— Не поднимай, дочка, тяжелое. Ведра не наполняй так, покалечишь себя, — сказала она.
Ее забота смущала Закию. «Неужели Миннигали что-нибудь сказал ей обо мне? Наверно, так. Хоть бы не начала чего выспрашивать».
Мать чутким сердцем все понимала, не надоедала девушке разговорами. И действительно, какое ей дело до молодых? Пусть как хотят, так, и поступают. Самое главное — девушка работящая, быстрая, ловкая. Хорошая пара ее сыну. Кто не любил никогда, тот несчастный человек, холодный, слепой. Какой интерес ему жить на свете?.. Вот ведь жизнь! Кажется, совсем недавно Миннигали был ребенком. И не заметила, как стал мужчиной. До его возвращения остался еще один год. За это время Закия закончит десятый класс. Сыграют они такую свадьбу! Хабибулла с Маликой будут сидеть в самом центре стола. А потом станут они бабушкой и дедушкой, будут нянчить внучат. На кого будут похожи внуки? В чью родню потянут? Говорят, внуки еще ближе и дороже детей. Почему так?
— Иной[21], мясо закипело. Соли маловато. Добавить? — спросила Закия, пробуя бульон из деревянной ложки.
— Добавь, — сказала Малика. Ей почему-то захотелось обнять Закию и приласкать, как родное дитя. Но она старалась не давать воли своим чувствам. Посмотрев через плечо Хабибуллы, подкладывавшего дрова под казан, на огонь, она сказала: — Отец, не топи так сильно. Суп вкуснее, когда кипит на слабом огне.
— Тогда я пойду немного травы накошу, — сказал старик.
— Далеко не уходи, понадобишься.
Муж ушел. Малика поторопила девушек, чистивших картошку:
— Вы не очень-то возитесь, девчата. Если запоздаем о обедом, стыда не оберемся.
Закия разложила на холстине, расстеленной в тени березы, посуду и помогла дочистить картошку.
— Давайте закончим работу поскорее и пойдем искупаемся.
«Умница! Мой младшенький не пропадет с Закией, — подумала мать и тут же пожалела, что не поженили они Ти-мергали. — Двадцать четвертый год идет, а все еще один! Не послушался отца с матерью. Женился бы до армии, как было бы хорошо. Сколько сватали мы ему дочку соседа, почему-то не захотел. Разве может взрослая девушка два-три года ждать? Взяла да вышла замуж. Сейчас так славно живут. Правда ли, что любит он Тагзиму, как говорят люди? Нет, не должно этого. быть. Какой стыд-позор, если молодой холостой парень полюбит разведенную женщину! Да и я сама смогу ли назвать невесткой женщину, которая не по душе? Правда, теперь дети редко спрашивают у своих родителей, на ком жениться…»
Солнце поднялось высоко над головой. На обед собрались мужчины, которые работали на горе. За ними пришли женщины и школьники. Только Хабибулла все еще таскал скошенную зеленую траву на арбу.
Издали наметом приближался всадник. Стали гадать, кто это так гонит коня.
— Да это же Сабир! — угадала Зоя-апай.
— Сабиру нельзя лошадь доверять! Как сядет в седло, гонит безжалостно…
— Раз не умеет ездить, будет теперь пешком ходить, — сказал рассерженным тоном бригадир и пошел навстречу верховому.
Но Сабир, не обращая на него внимания, подскакал прямо к костру, где вокруг скатерти сидели мужчины, и крикнул задыхаясь:
— Война началась!.. Война!
Бригадир не поверил его словам. Он вырвал у Сабира поводья и закричал:
— Слезай, провокатор!
Испуганная лошадь отпрянула назад. Чуть не вылетевший из седла Сабир схватился за ее гриву.
— Я не шучу…
— Кто сказал?
— Из района сообщили.
Бригадир не знал, верить ему или не верить. Он с надеждой посмотрел на односельчан:
— Как же это? Жили себе мирно-спокойно… И вдруг сегодня — война!.. Что же теперь будет?
Колхозники были поражены вестью.
— Война?
— Какая война?…
От реки бежала ватага мальчишек. Кто-то из них радостно кричал:
— Война! Война! Ребята!.. Война началась! Ну, дадим мы теперь врагу!
Увидев встревоженные лица взрослых, мальчишки сразу замолкли и притихли.
Колхозники окружили Сабира. Так и не дознавшись от него, где, когда, как началась война, быстро собрались домой. Теперь было не до еды.
Через несколько минут на поляне остались лишь Хабибулла и Малика.
Тишина стояла необычная. Все вокруг оставалось неизменным. День такой же ясный. Солнце печет с такой же силой. Жарко. Внизу, в уреме у реки, поет соловей. Трели у него короткие, голос писклявый, странный. Два-три раза свистнет и долго молчит, словно проверяя свое мастерство. Это, наверно, маленький соловушка учится петь. Вот опять… Опять… У остальных птиц, перелетающих с ветки на ветку, с дерева на дерево, голоса по-прежнему радостные, беспечные. Жизнь их идет своим чередом, корма сколько угодно, птенцы при них. Что йм горе людей! А сыновья Хабибуллы далеко от дома. Какая судьба ждет их? Что с Тимергали, который служит на границе? Если правда, что война началась, то первый удар примет граница.
Безрадостные мысли ни на минуту не покидали Хабибуллу. Он механически запряг Белолобого в телегу, собрал пожитки, брошенные колхозниками второпях, сложил всю посуду, завернул в платок хлеб.
Малика выливала суп из чашек в казан. Услыхав, что она беспрестанно шмыгает носом, Хабибулла рассердился:
— Перестань!
Малика уголком головного платка утерла слезы. Но не могла долго удержаться, присела перед казаном и начала рыдать еще громче:
— Тимергали мой… и-и-ии, сыночек мой!..
— Ну, будет тебе, будет! Нечего раньше времени слезы лить, — говорил Хабибулла, успокаивая жену. — Ничего еще не известно. Может, все это неправда. А если правда, то что аллах пошлет, то и переживем. От судьбы не уйдешь.
Когда Малика немного успокоилась, Хабибулла вылил суп в яму, прибрал на таборе. Закончив все дела, подошел к жене, окаменело стоявшей под березой, положил ей руку на плечо:
— Садись, ехать надо.
В дороге мать молчала, Хабибулла же, наоборот, желая немного отвлечь жену от мрачных мыслей, то без конца болтал, то без причины хохотал или покрикивал, погоняя лошадь:
— Но-о-о! Живей шагай, Белолобый! — Он тронул за локоть сидевшую с опущенной головой жену, улыбнулся: — Вспомнил я одну историю про нас. Давно было, когда я еще мальчишкой бегал. Бадруш-бабай выдал свою дочь Афаззу за парня из соседнего аула. Сыграли свадьбу. Повез зять Жену в свой аул. По дороге увидел их какой-то чудак и сочинил частушку: у твоей Афаззы нос приплюснутый очень. А жених был с норовом, его это так задело, что он сбежал от жены! — Хабибулла долго и громко хохотал над своим рассказом, но это не помогло — Малика даже не улыбнулась. — Ну хватит, эсэхе, не мучай себя…
Возле правления собрался народ. Хабибулла передал вожжи жене:
— Ты пока езжай домой.
— Быстрее приходи, — ответила Малика.
Хабибулла кивнул и, питая в душе еще какую-то надежду, подошел к собравшимся и спросил:
— Правда?
— Правда, — ответил Хабибулле старый Заният.
Собрав все силы, Хабибулла держался. Уж не сон ли
это, тяжелый, страшный? Кому нужна война? Чего не хватает этому Гитлеру?..
Старый Заният нашел в Хабибулле человека, который еще не знает подробностей, и, шамкая беззубым ртом, стал рассказывать:
— В четыре часа утра Началось. По-нашему — в шесть. Так говорят. Мы тут и не знаем ничего, а там уже кровь льется. О, аллах…
От этих слов у Хабибуллы перехватило дыхание, в ушах все время назойливо звучали слова: «Кровь льется… кровь льется…»
Захрипел репродуктор над крышей правления, и все сразу притихли.
— Сейчас последние известия передавать будут, — сказал кто-то шепотом.
Установилась настороженная тишина. Сотни глаз устремились в одну точку. Круглый, как шляпа, черный, помятый по краям репродуктор похрипел, пощелкал и опять замолк. Народ продолжал ждать. Разошлись поздно, когда солнце, обойдя половину земли, устало село за горы и наступили сумерки.
Мало кто спал в эту ночь.
XXIV
Вторые сутки пошли с начала войны…
Миннигали вернулся домой, в общежитие, после ночной смены. Он не знал, куда себя девать. Тяжело переживал известие о войне. Где-то сейчас сражается с врагами его брат Тимергали. Мысли о нем пе давали покоя. Что теперь делать? Нельзя же так сидеть! Он должен определить свое место. Куда идти? У кого спросить совета? Ему захотелось увидеть отца и, как в детстве, посоветоваться с ним. Что бы сказал ему отец?.. Отец, конечно, сказал бы без всякого раздумья: «Сын, святой долг защищать Советскую власть, которую мы завоевали. Сейчас твое место рядом со старшим братом, на фронте. Иди, возьми оружие, оправдай мою надежду».
