Иначе говоря, если долго смеешься, скоро будешь плакать.

Идя по коридору с утренним кофе в руке, я шестым чувством понял: что-то не так. В кабинете Сикофанта кто-то поселился. Новый жилец, владелец обширной лысины, на которой боролись за выживание остатки светлых прядок, мертвенно-бледный, словно провел большую часть жизни в банке с формальдегидом, уже сгорбился перед монитором, с такой скоростью бегая пальцами по клавиатуре, что они сливались в мутное пятно. Документы были сложены в аккуратные стопки, на стене красовалась репродукция заката над Пиккадилли, а под ней целая коллекция памятных досок и сертификатов.

Я на цыпочках прошел мимо кабинета, стараясь не привлекать внимания. В нашей комнате Пессимист листал «Уолл-стрит джорнэл» и жевал печенье. Он уже наверняка был в курсе новостей.

— Кто прибыл на замену?

Пессимист оторвался от биржевых квот.

— Точно не знаю. Его выписали из Англии. Переманили от «Барклайс», если я правильно расслышал.

— Жаль, что нашли так быстро… Новый босс просто обязан быть лучше Сикофанта.

— Ох, не сглазь, Мямлик, — бросил Пессимист, вновь углубляясь в газету.

Я кивнул на его печенье:

— Трескаешь шоколад с утра пораньше?

— Отвали, — сказал он, облизывая пальцы. — Завтрак — это святое.

После ленча мой телефон зазвонил. На дисплее высветился незнакомый внутренний номер. Голос с резким английским акцентом произнес:

— Не могли бы вы зайти в мой кабинет?

— Да-да, сей…

Но трубку уже положили. Минутой позже я сидел напротив человека, которого в наших краях вскоре стали называть Британский Чокнутый. Думаю, прозвище приклеилось из-за бледно-голубой радужки: разговаривая, начальник имел привычку рассеянно блуждать взглядом по комнате и неожиданно впиваться глазами в собеседника так маниакально-пристально, что волосы вставали дыбом.

Типичный продукт сурового воспитания, новый босс казался истинным представителем своей страны. В девять лет — хилый мальчик, с тоской смотрящий из окна на мшистый сельский пейзаж где-нибудь в Суссексе, мечтая сбежать из домашней тюрьмы от трех стосковавшихся по власти тетушек. Эти три банши^[42], вылитые персонажи романа Роальда Даля, с крючковатыми носами и ртами, полными почерневших зубов, выхолостили из племянника всякие чувства, пока его святые, но наивные родители разъезжали по магазинам «Маркс и Спенсер». В возрасте тринадцати лет он декламировал Чосера в какой-нибудь чудовищно дорогой частной школе перед профессором с галстуком-бабочкой и плохо скрываемой эрекцией, расстроенный, что товарищи не зовут его курнуть косячок или сразиться в джин^[43] в бойлерной (позже мы выяснили, что Британский Чокнутый учился в интернате в Новой Англии, но это не важно: куда интереснее тешить воображение красочными, пусть и неуместными, стереотипами Старого Света). В возрасте двадцати одного года он смирился с мыслью, что ему не стать новым Китсом или дипломатом вроде Черчилля, а суждено быть максимум очередным обеспеченным господином, спешащим по Бонд-стрит с вечным зонтом, подавляя горький вздох безмерного сожаления во время перерыва на чай «Эрл Грей» и сандвичи с горчицей.

И Британский Чокнутый посвятил жизнь инвестиционным банкам — пришел в эту отрасль как аналитик и постепенно сделал себе карьеру. Это нелегкий путь; любой человек в здравом уме через два-три года сбежит отсюда без оглядки и никогда не вернется. Можете себе представить десять лет работы в таком дерьме? Черт, я бы и сам спятил. Пока невежественное большинство с пеной у рта доказывало, что перед нами прекрасный пример профессионального успеха — один из самых молодых вице-президентов Банка, едва за тридцать, но уже заработал почти полмиллиона, — на самом деле Британский Чокнутый представлял собой квинтэссенцию разочарования в жизни: десять лет каторжной работы, ни пенни наследства от троих тетушек (должно быть, гарпии растрясли все деньги на шарлатанские снадобья и пастушьи кнуты, когда добросердечные родители сверзились с обрыва и погибли в ужасной автокатастрофе), меж тем как чванливые идиоты из дорогой частной школы унаследовали огромные состояния благодаря всего лишь побочному родству с благородными династиями.

Но вернемся к настоящему: сидя напротив и всячески избегая встречаться взглядом с начальником, я исподтишка следил, как Британский Чокнутый разделывается с семью делами в секунду: рассылает мейлы, прослушивает сообщения на автоответчике, молниеносно пролистывает папки с документами, намазывает рогалик маслом, пробегает глазами должностную инструкцию, что-то регулирует в драйвере компакт-дисков и расставляет фотографии, где запечатлен младенец в розовом. Прошло минут пять, но босс подчеркнуто не замечал моего присутствия. Наконец я нарушил тишину:

— Сколько месяцев вашей дочке?

Британский Чокнутый приостановил бурную деятельность и внимательно оглядел меня через толстые стекла очков, после чего поинтересовался ледяным тоном с холодным британским акцентом:

— А почему вас это интересует, позвольте спросить?

Ну не козел? Он откусил от рогалика, записал новое приветствие на автоответчик и разобрал лежавшую перед ним стопку бумаг, после чего заговорил снова:

— Она родилась в субботу.

— В прошлую субботу? — недоверчиво уточнил я.

Он откорректировал настройки монитора.

— Да.

Иисусе! Значит, этот тип размещал по алфавиту бумажки в папках, пока его жена тужилась в родильной палате? Вот и говорите теперь о приоритетах.

— Ну что ж, приступим, — со вздохом начал он. — Итак, где расчеты?

Я опешил.

— Какие расчеты?

Его рот сжался в тонкую щель: Британский Чокнутый остался недоволен ответом.

— Анализы сделок методом сравнительных продаж, которые вы должны были положить мне на стол сегодня утром.

Он захрустел пальцами, закусив нижнюю губу.

— Должен ли я предположить, что вы пренебрегли своими обязанностями, пользуясь отсутствием моего предшественника?

— Нет-нет, я… Дело в том, что я был несколько сбит с толку кадровыми перестановками, и сроки…

Босс на это не повелся и махнул рукой, чтобы я замолчал.

— В этот раз я закрою глаза на вашу неисполнительность, но только в этот. В первый и последний. Сегодня к трем часам расчеты должны лежать у меня на столе.

Я исторгнул нутряной вопль Отпора Начальству:

— Но там же четыре отчета! Это невозможно!

Босс превратился в сидячую каменную статую, а от сфокусировавшегося в лазерный луч взгляда я вмиг покрылся гусиной кожей.

— Мне не приходилось сталкиваться с невозможным в нашей индустрии.

Его требование отличалось от безумных запросов Сикофанта, которыми тот осыпал меня, когда заблагорассудится. Британский Чокнутый определял крайние сроки с высоты десятилетнего опыта работы, лежавшего, так сказать, на его спине тяжелым грузом.

— Вам все ясно?

— Да, — промямлил я.

Ответ не убедил Британского Чокнутого. Он повторил громче:

— Вам все ясно?

— Да! — Я энергично кивнул.

По губам Британского Чокнутого пробежала тонкая усмешка, и я поднялся со стула.

— Не забудьте — к трем часам.

В следующие дни рабочая нагрузка увеличилась от умеренной до сильной и, окончательно похоронив долгосрочную тенденцию, до отупляющей и вызывающей измененные психические состояния вроде да-лучше-я-пущу-себе-пулю-в-живот. И не только у меня — весь отдел слияний и приобретений трясло, как перед кризисом: непомерно много работы и слишком мало живых людей, чтобы ее выполнить. Даже Блудный Сын немного подтянулся: не смывался в спортивный зал посреди дня, оставался на час-другой позже своего обычного времени ухода — полшестого вечера, и даже попросил Юного Почтальона научить его пользоваться элементарными функциями в «Экселе», которые остальные аналитики освоили несколько месяцев назад.

Мои регулярные свидания с нашим тираном из-за бугра оставались менее чем приятными.

— Он сумасшедший, — повторял я, растерянно качая головой.