— Хочет, чтоб покланялись ему, — сказала Зубаржат.

— Миннигалй вовсе не такой!

— А что это ты его защищаешь? Уж не влюбилась ли? — спросила ее подружка.

— Они парни хоть куда, можно и влюбиться.

— Младший-то занят уж. Закию любит.

— Подумаешь! Ее ведь с нами нет, в ауле осталась. — Тагзима хитро подмигнула: — Не каждая девушка, которая ходит с парнем, выходит за него замуж, и не каждый парень женится на своей девушке. Недаром в песне поется: «Если любишь, люби двоих, одного держи про запас»! Я вам советую: пока молодые, гуляйте вволю!

— Что же ты сама не гуляешь? — спросила Асмабика.

— Если бы я полюбила, то и с двумя бы гуляла. Кого люблю, с тем и гуляю!

Женщины захохотали. Тагзима закрыла глаза и покачала головой:

— Я бы показала, почем сотня гребешков.

Тем временем обоз покосников проехал через березовый лес и стал выезжать на пойму, по которой тянулись необозримые луга. Возле карагайловского луга остановились и начали табориться. Старшие принялись строить шалаши, распрягать лошадей.

Ребятишки бросились к реке, но недолго плескались они в светлой, чистой воде. Надо было помогать взрослым: принести воды, набрать дров — мало ли дела на покосе…

Кое-где на лугу уже посвистывали, позванивали косы. Косари правили и пробовали инструмент, легко, играючи смахивали первые рядки пышного лугового разнотравья. Трава уродилась отличная — сочная, мягкая, душистая.

Тагзима будто случайно оказалась возле Тимергали.

— Вы отдельный шалаш не делаете? — спросила она.

— А зачем он нам? — сказал Тимергали, пробуя косу.

— Семейные строят себе отдельные шалаши! А как вы будете, если Малика-апай приедет?

— Пусть приезжает, ей и в колхозном шалаше места хватит, она у нас не привередливая.

Заметив Хабибуллу, орудовавшего деревянными граблями, Тагзима принялась точить свою косу. Затем она обкосила траву вокруг большого куста шиповника и снова очутилась около Тимергали:

— Почему ты все один да один?

— Как один?

— Никогда не видела тебя с девушкой. Что же, решил всю жизнь в холостяках ходить? Когда в армию уходишь?

— Как повестку получу.

— Чего ж ты на покос поехал, раз в армию идти?

— Я люблю работать в поле, на покосе особенно — смотри, какая красота на лугу!

— Интересные вы люди… И ты и Миннигали, — засмеялась Тагзима и, взяв большую охапку травы, понесла к колхозникам, строившим шалаш.

Дотемна кипела работа подле шалашей, выстроившихся в ряд на берегу реки. Мужчины заготавливали толстые поленья для ночного костра, ребята таскали ветки, женщины варили суп в казанах, кипятили чай, готовили ужин.

В тот вечер, конечно, не было ни песен, ни танцев. Уставшие не столько от работы, сколько от свежего, пьянящего воздуха, люди, как только поужинали, сразу же повалились спать. Костры погасли, смолкли голоса. Слышно стало фырканье стреноженных лошадей на лугу у реки, стрекотание кузнечиков, комариный писк в шалашах да крик ночных птиц.

Хабибулла лежал рядом с сыновьями в углу бригадного шалаша. Сколько себя помнит, каждое лето приезжает он в эти места на покос, с самого детства: ребенком, мальчиком, парнем, теперь уже его взрослые сыновья вместе с ним приехали. И хорошие сыновья, трудолюбивые, честные парни…,

У старых людей сон короче летней ночи. Улегшийся позже всех Хабибулла проснулся, едва забрезжил рассвет, и пополз к выходу.

Любил старый Хабибулла раньше всех выбраться из шалаша, молча вот так постоять, посмотреть, прислушаться, полюбоваться на занимающуюся зарю.

Туман висит над рекой. Первые лучи солнца едва проблеснули в росинках на траве. Сияют влажные цветы — желтые, белые, синие — в густой зелени луга.

По кустам щебечут птицы. На вершинку сосны уселась и удивленно стрекочет сорока.

Не первый раз подумал Хабибулла о том, что вот эти цветы, что сияют, радуясь первым лучам солнца, будут пе сегодня завтра скошены, их высушит солнце и люди уложат в стога. И только летний запах напомнит зимой об ароматах цветущего летнего луга. Так и человек — родится на свет, чтобы расти, цвести и умереть, оставив потомство. Ему взгрустнулось. Но он повеселел, когда сказал себе: «А ведь жизнь пошла удивительно хорошая, нынешнее поколение такое счастливое! Все, что завоевано в тяжелые годы, все достанется им… Умирать буду — завещаю своим сыновьям ценить, беречь эту жизнь…»

Еще продолжая думать об этом, Хабибулла занялся привычными делами. Присел на корточки возле березы, которая раскинула свои ветви над шалашом, и начал отбивать и точить затупленные косы. Звон отбиваемых кос послышался и около других шалашей, он напоминал утреннюю перекличку петухов.

Скоро проснулась вся бригада. Потягиваясь, люди выходили из шалашей.

Бригадир уже успел сбегать искупаться и теперь пятерней приглаживал мокрые волосы.

— Эй, давайте-ка до чая встряхнемся малость! — крикнул он, берясь за свою косу.

Оставив у шалаша кашеваров, колхозники вышли на луг.

По старинному обычаю, пропустили вперед самого старшего и опытного.

— Пожалуйста, агай!

Хабибулла гордо улыбался, потому что именно ему поручили торжественно открыть сенокос. Он засунул брусок за шерстяной чулок, расстегнул ворот рубахи. Взял поудобнее в руки косу и размахнулся ею.

— Пусть щедра будет наша земля! — с этими словами он начал новый сезон.

Косари выстроились в ряд за Хабибуллой и дружно принялись за работу. За ними легли ровные ряды пахучего скошенного сена.

Одновременно начали косить и в других местах. На каждом участке как-то само собой разгоралось соревнование. Возгласы людей, звон натачиваемых кос — все эти звуки смешались в один общий шум, обычный для сенокосной поры. Передние старались уйти от задних, задние — догнать их. Движения у косарей слаженные, враз поднимаются косы и, сверкнув на солнце, снова погружаются в густую траву.

Ложится скошенная трава в ровные ряды, блестит на солнце. Ложатся цветы, которые только что кивали и улыбались друг другу. Легкий утренний ветерок разносит медовые запахи по всему лугу.

Скошено было уже довольно много. Косари не останавливались даже на перекур. Хабибулле не под силу было тягаться с молодыми. Поэтому он оставил на своем ряду старшего сына, а сам стал обкашивать траву между кочками, кустами да по краям дороги. Тимергали никому не уступал первенства. Он косил спокойно, легко, широким взмахом рук, косил чисто, без огрехов. Миннигали старался не отставать от брата, но быстро устал. Лицо у него стало красным, потная рубаха прилипла к телу. Однако он упорно держался и виду не подавал. Чтобы не пропустить вперед себя подпиравшего его сзади Сабира, он нажимал изо всех сил.

— Вот стараются сыночки Хабибуллы-агай, — сказал Сабир, злясь, что не может догнать Миннигали. — Перекурить не дают!

И Сабир все-таки не выдержал, остановился. Вытер со лба катившийся градом пот, начал закручивать папиросу, но колхозники, шедшие сзади, закричали:

— Эй, трогай!

— Потом покуришь!

— Нашел время!

Сабир высыпал махорку с ладони на землю и опять схватился за косу:

— Уф!..

Когда солнце стало припекать сильнее, со стороны шалашей послышались удары по железу, созывавшие косарей на завтрак.

Хабибулла закричал далеко ушедшим сыновьям:

— Эй, ребята, чай пить!

Те, кто уже закончил свой ряд, в ожидании задних сворачивали самокрутки, снимали рубахи. Затем все вместе, гурьбой, с шутками и прибаутками двинулись к шалашу.

Хабибулла шел сзади, рядом с Миннигали, Он осмотрел ладони сына:

— У-у, какие волдыри! Не надо сжимать черенок косы, нужно расслабить пальцы. А то не сможешь долго работать. Устал?

— Немножко, — сказал Миннигали, вытирая потное лицо.

— Ну, ничего. Сначала всегда так бывает, пока тело не разойдется. Потом станет легче. Только правильно расходуй свою силу, сынок.

— У меня силы хватает, отец! — сказал Миннигали, показывая мускулы на плечах. — Зачем жалеть?

— Я не говорю, что надо жалеть. Работай в полную силу. Но только правильно расходуй свою силу, коси размеренно, не медли, но и не торопись. От уставшего человека, сам знаешь, хорошей работы не жди.