— Из-за этого и неподходящая? — засмеялся Григорий.

— А как же? Надо от этих дел подальше, слышь…

— Ну, брат, зря мы тут и остановились. От крамолы, кажется, нигде не убережешься. Малость отдохнем и —. в путь! К утру как раз будем в деревне.

Проводники принялись было увязываться, но Григорий смело переменил решение. Место показалось ему настолько безлюдным, что грешно было бы не отметить его заявочным столбом. Он приказал проводникам вытесать два бревна, а сам вооружился лопатой и пошел берегом вниз по течению.

«Сколько же отмерить?» — мелькнула мысль, и Григорий вдруг с удивлением почувствовал в себе незнакомое и страшное любопытство к этой даровой земле. В нем поднималось чувство, которое нельзя было бы назвать иначе, чем жадность или тупой, темный азарт.

«Полно, да есть ли еще здесь нефть?» — пытался он сдержать внутреннее волнение.

«Сколько же… сколько же отмерить?» — опять запалился огонек азарта, а ноги тем временем уже спешили куда-то, несли вперед, чтобы отхватить как можно большую полосу земли. Он не хотел верить себе, а подошвы велико-устюгских сапог дробили и мяли гальку, чавкали в иле, печатали отчетливый след на влажном песке.

Берег круто пошел вверх. Тогда Григорий спустился под обрыв и двинулся над самой водой. Если бы не бурный ручей, падавший с обрыва в реку, он бы, кажется, вовсе не остановился.

«Здесь…»

Оглянулся назад. Вдали мерцал огонек костра.

«Здесь будет столб. Второй пусть останется там, у Чибью».

Принялся копать яму. Через полчаса проводники принесли отесанное бревно, и в устье безымянного ручья возник еще один заявочный столб — символ недвижимой собственности на Ухте. Оставалось установить такой же на стоянке.

Когда плыли вниз, к деревне, Григорий пристально смотрел на белые, маячившие в полуночных сумерках столбы до тех пор, пока они не пропали из виду.

Проводники молча налегали на весла: впереди ждал отдых и уют сельской избы.

Перевалило за полночь. Померкла луна. Где-то в низовьях Ухты всходило холодное, росяное солнце…

Гарин не терял времени даром. За две недели он добросовестно обследовал двадцативерстную полосу Ухты, не постеснялся переговорить с одичавшим Альбертини и замкнутым, настороженным штабс-капитаном Вороновым о возможности перекупки давно заявленных, но не используемых земель. И все же его труды пропали даром. Столбы непоколебимо и мертво торчали по берегам, охраняя чужие капиталы, а присутствующие при сем промышленники ни за какие деньги не желали расставаться с участками.

Гарин спустился вниз по реке, нашел свежие выходы нефти в устье Чибью и ручья Шор, но в тот же день обнаружил, что все это огромное пространство недавно застолбил какой-то инженер, приехавший в Усть-Ухту.

Пришлось снова возвратиться к Сидоровской избе. Там можно было взять проводника.

У козловского кабачка по-прежнему было людно. Пьяные рубщики остервенело ругали подрядчика Прокушева за какие-то обсчеты и тухлое мясо. Было видно, что просека продвигалась не шибко. Зато приказчик в лавочке уже сменил застиранную ситцевую рубаху на новехонький сюртучок и прицепил под толстым подбородком черный бантик.

Зная о поразительной способности лакеев копировать не только внешние привычки хозяев, но и самое их существо, Гарин без труда определил нынешнее материальное положение Прокушева. Впрочем, обилие недовольных и без того свидетельствовало о купеческом благополучии.

У прилавка на перевернутом ящике сидел Сорокин. Он недавно выпил стакан водки и теперь сосредоточенно выковыривал из консервной жестянки остатки еды. Осунувшееся лицо и скучные глаза были сразу же замечены Гариным, но он сначала бросил на прилавок полтинник серебра, выпил положенную треть стакана сивухи и только тогда, разжевывая черствый ломоть хлеба, обратился к Федору:

— Какие новости, знакомый?

— Новостей… нет. И, кажется, не будет, — хмуро сказал он.

— Гм… Категорично и невесело, — усмехнулся Гарин. — Почему же не будет? Уверяю вас, что рано или поздно будут большие новости! Если под ними, разумеется, иметь в виду живое, настоящее дело.

— Не верю… Все как во сне, как наваждение. Полусумасшедшие пьяницы, бездельники сидят у бездействующих вышек и спокойно наблюдают за своим полетом в трубу. А другие — целая орава столбопромышленников — терпеливо ждут горячего часа: вот-вот у бездельников хлынет нефть… Не правда ли, идиллия? — И добавил после грустного раздумья: — Положим, у Гансберга иное дело. Но ему кто-то мешает, и будущее Гансберга столь же неясно…

Гарин резко отодвинул в сторону жестяную банку, переменил тон.

— О, у вас совершенно здравые понятия! Это мне нравится. Вы что же… решаете самостоятельно включиться в эту возню или прибыли в сей благословенный край, надеясь на серьезного компаньона?

Сорокин прицелился взглядом в сухое энергичное лицо соседа, взвесил обстоятельства и, припомнив все свои сомнения, решил: пора начинать новую игру. К чему было оставаться служащим компании, которая не собиралась работать? Спекуляция на заявках пока ничего не дала ей, да, пожалуй, и не даст. Фон Трейлинг сидит себе в Усть-Сысольске и думать забыл о нефти, о деле, которое ему поручено хозяевами. Между тем Ухту может окупить только смелый и упорный труд: это, кажется, хорошо понимает умный человек Гансберг…

И дернуло же его послушаться на пароходе Гришку Запорожцева! Следовало тогда же, не теряя времени, прямиком двигать на Ухту — было бы больше пользы. Случай с мужиком, продававшим бочонок с нефтью, уже тогда определенно говорил, что Трейлинг несерьезный человек!

— Ищу компаньона, — сказал он. — Даже не компаньона, а хозяина, так как вложить в дело ничего не могу, кроме своих рук и головы.

— Для начала маловато, — опять усмехнулся Гарин, — Но все же это лучше, чем промысел Альбертини с месячным доходом в четыре рубля. Нам стоит поговорить серьезно… — Гарин с неудовольствием оглядел тесный кабачок, — Здесь — неподходящее место. Не хотите ли на берег? Разведем костер и поговорим кстати.

Ухта безучастно катила свои волны к устью, две-три лодки потерянно колыхались у обрывистого берега, не ведая о своих будущих путях. Свежий ветер прогнал комаров с открытого места в гущу ельника, набросился на берестяное пламя, разорвал его на длинные красные языки.

Гарин сидел над самым обрывом, обхватив руками колени, и мелкими затяжками изводил табак. Говорил не спеша, следя за далеким грузным облаком, постоянно менявшим свои очертания:

— У меня тоже не очень серьезный капитал… Но для первой скважины, думаю, хватит. Все дело в том, чтобы не ошибиться в ней, в этой скважине. Вы имеете какое-нибудь понятие о промышленной стороне дела? Нет? О, это хуже. Я, в сравнении с вами, почти профессор, да и то сбиваюсь. По многим частностям… Вот начистоту все. Если желаете, ударим по рукам! Разумеется, вы будете не только служащим. В любом деле надо иметь близкого помощника. Согласны?

Контракт был заключен, хотя Сорокин не решился еще открыть Гарину адресов десяти перекупленных заявок. Сейчас они не решали дела, а в будущем еще могли пригодиться.

— Что есть Ухта? — рассуждал часом позже Гарин. — Ухта есть речка. Геологически находящаяся в сфере Урала. Стало быть, нефть можно искать не только в устье Яренги, а на гораздо большем пространстве и, главное, в юго-восточном направлении… Нам предстоит много путешествовать. Помимо всего прочего, важно начать дело подальше от завистливых глаз. Я слышал, что у Гансберга даже грузы начали перехватывать. Гадко! Мы должны показать готовенькую нефть из глубокой скважины, тогда все враги мгновенно обратятся в союзников.

Сорокин утвердительно кивал головой.

— Туземцы говорят, что где-то в верховьях Пожмы есть целое нефтяное озеро… Слышали? Нет? Никто не слышал. А мы проверим… Во всех слухах есть доля правды!

Вечерело. Все звуки замерли, лишь речные волны чуть слышно ворковали на окатанных донных камнях да мирно потрескивал костер. Федор облегченно вздыхал, почувствовав наконец под ногами твердую почву живого дела, и даже не пытался критически оценивать слова компаньона: Гарин в его глазах не возбуждал подозрений.