Теперь у Якова оставалась одна надежда — на Гарина. Этот человек был зол на жизнь, он не собирался отступать. Ему хоть и с опаской, но можно было верить…

Яков пристал к берегу у Сидоровской избы рано утром.

Странное запустение царило на бывшей стоянке. Кабачок Чудова с выбитыми оконцами и распахнутой дверью живо напомнил Якову сутолоку голодных лесорубов у тяжелого замка, которая уже тогда обещала близкую развязку. В деле, как видно, участвовали топоры — дверь держалась на одной петле.

Пока Яков рассматривал избушку, к берегу причалила еще одна лодка. Из нее вышли урядник Попов и какой-то усть-ухтинский мужичонка, исполнявший должность гребца или понятого. Он подобострастно семенил за урядником, тщетно пытаясь придать своей физиономии некую официальную значительность.

Попов властно огляделся, заметил одинокую фигуру Якова и зачем-то погрозил пальцем:

— Нюхаешь? Ищешь, что плохо лежит? Все, сволочи, разнесли в пух, не дождались тебя!..

Яков стиснул зубы от неожиданной и страшной обиды. Попов, уроженец Ижмы, хорошо знал, что воров-коми на свете нет. Он знал это, но слепая ненависть к людям и жажда власти были сильнее его.

— Мне тут ничего не надо! — крикнул Яков.

Урядник не слышал. Он остервенело бил сапогом в двери

Сидоровской избы.

— Открывай! Открывай, так твою!.. — бесновался он и употреблял самые тяжеловесные ругательства.

Яков присел на пень и стал ждать, что из этого получится. Излишним любопытством он не страдал, но ему сейчас просто некуда было уйти.

Дверь открылась, и на пороге выросла длинная иссохшая фигура в грязном нательном белье.

Господин Альбертини босиком, с нечесаной головой гордо загородил собой вход.

— В чем дело? — с подчеркнутым пренебрежением спросил он.

— Э-э, дохлая рыба! — мыкнул урядник и без труда, легким движением плеча, втолкнул хозяина в избу. — Хватит барина корчить!

В следующую минуту Попов высунулся из двери и зашарил глазами вокруг.

— Эй ты, иди сюда!

Яков приблизился.

— Входи. Понятым будешь…

— Чем могу служить? — неустрашимо спросил Альбертини и, накинув на плечи какую-то рвань, отдаленно напоминавшую штатский мундир, присел к столу.

— Всем, чем потребуется! — отрезал Попов. — Приказано произвести опись имущества по иску. Засиделись вы тут без толку.

Яков присел у двери. В избе было неопрятно и сыро. Не иначе — хозяин доживал последние дни. Да и описывать тут было нечего.

Между тем урядник разложил на грязном столе бумагу и подтолкнул к табурету сопровождавшего мужика:

— Пиши!

Альбертини откинулся к стене и дико захохотал. Глаза его закатились под лоб, кадык судорожно дрожал.

— Что… что же вы будете описывать? — захлебываясь, спросил Альбертини. — Разве это? — он шевельнул плечом и швырнул на стол свой драный мундир. — Нате! Ешьте…

— Но-но! Погуляй у меня! — пристукнул кулаком Попов. — Опишем все, включая машины и буровую установку.

— Машины?!

Альбертини ощерился и стал медленно бледнеть.

— Машины? Но это же не мое, это компании!

И тут свершилось неожиданное. Он сунул свою костлявую руку куда-то под стол, прыгнул в угол и наставил на урядника револьвер.

— П-попробуй!..

Неизвестно, ожидал ли Попов этой выходки или просто давно набил руку в подобных делах, но через минуту Альбертини с разбитыми зубами валялся на полу, а мужичок старательно связывал ему руки.

— Та-ак… Сопротивление властям припишется… — вслух рассуждал урядник. — Два года не плачено жалованья зимогорам — раз, двухмесячный харч из чудовской лавки бесплатно — два, иск господина Гансберга — три. Окромя протчего неподчинение…

Часом позже связанного Альбертини уложили в лодку, и Попов отбыл в Усть-Ухту.

Яков остался один. Делать здесь было нечего. Опустевшие избушки на заброшенной стоянке живо напоминали о голодных неделях прокушевской рубки.

На второй день от случайного рубщика, задержавшегося в ближней деревне, Яков узнал, что какой-то инженер недавно искал в этих местах проводника и отбыл на лодке вниз по Ухте. Это известие немного успокоило охотника, и он с легким сердцем отправился на поиски инженера.

Можно было подумать, что Ухта доживает последние дни.

Промышленники покидали ее один за другим, точно испугавшись некоего призрака, посещавшего по ночам глухие промыслы. Вслед за штабс-капитаном Вороновым смотал удочки инженер Бацевич, за ними — слабохарактерные столбопромышленники. Полусумасшедшего Альбертини приводила в чувство грязная бревенчатая камера при волостном правлении… Оставался один Гансберг. Но и с ним произошло что-то такое, чего пока что не мог понять урядник Попов, вторично высаживаясь на ухтинский берег вблизи Варваринского промысла.

Его поездка на этот раз выглядела по-иному: он был сопровождающим при более высоком представителе власти и поэтому имел возможность раздумывать о происходящем…

Помощник следователя Архангельского губернского суда, молодой остроносый человек в фуражке с белым верхом, всю дорогу опасливо косился на воду и крепко держался тонкими пальцами за край посудины, не особенно доверяя утлому челну и бурливой, порожистой реке.

«Трусоват, — отметил про себя Попов, рассматривая бледное и нервное лицо чиновника. Тот по-прежнему вздрагивал от каждого толчка. Урядник заметил еще, что у чиновника были огромные, лошадиные зубы, выпиравшие из-под верхней губы. — Трусоват. Однако попади на такие клыки — в два счета перекусит горло…»

Едва лодка пристала к берегу, помощник следователя преобразился. Он торопливо выскочил на сушу, встряхнулся и повелительно глянул на урядника:

— Ведите!

Пути господни и впрямь были неисповедимы на ухтинских берегах. Попов мог еще ясно различить место, где не так давно стояла палатка вологодского губернатора, а сейчас на Ухте каким-то чудом оказался архангельский чиновник и, по всему видно, чувствовал себя тут хозяином.

— Дом для приезжающих, — указал Попов на аккуратное строение с шатровым крыльцом, что стояло у самой воды.

— Мне нужен Гансберг!

Гансберга нашли в своем доме. Он стоял у окна, засунув большие пальцы рук в проймы жилета, и невесело поглядывал на буровую вышку, которая по-прежнему укоряюще смотрела в небо и бездействовала.

Посетителей он не ждал. Белая тулья чиновничьей фуражки не предвещала ничего хорошего, поэтому Александр Георгиевич снисходительно оглядел вошедших и, кивнув в ответ на приветствие, позабыл даже пригласить их сесть.

— Чем могу служить? — суховато спросил он, а Попов понял: «О, как вы все мне надоели!»

Чиновник, не дождавшись приглашения, сел на табурет к столу. Его несколько шокировала такая встреча, и он, наверное, поклялся в эту минуту отомстить отверженному инженеру за неучтивость.

Тонкие пальцы извлекли из кармана форменной тужурки аккуратно сложенные бумажки.

— Я уполномочен вручить вам, господин Гансберг, повестку в суд.

У Александра Георгиевича вытянулось лицо.

— В Архангельский губернский суд. По иску вашей артели. Дело весьма серьезно.

— Напрасно трудились. Можно было бы выслать по-весточку почтою, мы живем в век цивилизации.

— Это не все, — с каменной твердостью возразил чиновник. — Я должен наложить арест на ваше предприятие и описать буровые машины. Вот постановление, прошу взглянуть.

Александр Георгиевич медленно опустился на стул и впился взглядом в казенную бумажку.

Тут, в этом бисерном сплетении лиловых крючков и хвостиков, все было фальшиво и грязно, запутано до крайности, но это был форменный документ, его вручало официальное лицо, и поэтому с ним невозможно было спорить.

— Насчет вызова в суд я ничего не мог бы возразить, — заметил Гансберг, — Возможно, недавние события научили вас блюсти элементарную законность в отношении рабочих… — Он желчно усмехнулся.

— Я запрещаю! — резко прервал чиновник.

— Почему же? Пока еще я здесь хозяин, мне позволительно высказывать собственную точку зрения. И я не возражаю против защиты пролетариев. Но тем не менее случай этот беспрецедентен. Я никогда не слышал, чтобы эти дела рассматривались с подобной скоропалительностью. Отсюда легко сделать вывод, что не обошлось без внушительной компенсации судебных издержек…