Весна («Дрожат бледнеющие светы…») Дрожат бледнеющие светы И умирают без конца Легки их крохкие скелеты У ног сокрытого тельца Тускнеют матовые стекла Закрыто белое крыльцо Душа озябшая намокла И исказилося лицо И вдруг разбужен ярым криком Извне ворвавшийся простор… В сияньи вешнем бледным ликом Встречаю радостный топор Слежу его лаская взором И жду вещательных гонцов Я научен своим позором Свершивший множество концов. «Волн змеистый трепет…» Волн змеистый трепет Скалы острова Ветра нежный лепет Влажная трава Брошены простыни кто то вдаль уплыл Небо точно дыни полость спелой вскрыл День сраженный воин обагрил закат Кто то успокоен блеском светлых лат. «Кто ранен здесь кто там убит…» Кто ранен здесь кто там убит Кто вскрикнул жалобный во тьме Хамелеон тупой тропе Свой разноцветный отдал щит Руби канат ушла ладья Напрасны слезы и платок Что в ручке трепетной измок Пурпурных обещаний дня Оставь оставь пускай одна Влачится ариадны нить Я знаю рок сулил мне жить Пасть-лабиринтова смешна. «Богиня Сехт жар пламени и битвы…» Богиня Сехт жар пламени и битвы Пыл гнева с головою льва В тебе гранитные молитвы В тебе гранитные слова Как здесь прекрасно женское начало Но этот лев, — но этот хищный лев Вселенной всей тебе объятий мало Живущая гроба преодолев Из сна веков дошла неотразимо Ты вечное и прежде и теперь Телесна страсть тебе прямое имя К реальной вечности приятственная дверь. 1908 г. Сумерки («Возможность новая усталым взорам мрак…») Истлевшие заката очаги о синяя возможность ночи Д.Б. Возможность новая усталым взорам мрак О тьма свинцовая пастух дневных гуляк Бросая полог свой по всем путям бредешь О сумрак час немой туманность, нега ложь. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . Ты обещал сдержать неистовое слово Темнела улица вечерний топот рос Обыденная муть вливалась в сердце ново А где то веяли кристаллы рос Отравы мучили и сумерки томили Искал доверчивых и пригвожденных глаз Неслись далекие устало ныли мили Под грохот рухнувших испепеленных ваз И что же как всегда над четким парапетом Вдруг встала смерть свой остов обнажив А медленный закат ложился тонким светом В глухие болота испепеленных нив. 1907 г. Николай Бурлюк «Ущербленность» Цикл I-й «Что значит?! Шум и шум к весне…» Что значит?! Шум и шум к весне, Лед ломится, и птица скачет, Мой друг, что значит?! Печален я: иной стране Мой плен назначен; А я в земле стараюсь Найти свой тонкий волосок желанья, Что люди верные зовут душой питанья… И безнадежен и бесспорен, Под смак резиновой езды, Я вырву приворотный корень Сквозь щелку дальния звезды. Бабушка Постаревши, расскажу В понедельник про венчанье И старушечье шептанье Втихомолку разбужу. Вторник завтра, завтра гости, Хором, хором повторим: — Каменеют с годом кости И кадильный слаще дым. А средою утомлен Буду слушать снова, снова От венца до похорон, Шорох каменного слова. «Ползу на край сварливой крыши…» Ползу на край сварливой крыши И темных улиц вижу бег, Последней ночи белый снег Над городом султан колышет. Целую грань последней выси, Журчит во двор туманный дождь, Мой жребий от тебя зависит, Изнеможденной рати вождь В трамвае Злой мальчишка, я слепой — Над ними не смеются, Злой мальчишка, пред толпой Все дороги рвутся Мне на седьмой, а он кричит: «Седьмой вот здесь», — а это восемь; Злой мальчишка, меня влачит И бьет дорога лосем. Мне на седьмой, мне на седьмой, А это восемь, восемь, — И мы за зрения спиной Едва ли жалость сносим. Пятый этаж Одно мне утешение, Под взглядом мокрых крыш, Твое больное пение Через ночную тишь. Одно мне утешение, Под язвами лица, Вечерних дымов рвение Под молот кузнеца |
