— Если найдется кто нибудь, кто сможет заставить девушку забыть о Наджме, я дам ему столько золота, сколько он сам весит.
Нашлась одна старуха, она пришла к нему и сказала:
— Дай мне бегового верблюда, быстрого, как ветер, и я сделаю так, что девушка разлюбит Наджму.
Ну, этот проклятый Фалишт-ага нашел старухе такого верблюда. Вечером старуха села на верблюда и поехала по ширазской дороге. Ехала так до утренней зари, а наутро повернула обратно и поехала в Лар.
А девушка там, у себя в замке, встала утром рано, совершила утренний намаз, взяла подзорную трубу и стала смотреть на дорогу.
Видит: бежит по дороге верблюд, на нем всадник. Увидела она это и говорит служанке:
— Служанка, пойди посмотри туда, там едет всадник на верблюде. Пусть он остановит здесь своего верблюда и привяжет его возле дома. А потом пусть приходит ко мне, у меня есть к нему дело.
Ну и вот, служанка пошла, села возле дороги и сидела, пока не подъехала старуха. Служанка сказала ей:
— Мир тебе!
И старуха ей ответила:
— И тебе мир!
И тогда служанка говорит:
— Матушка, послушай меня!
— Ну что тебе? — отвечает старуха.
— Бабушка, — говорит, — царская дочь просит тебя на часок пожаловать к ней.
Та отвечает:
— Внученька, я устала, измучилась, лучше бы мне ехать дальше, чтобы скорей добраться до дому.
Служанка в ответ на это говорит:
— Хоть ты и устала, хоть и проголодалась, а все же она царская дочь, и лучше бы тебе зайти к ней.
— Ну уж эта царская дочь! — говорит старуха. — Житья от нее нет!
Слезла старуха на землю, крепко привязала верблюда и, опершись на посох хитрости, пошла к царской дочери. Когда она вошла, девушка курила кальян. Увидев старуху, поздоровалась с ней, услышала от нее ответ и говорит:
— Матушка!
— Ну что? — откликается та.
— Откуда ты идешь?
— Я возвращаюсь из хаджа.
— Очень хорошо, — говорит девушка, — значит, ты идешь из Мекки. А по какой дороге ты приехала?
— Я приехала по ширазской дороге.
— А в самом Ширазе ты была?
— Да, — говорит старуха. — Одну ночь я провела в Ширазе.
— Ну и что ты слышала в Ширазе, какие там новости?
— Внученька, — отвечает старуха, — никаких таких новостей там нет. А вот только есть там, говорят, один человек по имени Наджма, так ему якобы чин старосты пожаловали, он решил жениться, ну и по этому поводу праздник, весь город освещен и украшен.
И как только она это сказала, девушка уронила кальян, что был у нее в руке, и сложила такие стихи:
В миг, когда о кознях милого узнала,
Выскользнул кальян, что я в руках держала.
Сам кальян — хрустальный, а чубук жемчужный.
Желтым, как янтарь, стал мой румянец алый.
И еще девушка сказала:
— Матушка, старушка, да буду я жертвой языка твоего, что говорит такие приятные вести! Высунь-ка язык свой, чтоб я могла его поцеловать!