Саша лежала под одеялом бесформенным силуэтом и, кажется, даже немного дрожала. Я сказал им с Мишей - 'Привет' - и и силуэт под одеялом едва заметно пошевелился.
- Не обращай внимания, - успокоил меня Миша. - Это у неё нормально.
Мы отвезли его к Максиму в тот же день, когда он разоблачил Ларису. Исполнявший обязанности капитана Дюжин велел Мише не уезжать в город, для быстрого доступа. Улыбка, не спадавшая с Мишиного лица, говорила сейчас о том, как он рад снова оказаться на свободе.
Когда мы с Сергеем сели на лавочку у стены, предварительно пожав всем руки, в дверях показался Максим с тарелкой мяса, тазом жареного картофеля и миской салата 'Оливье'. Игроки за столом бросили карты и мы набросились на великолепно приготовленный ужин. Максим не затыкался ни на минуту, рассказывая о том, как непросто жить в клетке у Комарова. По его словам, капитан был не таким уж плохим человеком. Много работал, переживал за людей.
После застолья мы повторили алкоголь и наши глаза уставились на Мишу.
- Чё там было-то? - спросил Андрей за нас за всех. - Я не понял.
- А, он имеет ввиду, - перевёл нам Максим. - Какая же тайна связывала убийцу Ольги,
убийцу убийцы и старых учителей?
Мы закивали в согласии, словно Миша должен был знать все подробности. Усмехнувшись, тот глотнул пива и, достав яркий розовый блокнот, открыл первую страницу.
34
В начале октября тысяча девятьсот девяносто первого года в Ближневехи пришло бабье лето. Солнце вышло из-за хмурых туч и засияло с новой силой. Пожелтевшие деревья, чьи листья ещё не успел унести ветер, окрасили окружающую действительность яркими цветами.
Елизавета Михайловна Рукосуева ещё с вечера приготовила приятное летнее платье, в котором чуть позже пяти утра отправилась в Аксентис. Она прошла мимо школы, с входных дверей которой в тот момент уборщица снимала навесной замок. Белые колонны, от которых сейчас в роще остались лишь невысокие основания, уже тогда начали трескаться. Она оставила здание позади и пошла дальше под сенью высоких берёз.
Вскоре показалось Остовино, дорога через которое петляла мимо аккуратных домиков, выкрашенных в свежие, яркие цвета. Белые наличники, казалось, красили ежегодно - так хорошо они выглядели. Старушки выгоняли коров на выпас, им в этом помогали суровые дворняги. Стоял лай и шум домашней возни.
Дорогу на поле размочил дождь, она была скользкой и грязной. Елизавета Михайловна пошла по траве в надежде оставить туфли чистыми, но затея провалилась. Она вышла на пустынную площадь Аксентиса, усиленно шаркая по потрескавшемуся асфальту.
К тому моменту перед стеклянными дверями промтоварного магазина - стильного здания с косой крышей, отделанного сверкающим алюминием, - уже выстроилась внушительная очередь. Такое же количество людей столпилось около покосившейся жёлтой остановки в ожидании пятьсот девятого автобуса маршрута Аксентис - Городец.
Белый 'луноход' с синими полосками как раз подкатывал к толпе когда учительница литературы встала в конец очереди. С невероятным усилием люди забились в салон и автобус отчалил с характерным звоном.
Через час Рукосуева спрыгнула со ступени 'ЛуАЗа' на конечной, расправляя платье, и перешла через дорогу. Напротив автостанции, на первом этаже панельного дома, располагалась сберкасса номер два. Её зелёные двери с длинными хромированными ручками приветливо блестели в лучах не такого уже тёплого сентябрьского солнца. Выражение лица Елизаветы Михайловны будто бы предвосхищало надвигающуюся осень. Сведя брови, она не поднимала глаз с асфальта, направляясь к блестевшим дверям с абсолютной решимостью.
Но внутри обстановка отражала всё, что угодно, кроме опасности. Характерная для шести утра очередь тянулась от единственного работающего окна, в котором молодая женщина, слюнявя пальцы, отсчитывала чьи-то сбережения. Те бабушки, что могли стоять, переминались с ноги на ногу. Остальные сидели на трамвайного вида стульях у стены.
Очередь Елизаветы Михайловны подошла примерно через час. Она достала из сумки картонную папку с надписью 'Дело', перевязанную жгутом, и, повозившись с узлом под скучающий взгляд кассирши, выудила оттуда кипу бумаг. Кассирша нехотя взяла документы и, полистав их несколько секунд, выдохнула с удивлением.
- Тань! - крикнула она вглубь помещения у себя за спиной. - Подь сюды!
На её зов приковыляла хромоногая, прилично выглядящая женщина, чьи волосы тронула седина. Кассирша протянула ей бумаги и через мгновение послышалось неуверенное 'Ой'.
- Пойдёмте, - кивнула женщина учительнице в направление соседнего, не работающего окна.
Там они разложили все листки на стойку и склонились над ними вместе. Таня достала откуда-то счёты и гоняла деревянные кружочки туда-сюда. В конце концов она озвучила себе под нос.
- Пятьдесят тысяч рублей. - и грузно плюхнулась на стул.
- Всё верно, - согласилась Елизавета Михайловна, выпрямившись.
- Вот эт-то да! - Таня выпятила челюсть. - Премии у вас там, что-ли такие?
Учительница усмехнулась.
- Как же. Первая субсидия за тридцать лет. - она подняла глаза к потолку. - Три новых класса построим. И футбольное поле.
- Ну, хорошо, - кивнула Таня. - Сейчас соберём.
Спустя час она вместе с заведующей отделения под жадные взгляды очереди отсчитывала портреты вождя мирового пролетариата, складывая их в аккуратные стопки. От пачек ломилась стойка и поэтому их стали укладывать в специально принесённую сумку. Когда последняя банкнота уместилась и Елизавета Михайловна расписалась в трёх бумагах, Таня с трудом передала ей ношу.
- А чего же вы с водителем не приехали? - поинтересовалась она. - К нам за такими деньгами только с водителем приезжали.
- Заболел, - индифферентно пожала плечами учительница. - Ничего, я справлюсь.
На счастье Елизаветы Михайловны, пятьсот девятый ждал её на том же самом месте. Под непрекращающийся звон мотора она домчала до пыльной остановки на площади Аксентиса и пустилась в Ближневехи.
Она прошла мимо пестрящего гербами и флагами дома культуры, на песчаных подступах которого через двадцать лет молодёжь будет бить друг другу морды под задорные песни группы 'Руки Вверх', по свежему чернозёму, а затем через широкое поле. За ним в берёзовой роще, за сотню метров от свежевыкрашенного синего дома номер одиннадцать, высилось белесое здание средней школы.
Учительница прошла сквозь невысокую ограду, увернулась от бегавших туда-сюда младшеклассников и вошла через высоченные двери. На втором этаже её ждала дверь с чёрной табличкой, на которой золотистыми буквами значилось пугающее слово 'Учительская'. Не стуча, она распахнула дверь и буквально ввалилась в помещение.
Два человека, сидевших у стола, вздрогнули. Грузная учительница географии схватилась за сердце и заохала, трудовик Александр Семёнович Черненко провёл рукавом по лбу.
- Что, постучать нельзя? - зашикала географичка. - Нервы ни к чёрту!
- Тихо вы! - отрезала Елизавета Михайловна и щёлкнула замком двери.
Черненко включил стоявшую на комоде цветную 'Чайку'. Монотонный диктор программы 'Вести' рассказывал о принятом верховным советом республики Казахстан суверенитете. Втроём учителя склонились над открытой сумкой, светившей рыжими банкнотами.
- Ужас какой, - произнесла Клавдия Семёновна, прикрыв рот ладонью.
- Что делать будем? - сухо поинтересовалась Елизавета Михайловна.
