Помня, что Ронни является одним из виновников его нынешнего плачевного состояния, он не мог поверить, что парень за него вовремя заступился. Воспоминания смешивались, но по тем небольшим фрагментам, всплывшим в памяти, выходило, что Ронни действительно с одной стороны организатор его избиения, с другой стороны получается, что он его защитил.

— Он вовремя мозги включил и понял, что им все так просто с рук не сойдет. Алек же никогда работающими тормозами не отличался.

— Это, выходит, тебе Алек руку сломал? — Брюнет кивнул. — Как так вышло? У вас до этого какие-то терки были?

— Не сказать, что были. У него есть одна проблема. Если довести до определенной точки, то Алека уже не остановить. Я не знаю как, но иногда мне удается его в такие моменты тормозить. Но тут его накрыло ревностью, так что он не сразу понял, что это вообще я.

— Ну, с психами у тебя опыт тот еще. — Не весело хмыкнул рыжий.

— Да, есть такое. — Протянул парень.

— Активными психами, которые творят всякую еболу, которая на голову не налазит.

Микки бросил на Йена долгий, задумчивый взгляд.

— Мне везет!

Когда раздались шаги в коридоре, Микки снова сел на свою кровать, наблюдая за прошедшим мимо охранником. Так они провели весь день, спокойно переговариваясь, подшучивая друг над другом. Отвлекая друг друга от сегодняшних проблем, начали вспоминать старые времена, смеяться над давно забытыми, глупыми, только им понятными шутками.

— А помнишь, как ты уронил сигарету на крышу той хламины на заброшенной стройке и она загорелась? — Улыбаясь, вспомнил Йен.

— Да, ты тогда как последняя паникерша пищал, что «Пора валить!», натягивая штаны.

— На что ты швыранул бутылкой с оставшимся вискарем с третьего этажа, и эта храмина загорелось еще больше!

— Какими идиотами мы были! — Добродушно смеясь, сказал брюнет.

— В любой непонятной ситуации или туши все к чертям, или подкидывай дров. Это про тебя! — Бросил с улыбкой рыжий.

— Тушить — это явно не мое. — Резко посерьезнев, сказал Микки, ловя в случайно брошенной Йеном фразе аналогию незамеченную им самим. — Я скорее устрою новый пожар. Сожгу все к ебеням, сам сгорая заживо.

— Ты не думал, что, может, как раз-таки не надо гореть? Тебе было бы во многом проще. — Наблюдая за сосредоточенным парнем, произнес Йен.

— В этой ситуации я точно не остался бы в стороне — тут я не могу не гореть. — Пробормотал Милкович, отворачиваясь в сторону двери.

— Тоже мне, блять, мать драконов нашлась. — Стараясь снова увести в шутку резко перешедший в серьезное русло разговор, бросил рыжий после продолжительной паузы.

— Ой, завали! — Хмыкнул снова, ловя бесят во взгляде напротив, произнес Микки.

При­ме­ча­ние:

Кто искал хардкора - извините, автора унесло потоком сахарного сиропа)

Бу­ду очень бла­го­дар­на за кри­ти­ку/от­зы­вы)

========== Часть 17 ==========

Все самые искренние разговоры всегда случаются ночью. Темнота раскрепощает и дает вырваться сдерживаемым, видимо, потоками света мыслям. За неимением возможности четко наблюдать за окружающими тебя предметами или активностью людей, ты переключаешься на внутренние процессы своего организма. Копошащиеся, перескакивающие с одной на другую мысли замедляют свой ход, и уже из бессвязного потока можно вырвать хоть несколько стоящих идей.

Либо же просто своеобразная анонимность, благодаря скрытому темнотой мимическому проявлению любых эмоций, делает тебя раскрепощеннее.

А нахождение в закрытом полутемном пространстве с другим человеком практически без постороннего вмешательства перестраивает тебя на полную открытость, сколько бы ты не сопротивлялся.

Кости понемногу срастались, ссадины заживали, а синяки приобретали новые оттенки. Йену казалось, что он никогда не проводил столько времени с другим человеком в закрытом помещении. Учитывая то, что он вырос в довольно-таки населенном доме, и в одной комнате с ним проживало всегда минимум два человека, то это открытие его немного шокировало. Даже когда они проживали дома у Микки, все равно помимо их двоих всегда находился еще кто-то. Когда он жил у Ллойда, этот период выпал на обострение маниакальной фазы, и он все время либо танцевал в клубе, либо устраивал многочисленные вечеринки в многострадальном пентхаусе уступающего ему все врача. Во времена проживания в студии Калеба большую часть времени их графики не совпадали, и они встречались только за завтраками или ходили куда-то вечером с друзьями парня.

Почти всю жизнь с ним, желал он этого или нет, но находились другие люди, но ни один человек не находился на расстоянии максимум в полтора метра с ним двадцать четыре часа вот уже полторы недели. Йен думал, что подобное выдержать невозможно и он просто взвоет, захотев убить несчастного сокамерника. Возможно, так и было бы, если это не был Микки. Большую часть времени они проводили за какими-то глупыми перекидываниями, словно мячиками для пинг-понга, ничего не значащих фраз. Порой он совершенно забывал, где они находятся, ощущая себя настолько в безопасности, что полностью расслаблялся. Давно с ним такого не было. Со времени попадания в тюрьму с ним постоянно происходило ужасное, он постоянно находился в состоянии стресса и ожидал новый нападений.

Тут же, не смотря на жгучее ощущение под плотной повязкой на ребрах и периодическими ноющими болями, он мог, полностью расслабившись, наблюдать за движениями Микки. Ему очень нравилось наблюдать за Милковичем, за характерными только ему жестами, за тем, как он подкрепляет выражение мысли яркой мимикой и выражениям глаз. Говорить про будущее было страшно, про происходящее с ними сейчас — невыносимо, а вспоминать прошлое, во многом, больно. По этому, в большинстве своем они обсуждали какие-то глупые наблюдения, приятные воспоминания и общих знакомых.

Микки поведал про многое, до этого не ведомое Йену, в истории Мэнди. Галлагеру казалось, что степень откровенности между ним и его «девушкой» всегда была предельно высока, но Микки разбил в пух и прах эту теорию. Хотя чего далеко ходить, рыжий и сам очень часто недоговаривал. Мэнди много раз приходила к брату в тюрьму, что стало для Йена открытием. Видимо, за неимением поддержки хоть от кого-то из семьи или бывших друзей, она, когда становилось совсем тошно, проведывала брата, периодически подкидывая немного денег.

— Что ты пыришься уже целый час на меня, как дикарь на новенькую бэху? — Не выдержав взгляда, спросил Микки, замечая, что Йен все чаще выпадает из реальности, зарываясь в свои мысли. А эти симптомы ему совершенно не нравились.

— Как ты думаешь, что было бы с тобой, если мы родились бы в обычных семьях? — Отвлекаясь от копания в своих мыслях, спросил рыжий.

— Ходил бы в розовой рубашке с блестящим камнем в ухе и махал радужным флагом, блять. — Йен засмеялся, что тут же отдало болью в ребрах, и он, скривившись, положил на них руку.

— Я уже вижу эту картину! — Снова не выдержав, засмеялся рыжий.

— Ну, так развидь, у нас «флагомахательством» явно не я отличаюсь. — Многозначно поднял бровь парень, имея ввиду явно не только то, что сказал.

— Придурок! Я серьезно! — Сделав вид, что не понял, Йен потянулся за водой.

— Ну, что, наверное, закончил бы школу и не ввязывался в столько передряг. Занялся бы каким-то бизнесом. — Протянул Микки.

— Ты б не смог никуда не ввязываться. — Саркастично ухмыльнулся рыжий.

— Зачем пахать, как раб, если можно нажиться на идиотах? — Пожав плечами, протянул парень, улыбаясь.

— Главное правило семьи Милковичей?

— Главное правило любого разумного человека, выросшего на южной стороне!