Я крикнул слуг из «Серебряного оленя», и с моим эскортом обоих дворян перенесли на второй этаж в свободную комнату, где благополучно уложили спать. Пришлось успокоить смущенно топтавшегося в коридоре хозяина трактира, заявив, что если господа наутро откажутся платить, то их ночлег можно будет вычесть из моего жалованья. Так же, как и завтрашнее пиво для студиозусов. После этого повеселевший мэтр Пигаль отправился обратно на кухню, а я наконец-то добрался до своих мансардных апартаментов и с чистой совестью завалился спать.

Несмотря на то, что мне и в этот вечер удалось выйти сухим из воды, спал я крайне беспокойно. Всю ночь мне снились благородные дамы, разглядывающие меня презрительно-брезгливо, и шикарно одетые кавалеры, все как один с черными напомаженными усами на надменных лицах, тычущие в меня пальцем и цедящие сквозь зубы: «Он в услужении у трактирщика!» Дамы прикрывали личики веерами, а свободной рукой швыряли в меня тухлые яйца и помидоры, мужчины хмурились и театральным жестом клали руку на эфес шпаги. А я спешил скрыться долой с их глаз, позорно втянув голову в плечи.

Несколько раз я просыпался в холодном поту. Но, повертевшись с четверть часа в постели, снова засыпал, чтобы увидеть тот же самый кошмар заново. Закончилось тем, что предрассветные часы я провел полусидя в постели, чередуя мгновения спасительной дремы с промежутками томительного бодрствования, во время которых снова мучил себя мыслями о правильности сделанного мною выбора. Очень уж это было не по-дворянски – заниматься охраной в трактире. Но ведь, с другой стороны, ничего предосудительного я не делал, в конце концов, охранять порядок – это не сапоги прохожим чистить и не ночные вазы мыть. Может, мой способ заработка и не престижен, но уж точно честен. Я не разбойник с большой дороги, не нугулемский наемник и не прилипчивый приживала при богатых родственниках. Так что все хорошо и все правильно, но… Но все-таки что-то не так. Что-то не дает мне покоя все эти два дня новой жизни.

Я тщательно перебирал все доводы за и против, пытался найти изъян в своих рассуждениях. Но все время приходил к одним и тем же умозаключениям. Общественное мнение – вот тот порог, о который я все время спотыкаюсь.

В конце концов, совсем измучившись этими думами, я решил плюнуть на все сомнения и отдаться на волю течения. К чему противиться судьбе? Если уж Всевышний посылает мне такое испытание – значит, такова Его воля, таково мое предназначение. Пусть дамы морщат свои прелестные носики, пусть благородные месье хмурят брови и топорщат напомаженные усы! Я пройду этот путь до конца, ведь он открылся предо мною в минуту черного отчаяния, когда все настойчивее стали закрадываться мысли о сведении счетов с жизнью. Пусть мне придется терпеть насмешки и презрение окружающих, пусть придется отстаивать правоту с оружием в руках, я не сверну в сторону! Господь не посылает испытания слабым. Как говорили благородные предки: «Бог с нами! Так кто же против нас?!» Вперед, шевалье Рене Орлов, вперед!

Когда первые лучи восходящего солнца, искаженные грязным стеклом, упали на поверхность стола, я наконец-то провалился в спасительные объятия глубокого сна. Проснулся уже в половине одиннадцатого. При этом чувствовал себя превосходно. Тело отдохнуло, душа избавилась от сомнений. Пора было начинать новую жизнь. И вроде бы уже два дня этой жизни прожито, но я четко чувствовал, что отсчет нужно вести именно от сегодняшнего утра. Настроение было настолько превосходным, что хотелось петь. И это при полном отсутствии как слуха, так и голоса!

Я бодро спустился во двор трактира, где целый час занимался фехтованием, отрабатывая удары на большой деревянной колоде, неизвестно с какой целью прислоненной к стене сарая. Затем я умылся, переоделся и с аппетитом позавтракал в общем зале в обществе Жерара, которого вытянул из кухни под предлогом важного разговора.

Пигаль-младший или, если уж быть точным, средний, ибо у мэтра Пигаля кроме двух дочерей имелся еще и шестилетний сын, сразу сообщил мне, что вчерашние господа-бузотеры поутру проснулись со страшной головной болью, но без какой-либо злобы на сердце. Удивлялись, что их кошельки остались нетронутыми. Когда же им в подробностях рассказали все события прошлой ночи, которые они почти не помнили, месье сильно смутились и порывались немедленно идти приносить извинения «благородному шевалье». Остановить их смогло лишь известие, что я лег спать только под утро. Горе-бретеры успокоились и пообещали навестить меня с извинениями на днях. После чего расплатились и за ночлег и за ужин, да еще и щедрые чаевые оставили. В общем, все завершилось очень даже благополучно, и мне не пришлось оплачивать комнату за свой счет.

Нужно признать, что вопрос с оплатой долга виконта и его кузена беспокоил меня гораздо больше, нежели кувшин дешевого пива для студиозусов. Но и эта проблема решилась бескровно для моего кармана. Жерар заявил, что у него имеются кое-какие мысли на этот счет. Уточнять я не стал – раз уж парнишка берет на себя эту проблему, то пусть сам и выкручивается. А у меня сейчас были другие приоритеты. Я битый час в подробностях расспрашивал племянника трактирщика обо всех известных ему происшествиях в заведении с участием дворян. Затем долго гулял по городу, переваривая и систематизируя полученные сведения, пытался уяснить для себя, когда какой линии поведения целесообразнее придерживаться.

В трактир я вернулся уже в седьмом часу вечера. Занял свой пост в общем зале, попутно заказав себе легкого вина. Желудок делал весьма непрозрачные намеки на то, что можно бы уже и поужинать, раз завтрак оказался совмещен с обедом. Пришлось напомнить ему прописную истину: перед боем наедаются либо полные дураки, либо слишком уверенные в себе люди, что в общем и целом одно и то же. Кроме того, не стоило забывать о возможном визите маркиза – если он появится, то мне придется съесть все те же блюда, что и он, поэтому место в желудке может очень даже понадобиться.

Неспешно потягивая вино, я еще раз попытался вспомнить, в каких же землях Эскарона расположен маркизат Аламеда. Поскольку моя память не спешила помочь мне в этом деле, можно было сделать вывод, что маркиз происходит из провинции Южная Алезия, расположенной на юго-востоке королевства. Когда-то в тех краях существовало несколько десятков крошечных королевств. Каждое из них состояло из замка сеньора, одной-двух деревень, пашенного поля, кусочка леса и половинки луга. Все эти самодержавные карлики постоянно бились друг с другом. Иногда в сражениях участвовало – о, ужас! – по полторы сотни солдат с обеих сторон.

Но потом владыки Эскарона наложили свою мощную длань на раздираемый сварами край. В Южной Алезии наступил мир, а местные корольки в один миг превратились в герцогов, хотя на звание полноценного герцогства могла бы претендовать только вся провинция вместе взятая. Но в Монтере рассудили иначе, и с тех пор словосочетание «герцог из Южной Алезии» стало нарицательным и часто употреблялось для обозначения хвастливого человека, обладающего высоким титулом, но не имеющего за собой никакой реальной силы. А еще жители других провинций, хотя и признавали южноалезийцев за своих, но все-таки слегка недолюбливали их за чванливость и беспричинное высокомерие.

Вероятно, старший сын одного из таких южноалезийских герцогов как раз и может быть этим самым маркизом де Аламеда. Скорее всего, его владения, по размеру не превышая моих, тем не менее дают ему право на титул целого маркиза, тогда как мне не дотянуться даже до титула баронета. Не то чтобы титул давал какие-то особые привилегии, хотя кое-какие и были, но оставлял возможность трусливым дворянам уклоняться от личного участия в поединке, ссылаясь на неравное положение в обществе. Я, мол, целый маркиз, а ты – всего лишь шевалье, то есть просто дворянин, рыцарь. И тогда вместо титулованной особы в дело мог вступить другой боец, согласившийся отстаивать «перед Богом и людьми» честь своего суверена или просто нанимателя. А если этот самый наниматель был богат, то мог воспользоваться услугами записных бретеров – людей, специализирующихся исключительно на дуэлях.