Он поднимает голову и делает плавный кувырок спиной вперед, смотрит на меня. Его лицо окрашивается знакомыми чертами. Чужак ушел. Надолго ли? Надеюсь насовсем.
- Помнишь? - Смеется Митя.
Я помню. Он изображает смещающийся циклон. Мы забросили эту игру года три как. Правила её просты: нужно принять позу эмбриона и летать по комнате от стены к стене, а при соприкосновении двух циклонов (меня и друга) необходимо громко имитировать раскаты грома, которые, всегда, перерастали в громкие раскаты ребяческого смеха.
Я настолько обрадовался прежнему другу, что забывшись его смехом и своими воспоминаниями упустил момент, когда он оттолкнулся от потолка и уже целенаправленно мчал на меня. Бум! - два циклона встретились, и громыхнувший следом раскат смеха разрядил гнетущую атмосферу каюты.
Большая часть спины Митя припечатала мою грудную клетку, а поясница, ближе к копчику, лицо, и чуть, если бы не вновь затормозившая нас стена с круглыми выпуклыми окнами, не закинул мне ноги на плечи. Виденье со стороны сей нелепой конструкции из двух тел, рассмешило нас еще пуще, и моё негодующие сознание временно затуманилось.
Я понял, точнее предположил, но был уверен, абсолютно, наверное, что таким образом Митя хочет отпустить свое прошлое, покончить с детством, что эта игра последняя. Скорее всего, он переживает половое созревание, поэтому и мысли его путаются и несет непонятно что. На уроках рассказывали, что этот биологический процесс пробуждает некие новые чувства, и некие перемены в организме, возможно, надо полагать, перемены касаются и настроения, а может влияют и на работу мозга, что вполне объясняет поведение Мити. "Придет время, и вы сами всё почувствуете и увидите" - говорили Старшие, ничего не объясняя. Оно и понятно: попробуй объясни тут трансформации, творящиеся сейчас в голове у лучшего друга.
Всё ещё смеясь, Митя делает кувырок и, словно прыгун в воду, выныривает ко мне, тоже смеющемуся, лицом. Его взгляд вновь переменился, от чего мой смех начинает сходить на нет.
Чужак вернулся. А уходил ли? Затаился.
Тем временем он берёт меня за плечо и разворачивает к иллюминатору, поэтому я не успеваю убедиться в своей правоте, или же в ложном обвинении. Подтолкнув меня ближе к стеклу, Митя стает у соседнего иллюминатора
- Наверное, с нашим поколением уйдет и память об этой игре, - говорит он.
Теперь точно - вернулся. Обвинение имело место быть. Я тяжело вздыхаю:
- Почему?
- А тебе хотелось бы играть в игру, которая ассоциируется, посмотри, - делает жест головой, указывая на вид из окна, - с апокалипсисом планеты Земля?
Под нами всполохи ядерных гроз, словно скрутившийся в клубок мифический дракон беспрестанно извергает адское пламя, окрашивая небо во все цвета преисподней на многие мили вокруг. Справа от него зарождаются три детеныша поменьше. Петлей из центра каждого ползут черные змеи (толи дым, толи пепел, толи все вместе), расширяясь и приобретая темно-серый оттенок на выходе, заполняя собой все пространство до видимого нам края Земли, где отблески ровно таких же атомных циклонов, как раны на теле космоса, то раскрываются, то затягиваются.
- Ты не прав, - говорю я, - в будущем грозовые тучи будут наполняться влагой, как когда-то, и обрушивать ливни на землю, а не радиоактивные осадки. И игра будет жить такой, какой представляем её мы.
Вид адского зрелища завораживает, и погружает каюту в абсолютную тишину на минуты две. Удивительно.
- Представляешь, раньше, любимой детской игрой, была игра в войну, - нарушает молчание Митя, - понарошку.
"Как?" - хочу спросить, но друг не дает раскрыть рта, продолжает:
- Еще люди могли позволить себе покупать еду, выбирая ее по красоте упаковки, представляешь?
"Откуда ты это знаешь?"
- И особи женского пола сожительствовали с мужчинами.
Вот тут у меня просто отваливается челюсть, и я его перебиваю:
- Нет, ну ты точно спятил! Тебе прекрасно известно, что такое сожительство, было, и является! равносильно губительно - цитирую! "Равносильно губительно для человечества, как и проявления любого вида искусства". Зачем вспоминать об этом вообще?
- Они воспитывали детей вместе и...
- Прекрати! - не выдерживаю и пихаю его локтем в грудь. - Где ты нахватался этого бреда?!
- ...и не отделяли братьев от сестер. - Чуть сбив дыхание заканчивает фразу друг.
Толчком его отнесло на метра полтора назад. Я зол. Бью левой рукой в его правое предплечье, и сразу обещаю себе, что этого больше не повториться, никогда. Сначала поворачивается его туловище, потом медленно голова, и последними возвращаются на середину белков черные зрачки в голубой оправе. Он нисколько не поменялся в лице, что сейчас мне даже на руку. Сейчас-то я увижу, как потухнет этот наглый огонь. Я хватаю его за плечи, крепко сжимаю и говорю суровым, спокойным тоном наставника:
- Тебе что, напомнить все причины апокалипсиса, а?
Мой взгляд не дрогнул, устоял, сейчас он - лед, стремящийся покрыть озерную гладь, дабы разгладить появляющиеся волны безрассудства.
- Забыл, чем оборачивается привыкание к особи противоположного пола? - Продолжаю давить. - Ничем хорошим, лишь стремлением загубить свою жизнь, жизни близких, жизни целых государств. И ради чего, скажи мне? Разве ты забыл художественные и документальные видеофайлы, где наглядно показывается, как необоснованное ничем стремление спасти всего одну женщину, приводит к гибели множества других людей? Это безрассудство! И ты знаешь! что подобное поведение ничуть не лучше равнодушия присущего творческим, и людям с философским складом ума. - Мои слова - камни. Они сыплются непривычно бурным потоком, обрушиваются с шумом многотонного водопада в реку, как мне кажется. И еще кажется, что мне это нравится! - Да, нас разделили по половому признаку на две общины, но это самое малое, чем пришлось пожертвовать, чтобы безрассудству, наконец, пришел конец! А самое главное: пришел конец эпохе равнодушия. Ну! Обязанности распределены, должности назначены, каждый на своем месте и занят делом - прекрасно же! А придет время, придет и пора размножаться. Нет. Если и сравнивать нас, то с пчелиным строем, а наш Корабль - это улей.
Я торжествую! Меня ни разу! не перебили и, похоже, внимательно выслушали. Мой гнев сменяется милостью, по лицу растекается теплая улыбка, а в глазах мерцает довольная радость, точно отблеск воды на непроглядном дне колодца. Я чуть ослабляю хватку рук и взгляда: разжимаю кулаки, скомкавшие куртку друга, моргаю. И в этот самый момент на меня обрушивается чистое безумие. Оно, в обличии Мити, каким-то невероятным молниеносным движением стягивает через голову куртку, которую я всё ещё держу за плечи, но которая, вот незадача, теперь полая, без хозяйских внутренностей. Меня настолько поразила неожиданная смена главных героев, что я застыл, как вкопанный, боясь испортить своей плохой игрой следующую сцену. Руки безумца толкают меня в грудь, и я отлетаю под синим "парусом" из полиэстера к стене, где (в который раз!) примеряю спиной стеклянную выпуклость иллюминатора. Вместо того, чтобы придержать глаза, спешащие покинуть орбиты, мои руки по-прежнему вытянуты и пальцы буквально дырявят синюю ткань. Сейчас я похож на тореадора, готовящегося к атаке бешеного быка. И он не заставляет долго ждать себя. Его голова появляется между мной и "мулетой", в промежутке между моими руками. Не хватает только рогов.
- Пчёлка, а пчёлка, зачем тебе такие большие глазки? Тем более два? - Безумец тычет пальцем мне в переносицу. - Смотреть одновременно на три стены? Пауза, как будто ждёт ответа, но я знаю, что это не так.
- Пчёлка, а пчёлка, а зачем тебе такие большие ушки? - Дёргает меня за них. - Чтобы слушать шум улья и молчание космоса?
Пауза.
- Пчёлка, а пчёлка, а зачем тебе такие большие здоровые зубки? - Оттопыривает и теребит из стороны в сторону мою нижнюю губу. - Кушать сублимированный мёд?
