Трентон неторопливо проводит ножом по шву правой штанины Уотсона, по шву, который на внутренней стороне бедра. Проводит нежно, не надавливая, но Джону все равно страшно.

- Пожалуйста, не дергайся, - серьезно просит Джекс и самым кончиком лезвия аккуратно вспарывает грубый шов тонких джинсов. Нож действительно очень острый - нитки поддаются легко.

Действуя методично, Трентон надрезает штанину по шву, затем поперек и вдруг резко дергает ткань на себя. Джона от этого сильного движения слегка бросает вперед, плечевые суставы отзываются вспышкой боли, но стул при этом стоит как прибитый. Он и есть прибитый, запоздало догадывается Уотсон, только на кой черт ему теперь эта информация - неясно.

Джекс тем временем благоговейно рассматривает открывшуюся кожу с рисунком в виде созвездия. Шершавыми кончиками пальцев он нежно обводит ковш по контуру. Джон покрывается мурашками, но отнюдь не от удовольствия.

Когда Трентон слегка наклоняет голову, Уотсон предполагает, что должно произойти, но помешать этому не в силах. Убийца наклоняется все ниже, пока его губы не прикасаются к голой коже. Джон готов взорваться от ненависти - и к себе, и к этой проклятой метке, и к Джексу, но его судорожные метания, честно говоря, смертоносному любовнику вовсе не мешают.

Несколько легких поцелуев сменяются чем-то более чувственным. Джон ощущает на коже влажный и жадный язык, который никак не может насытиться, вычерчивая ломаную линию от головы ковша к его хвосту.

Джекс тихо стонет, и Уотсон подозревает, что тот возбужден.

- Прекрати, - шипит Джон, - перестань!

Трентон вздрагивает и поднимает на него потемневший удивленный взгляд, словно не ожидая кого-то встретить в этом чудесном уединенном месте.

- О, - говорит он легко.

- Ооооо, - тянет он через мгновение тяжело и веско, с пониманием в глазах. - Тебе неприятно?

- А как ты думаешь? Ты привязал меня здесь, как чучело, рассказываешь про убийства, меня планируешь убить вообще-то! Ты даже не спросил меня, чего хочу я!

Трентон недоумевает:

- Спросить? Чего же ты можешь хотеть?

Уотсон пытается скрестить за спиной пальцы, зная, что все равно будет презирать себя за эту ложь:

- Тебе не приходило в голову, Брюс, что я вовсе не так равнодушен к тебе, как ты воображаешь?

Смесь неистового восторга, надежды и оглушительного разочарования мелькает на лице Далтона. На бледной коже появляются красные пятна.

- Ты врешь мне! - кричит Джекс, вскакивая на ноги.

- Ты врешь мне!!! - кричит Джекс, замахиваясь снова и снова, осыпая ударами лицо Джона.

Это, по сути, просто пощечины, Далтон бьет открытой ладонью, не складывая руку в кулак. Уотсон получал в своей жизни и посильнее.

Но Джекс не может остановиться, пока кровь из разбитых десен не начинает вытекать изо рта Джона.

Брюс резко замирает и с ужасом смотрит на результат своей ярости. Джон языком незаметно ощупывает зубы, оценивая нанесенный ущерб - странно, но все на месте.

Далтон действительно расстроен - он начинает рыдать навзрыд, рухнув на колени и уткнувшись лицом практически в пах Уотсона.

Джон сглатывает кровь и устало вздыхает. Неожиданно в голове всплывает такое далекое воспоминание - как они с Шерлоком сидели в крошечном номере гостиницы и читали записи пациента, которого считали мертвым. Тогда они с Шерлоком сошлись во мнении, что несчастный Трентон был очень скучным одержимым.

Сейчас Джон снова считает Далтона скучным - переходы от полного спокойствия к ярости и горю утомили сверх всякой меры.

Но Уотсон не позволяет себе пожелать быстрой смерти, потому что надежда увидеть Шерлока еще хотя бы раз настолько рвется из него, подступает к горлу из самого нутра, что он делает попытку вновь поговорить с убийцей:

- Почему ты убил Ярмиса? Он обидел тебя?

Далтон поднимает припухшее от слез лицо и спокойно говорит:

- Обидел? Нет. Хотя я не очень хорошо помню. В тот день я действительно был немного… не в себе. Но откровенно говоря, Джон, я ведь тогда не догадывался, какая ты неблагодарная тварь, я придушил этого типа, чтоб искупить свою измену.

Отлично, горько думает Джон, просто отлично. Поль Ярмис убит, чтобы малыш Джонни не рассердился!

С усилием восстанавливая самообладание, Уотсон продолжает мягкий допрос:

- Почему ты не сменил способ убийства, Брюс? Ты же умный, ты понимал, что тебя смогут выследить.

Губы Брюса изгибаются в презрительной усмешке:

- Полицейские - кретины. Не хотелось из-за них менять мой эффектный почерк. Я уникален, - и видно, что Джекс верит в это, - а полиция, ты же знаешь, сборище жалких клоунов, которые лишились моих отпечатков! Тот экземпляр, что был в клинике, я уничтожил еще на четвертом месяце “лечения”.

- Как ты узнал, что твоих отпечатков нет в деле?

- О, Джон, я знал это давно. Конечно, у них была еще копия, просто… Немного денег, немного хитрости… заштатные архивариусы в полиции тоже люди. Чтобы появился Брюс Далтон, Трентону Джексу следовало испариться.

- Ты следил за мной? Как ты узнал, что я буду в том сквере?

На лице Джекса в равных пропорциях смешиваются гордость и разочарование:

- Не очень много шансов на то, что ты останешься без своего дружка, но ты как последний дурак сам дал мне отличную возможность! Я все время старался быть неподалеку. Ну надо же, Джон, я даже не ожидал, что все будет настолько просто. Всего-то и трудностей, что дотащить тебя до машины.

- Твою машину все равно выследят. Дорожные камеры сейчас почти везде, - Джон так сильно верит в это, что его голос едва не срывается.

В ответ на это Трентон лишь загадочно улыбается и качает головой:

- Ничего страшного.

Если что-то не беспокоит маньяка-убийцу, это должно беспокоить его потенциальную жертву. Но Джону еще кое-что надо услышать.

- Расскажи мне о Кори Блэкуэлле, Брюс, - просит Уотсон. - Мне кажется, он был для тебя кем-то важным. Кем-то… особенным.

Лицо Джекса неуловимо меняется - Джону кажется, что на мгновение убийца исчез, а показавшийся из-под маски юный студент-медик вновь стоит на перепутье перед самым тяжелым выбором в своей жизни.

Но Трентон встряхивает головой, и наваждение исчезает.

Студент снова сделал неверный выбор.

- Кори был слабоумный, разве ты не знаешь? Привязался ко мне как щенок, не мог ни на минуту отойти. Приходилось возиться со всеми этими сорняками, будто я чертов агроном!

- Что произошло той ночью? До пожара? - Джону и правда очень хочется выяснить.

Далтон усмехается:

- Думаешь, у тебя будет шанс доложить об этом своему кудрявому проныре? Это вряд ли, хотя твоя преданность поражает… Лучше бы я остался с Кори! - всхлипывает Трентон громко, прижав ладони к глазам. Он все еще сидит на полу, но к Джону не прикасается.

- Ты ведь любил его? - тихо спрашивает Уотсон.

- Он был дебилом, что тебе не ясно? - кричит Джекс, но это не гнев, а затаенная боль. - Я не мог и не хотел любить дебила! Я любил тебя! Кори просто… просто ему не надо было меня удерживать, когда я собирался уйти. Но он плакал и собирался позвать Маккензи. Мне пришлось заставить его молчать, пришлось, но я не хотел не хотел душить не хотел не хотел не хотел…

Трентон утыкается лицом в свои колени и тонко, безысходно скулит. Джон ненавидит этого человека, этого жестокого убийцу, но не может избавиться от жалости. Несколько неуместных капель жгучей влаги тяжело повисают на ресницах, и Уотсон сердито смаргивает их.

Постепенно скулеж затихает. Некоторое время они молчат.

Кровь из разбитого рта засыхает и неприятно стягивает кожу.

Но у Джона есть еще вопросы:

- Я догадываюсь, как ты познакомился с Миллсом и Эймосом, морг - удобное прикрытие, ведь оба недавно потеряли близких людей. И понятно, как ты попал в дом к Эймосу, - у вас было свидание. Но Миллс не мог согласиться на свидание, да? Почему он тебя впустил?

Брюс поднимает голову - на этот раз по его лицу видно, что он действительно горько плакал.