Теперь миссис Баулби знала о них достаточно много и пристально следила за развитием романа. Они не упускали возможности повидаться на людях, но где-то в Восточном городе было у них и место для тайных встреч — «notre petit asile»^[9]. Миссис Баулби собрала картинку по осколкам, точно мозаику, и вскоре могла бы описать этот райский уголок во всех подробностях. У них имелся каменный стол «под нашей белой сосной», «завтра» они намеревались пить там чай. Был и бассейн для рыбок в форме трилистника, символа Ирландии; однажды в бассейне умерла золотая рыбка — «pourtant en Irlande cela porte bonheur, le trèfle, n’est-ce pas?»^[10] A однажды раскрошился бетонный борт, и когда его чинили, Жак написал по сырой известке какие-то чудесные слова, потому что голос звенел от счастья: «Maintenant il se lit là pour toujours, ton amour!»^[11] Миссис Баулби ярко представляла ту волшебную весну: сперва в саду цвела сирень, и долгие часы за столом под белой сосной были пронизаны ее ароматом; потом вокруг водяного трилистника цвела акация… Жизни обеих женщин сплетались все теснее у миссис Баулби в садике за серой громадой банка тоже расцветала сирень, и аромат ее проникал в квартиру. А потом настал черед акации. Раз они с Джимом ехали на обед в британское посольство, и она обратила внимание мужа на благоухающие возле особняка кусты. Но он передернулся от отвращения, заявил, что акации пахнут чересчур приторно, приказал шоферу ехать побыстрее и даже выругал его по-французски (которым владел еще лучше, чем жена).

Миссис Баулби жаждала узнать о любовниках как можно больше: кто они, чем закончился их роман? Увы, выяснить ото представлялось делом совершенно безнадежным. Природная сдержанность не позволяла ей искать сопровождающего, чтобы снова ехать в гараж и расспрашивать там о прежних владельцах машины. Но однажды случай подарил ей путеводную нить. Она спускалась со ступеней одного из особняков французского посольства; возле дверей почтительно склонились слуги в серебряно-голубых ливреях; ее лакей распахнул дверцу «бьюика». Не успела она сесть в машину, знакомый голос отчетливо приказал: «Deux cent trente, Por Hua Shan Hut’ung!»^[12] И миссис Баулби вдруг повторила: «Deux cent trente, Рог Hua Shan Hut’ung!» Повторила, удивляясь самой себе. И туг на лицах слуг, стоявших на пороге дома, отразилось не то удивление, не то узнавание, она успела заметить его на обыкновенно непроницаемых китайских лицах прежде, чем ее лакей, послушно поклонившись, захлопнул дверцу. Померещилось? Нет! Она могла бы поклясться: китайцы что-то знают! В Пекине посольские слуги переходят от владельца к владельцу вместе с домом и мебелью. Судя по всему, эти два китайца уже слышали когда-то произнесенный ею адрес.

Сердце миссис Баулби взволнованно трепетало, когда машина, вырулив на Посольскую улицу, понеслась неведомо куда. Куда? Где этот По Хуа Шань хутун? Приблизится ли она хоть на шаг к разгадке тайны, занимающей все ее мысли? Возле улицы Хэдамэнь «бьюик» свернул к югу и понесся вниз по Посольскому спуску. Отлично. Затем они повернули на Сучжоу хутун, потом на Дун’ Сунпу хутун и оказались в самом центре Восточного города. У миссис Баулби бешено колотилось сердце. Похоже, ее догадка верна! Машина пробиралась теперь по краю покойного пустыря, впереди высилась громада Татарской Стены. Свернули налево, по улочке, параллельной Стене, потом — направо, и Стена стала еще ближе. Притормозив, Шуан обратился к блинщику, который раскатывал тесто прямо на ступенях дома; они живо обсудили что-то по-китайски, и машина медленно двинулась дальше по расселине меж домов; впереди, в тупике уже виднелась мощная кладка Стены; не доезжая ярдов сто, они остановились около высокой красной двери с золочеными ручками; по таким ручкам с углублениями для пальцев в старые времена можно было безошибочно узнать жилище знатного китайского вельможи.

Лю распахнул дверцу и протянул руку в тонкой бумажной перчатке за визитной карточкой миссис Баулби. Только гут она сообразила, что не знает, как поступить. Нельзя же приехать с визитом к голосу! Лю был не силен во французском, и, подозвав Шуана, она сказала: «Спроси, кто тут живет — как зовут тай-тай». Шуан позвонил. Но дверь не открывали. Он позвонил снова. Послышалось шарканье, дверь со скрипом приотворилась, и выглянул старик китаец с жидкой бороденкой, в черной шапочке. Поговорив со стариком, Шуан вернулся к машине.

— В доме никто не живет, — сказал он.

— Спроси, кто жил тут раньше, — велела миссис Баулби. На этот раз они говорили куда дольше. Наконец Шуан подошел к окошку и сказал, что здесь жила иностранка, по-видимому Фако тай-тай (французская дама), но она уехала. Тем миссис Баулби и пришлось удовольствоваться. Впрочем, разве?то мало? Возможно, очень немало. Машина двинулась вперед, к Стене, шофер искал, где бы повернуть, и тут миссис Баулби пришла в голову замечательная мысль. Попросив Шуана остановиться, она спрыгнула на землю и, взглянув направо и налево вдоль Стены, заметила ярдах в двухстах огромный скат; когда-то по таким скатам повозки въезжали на самый гребень, теперь же сюда не вело ни дорог, ни тропинок, и миссис Баулби пришлось пробираться меж вывалившихся из Стены камней да старого хлама, что пылился у подножья. Она торопливо шла к скату, боясь недоброй усмешки слуг за спиной, боясь, что скат окажется перекрыт и она не сможет взобраться на Стену. Движение по гребню Татарской Стены запрещено давным-давно — после боксерского^[13] восстания; туристам оставили лишь короткий отрезок над Посольским Кварталом, а в других местах все скаты крепко-накрепко заперли. Так, по крайней мере, было задумано. Но в Китае практика зачастую далека от теории. Миссис Баулби на это и рассчитывала и все ускоряла шаг.

Надежды ее оправдались. У подножья, конечно же, высился крепкий деревянный барьер, но чуть выше в обветшавшей каменной кладке бокового ограждения не хватало камней, и в проем вполне могла проникнуть коза или очень маленький человек. Миссис Баулби протиснулась в щель и по крутому, мощенному булыжником скату взобралась на Стену. На миг остановилась, чтобы отдышаться. По гребню в обе стороны тянулась выложенная плитняком дорога, на ней вполне могли бы разъехаться два грузовика; меж плит густо пророс колючий кустарник, среди которого вилась тропа; ходили тут, верно, лишь козы да пастухи. Далеко внизу простирался Пекин; благодаря деревьям, которые росли около каждого дома, он казался сверху зеленым, точно лес, и посреди этого леса золотились крыши Запретного города; совсем далеко, на горизонте, тянулась неровная лиловая гряда Западных холмов.

Однако миссис Баулби было не до красот. Осторожно высунувшись из-за зубчатого края Стены, она отыскала взглядом свой «бьюик» — блестящий, аккуратный, современный, такой чуждый убогости и запустению, царившим вокруг. «Бьюик» помог ей сориентироваться, и с замирающим сердцем она двинулась по тропинке, обдирая ноги о цепкие колючки. Из-под ног с криком вспархивали удоды и тут же, прерывисто дыша, садились чуть поодаль. Но миссис Баулби не обращала на птиц никакого внимания; не заботили ее и вдрызг порванные шелковые чулки. Наконец она над машиной. Так, вот улочка, по которой они ехали, а вот там, должно быть, дом, который ей нужен. Она даже разглядела на пороге, старого китайца — он все стоял у красной двери, изучая машину; сверху китаец походил на куклу. За домом был сад, и тянулся он до самой Стены. Вскоре миссис Баулби оказалась прямо над ним. Теперь дом, дворики и сад с аккуратно подстриженными кустиками и деревцами виднелись ясно, как на ладони; все это вместе напоминало детскую постройку, возведенную на полу из игрушечных деталей. Миссис Баулби глядела как зачарованная. К незримому голосу в машине она давно привыкла, но вот ее глазам предстало все, о-чем он поведал. Непостижимо! Это — греза, сон, мираж!.. Посреди сада возвышалась величественная сосна с темными длинными иглами и светящимися, словно побеленными, ветками и стволом; под нею, в окружении кустов сирени, располагался круглый каменный стол. Дальше был еще один сад, отделенный от первого заборчиком с Дверью в форме опахала; здесь, в тесном квадрате акаций, поблескивал бассейн-трилистник с золотыми рыбками. Повсюду, в вазонах и кадках, пестрели цветы… Вот оно — потаенное гнездышко любовников; тут, в залитом солнцем благоуханном саду разворачивалась милая ее сердцу идиллия, сокрытая от людских глаз недреманным стражем — Великой Стеной. И, перегнувшись через каменный парапет, миссис Баулби пытливо вглядывалась в покинутый сад, чувствуя, что найдет здесь разгадку тайны. Ей вдруг захотелось привести сюда Джима, поселиться с ним в этом доме, вернуть саду живое дыхание любви. Жаль, что им не нужно потаенное гнездышко в Восточном городе, что жизнь их упорядочена супружеством и романтике в ней места нет. Вспомнив о муже, миссис Баулби вернулась к действительности. Пора домой… Она бросила прощальный взгляд, на сад и торопливо зашагала к машине.