– Сколько раз мне тебя звать, блять? – проорал мужчина, швыряя в показавшегося в дверях восьмилетнего мальчика смятой банкой из-под пива.

– Я делал уроки, – ответил Микки, наклоняясь, чтобы поднять железную тару. – Что ты хотел, дядя? – спросил он, но с места не сдвинулся, оставаясь на относительно безопасном расстоянии от подвыпившего Трэвора.

– Чтобы брат порешил тебя вместе с твоей шлюхой-мамашей, но, сука, поздно уже мечтать, – прорычал алкоголик, крепко сжимая зубы, вновь не сумев сдержать в себе ненависти к ни в чем не повинному ребенку. – Пива принеси, блять, хули непонятного?

– Сейчас, – ответил Милкович, пряча кулаки за спиной, едва сдерживаясь от того, чтобы не ответить брату отца, но не зажившие еще с прошлого раза трещины на ребрах, встретившихся с ножками брошенного в ребенка табурета, заставили прикрыть рот, сильно стиснуть зубы и развернуться на пятках в направлении кухни.

– И пожрать захвати, уеба! – прилетело в спину мальчика, уже дошедшего до холодильника и копающегося в нем в поисках очередной банки любимого напитка Трэвора.

– Вот, – аккуратно устанавливая на журнальный столик перед дядей еду и выпивку, проговорил Микки, не поднимая взгляда на мужчину, зная, что получить может даже за это.

– Какого хуя так долго, блять? – но Трэвор нашел более удобный повод – смачный хлопок огромной ладони по затылку паренька заставил зажмуриться от боли и обиды, сдерживая слезы во вмиг покрасневших глазах. – Пиздуй уроки делать, выродок, – а пинок облаченной в тяжелый ботинок ноги под задницу – поспешить обратно в комнату, громко шмыгая носом и проклиная мужчину внизу, обещая себе этим же вечером пририсовать к распластанному на полу в луже крови отцу еще и Трэвора.

– Микки, – почти уже в дверях его спальни, мальчика остановил тихий женский голос, редко теперь слышавшийся в этом доме. – Малыш, зайди ко мне, – попросила Мэри, выглядывая в коридор через открытую деревянную створку в ее комнату.

– Да? – Микки не часто заходил в спальню тети, он боялся бывать в ней и сторонился пропахшего кислотой и лекарствами помещения, разговаривая с женщиной обычно из коридора.

– Зайди, пожалуйста, и закрой дверь, – настаивала Мэри, и мальчик не смог отказать своей второй маме, уже почти два с половиной года не поднимающейся с кровати. – Нам нужно поговорить, – проговорила тетя, едва заметно похлопав бледной ладонью по одеялу рядом с собой, намекая Милковичу о том, чтобы он присел на указанное место, но сильный грудной хрип прервал ее.

– Тебе больно? – поинтересовался ребенок, заметив на лице Мэри привычную гримасу, завершающую продолжительный кашель.

– Нет, малыш, уже нет, – прошептала женщина, поднимая руку, холодными пальцами цепляясь за небольшую ладошку мальчика. – Микки, мое время пришло, и скоро я уйду, – начала говорить она, прикрывая веки, не позволяя себе плакать при племяннике.

– Но… – мальчик хотел возразить, но тетя не позволила закончить:

– Прости, я подвела тебя, – выдохнула она. – Но, пока я еще здесь, я хочу сделать кое-что… – Мэри замялась, бросив быстрый взгляд на входную дверь. – Завтра к нам придет женщина из социальной службы и попросит тебя поговорить с ней, – Ребекка обещала сделать все, что в ее силах. – Ты должен сказать ей, что Трэвор тебя обижает и бьет.

– Но дядя сказал, если я расскажу кому-то…

– Он не узнает, малыш, – вновь перебила его тетя. – Эта женщина – моя хорошая подруга, она поможет тебе, после того, как я умру.

– Нет, ты не умрешь, – одного разговора почти три года назад вполне хватило Микки для того, чтобы весь следующий день и ночь проплакать, и теперь Милкович всячески избегал этой темы, не позволяя Мэри говорить подобных слов.

– Когда меня не станет, ты должен будешь жить с Трэвором и Колином, – не обращая внимания на протесты, шептала женщина, и, заметив на лице племянника неприкрытые страх и панику, поняла – ОН был прав – и, наконец, решилась. – Я не хочу, чтобы ты оставался с ними, Микки, поэтому ты должен сказать все, что я тебя прошу той женщине. Она заберет тебя у них после моей смерти и найдет тебе новую семью, где о тебе будут заботиться и любить.

– Я буду жить в приюте? – кажется, мальчик начинал понимать. – Там, где живет Мэнди? – его лучшая подруга и названная сестренка до сих пор оставалась в детском доме, и Микки навещал ее чуть ли не ежедневно, таская из школьной столовой угощения или просто разговаривая с девочкой через забор, а иногда забирая ее с собой на прогулки в парке с Йеном.

– Да, пока какая-нибудь хорошая пара не заберет тебя к себе, – кивнула Мэри, улыбнувшись столь легкой реакции мальчика на подобные новости. – Может быть, даже вместе с Мэнди, – добавила она, заметив яркую искру надежды, загоревшуюся в голубых глазах. – Но для этого ты должен быть очень послушным и воспитанным, – Мэри знала, что этот разговор с Микки будет последним, и хотела попрощаться с племянником на самой добродушной ноте. – Но сначала ты должен сделать все, как я сказала, малыш. Пообещай мне, что расскажешь обо всем тете Ребекке?

– Обещаю, – наклоняясь к женщине, целуя бледную щеку, чувствуя на губах соль не сумевших удержаться на веках слез, прошептал Милкович, крепко цепляясь за ночную рубашку тети.

– Вырасти хорошим мальчиком, Микки, – чувствуя нежный поцелуй в макушку, услышал он хриплый голос Мэри. – Йен поможет тебе, малыш, – выдохнула женщина, в последний раз обняв племянника, напрягшегося от сказанных слов.

– Откуда ты знаешь Йена? – поднимая голову, спросил он. Мальчик никогда не говорил семье о нем, храня свою самую большую тайну глубоко в груди, под сердцем, и на рисунках, надежно спрятанных под крайней половицей чердака.

Но Мэри Милкович ему не ответила.

И, к сожалению, не ответит уже никогда.

Сердце Йена разрывалось на части, когда в отражении Чаши рыжеволосый Хранитель увидел первую слезу, скатившуюся по щеке его подопечного, склонившегося над телом умершей женщины, уже второй потери в его жизни.

Но зеленоглазый молодой человек не сдвинулся с места, оставаясь сторонним наблюдателем за мальчиком, продолжающим шептать обещания своей тете, укладываясь рядом и прижимаясь к боку бездыханной Мэри, ведь Йен знал, что уже через несколько минут в комнате появится Трэвор, не сумевший докричаться до паренька с первого этажа.

– Иоанн, – длинные бледные пальцы, блуждающие по золотому борту Чаши, заметно дрогнули, когда в зале разнесся строгий голос Верховного, материализующегося из большого белоснежного облака.

– Отец, – кивнул рыжий, не поворачивая головы, продолжая наблюдать за плачущим мальчиком, в очередной раз получившим толчок от нетрезвого дяди за то, что не позвал того сразу, как только Мэри вздохнула в последний раз.

– Я знал, где искать тебя, – подходя ближе, печально улыбнулся Владыка, уже успевший привыкнуть к тому, что его сын все свое время проводил или на Земле в компании подопечного, или в Зале, наблюдая за ним через водную гладь.

– Его тетя только что умерла, – проговорил Иоанн, указывая взглядом на мерцающую на поверхности Чаши картинку.

– Та, с которой ты говорил вчера? – тут же спросил его отец, давая понять отпрыску, что его поступок не прошел мимо него незамеченным.

– Я должен был…

– Ты нарушил правила, сын, – не дав возможности оправдаться, проговорил Верховный.

– Она никому не рассказала, – вступил в спор рыжий.

– Не важно. Ты знаешь, что это запрещено, но все равно показался этой женщине, – Владыка был рассержен на Хранителя, в очередной раз переступившего грани дозволенного. – Мало того, что о тебе знает та девочка, так ты теперь решил взрослым показаться.

– Пап, я должен был убедить ее отдать Микки в приют. Его дядя очень плохо обращается с ним, он избивает его, а брат…

– Но это не дает тебе права ставить под угрозу всех нас! – поведение сына и нежелание его признавать очевидной опасности злили отца.

– Ну, ничего же не случилось, – тут же ощетинился Йен.

– Могло случиться! Из-за твоего подопечного могли пострадать все твои близкие и друзья, Иоанн.