— Йен? — лениво спросила она. — Милый, о чем ты говоришь?
Йен стер слезы и постарался взять себя в руки.
— Моя нить больше ни с кем меня не соединяет, мам, — хныкал он. — Что произошло? Что мне теперь делать?
Моника больше сконцентрирована на потолке, чем на собственном сыне, но через мгновение она фыркнула со смехом.
— Твоя родственная душа, похоже, умерла или что-то такое, — в её тоне и смешке нет и намека на сочувствие.
Йен пустым безжизненным взглядом уставился на маленькую ниточку, завязанную вокруг мизинца, и его сердце пропустило удар. Это самое вероятное объяснение, решил он, так должно быть и произошло. Ведь все, что он постоянно чувствовал через нить — это боль и страх. Может быть, его родственная душа настолько была запугана, что, в конце концов, его удалось загнать в угол.
Йен тяжелой поступью возвращается обратно наверх, оставив родителей на произвол судьбы. Зарывшись с головой в одеяло, он ревел всю ночь, оплакивая смерть того, кого так и не успел узнать.
Кем бы они друг другу не были, он уже любил его всем сердцем.
________________________________________
И пока Йен и Микки росли, все оставалось по-прежнему. Они закончили начальную школу, затем среднюю с отчетливым ощущением того, что какая-то часть жизни была безвозвратно упущена.
Нить Микки полностью исчезла, оставив после себя лишь небольшой шрам, тянущийся вдоль фаланги пальцев, как вечное напоминание. В итоге, он решил украсить кулаки тату, в виде надписи «FUCK U-UP», каждая буква которой выбита на пальце так, чтобы прикрыть тот ужасный шрам. Микки предположил, что это самый удачный способ сказать судьбе «пошла на хуй». Он подумал, что скрыв клеймо, оставшееся с того дня, сможет обо всем позабыть, но это не сработало.
И пусть Микки уже не связан со своей второй половинкой, он все еще не приблизился к решению своей проблемы. Он все еще гей, и как любой сексуально озабоченный подросток, нуждался в разрядке. Он демонстративно трахал девушек на виду у остальных членов семьи, стараясь изо всех сил сохранить свою тайну и не вызывать подозрений, но, в конце концов, он не смог удержаться от соблазна и не глазеть на других мальчиков. Он втихушку связался с одним парнем, будучи полностью уверенным в том, что никто и никогда не поймает их, и безропотно сдался сам, устав от ничтожной жизни и притворства.
Йен также узнал, что был геем, будучи еще в раннем возрасте. Даже после того, как он признал, что его вторая половина безвозвратно утеряна, он был полон решимости найти свою любовь, как все. Обрубленный конец его нити, все также свисал с мизинца, короткий и неподвижный, едва привлекающий к себе внимание. Он словно закоченевший труп, бесполезное дополнение к нему. Отныне он считал, что вправе быть творцом своей судьбы и сделает все, чтобы жить долго и счастливо.
После выпуска из школы, он начал встречаться с Роджером Спайки. Он даже полагал, что мог бы испытывать что-то к парню, прежде чем столкнулся лицом к лицу с реальность. Когда Роджер узнал о чувствах Йена, то открыто посмеялся над ним. Он доходчиво разъяснил Йену, что между ними ничего не может быть кроме ебли, потому что они не связаны одной судьбой. Йен просто горячая дырка, тот, кто способен удовлетворить его плотские желания, пока его настоящая родственная душа не появится на горизонте. Он внушал Йену, что ему тоже следует ждать своего суженного, и рыжий согласился с ним, широко и фальшиво улыбаясь.
Йен вел себя так, будто его совсем не задели слова Роджера, но это просто невозможно игнорировать. У него, правда, был целый комплекс по поводу того, что он не имел родственной души. Все, кроме него, были с кем-то связаны; их еще ожидала встреча с особенным человеком и независимо от того, кого он полюбит, этот человек никогда до конца не будет принадлежать только ему. Он не имел представлений, что должен делать без светящейся красной нити, подсказывающей ему, в какую сторону двигаться. Это было жутко.
Йен еще не знал, что у него нет поводов для беспокойства. Судьба обязательно найдет способ свести людей. Йен и Микки всегда жили по соседству, но никогда по-настоящему не сталкивались друг с другом, пока не оказались на первом курсе университета. После этого все пошло именно так, как было предначертано.
Ведь это было неизбежно.
========== Глава 2: Реакция ==========
В первый же день в колледже, даже не начав толком учиться, Микки уже всерьез рассматривал вариант отчисления. Он никогда не любил ходить в школу, но стоило только оказаться в старших классах, как стало понятно, что этот год станет самым худшим.
Микки скатился ниже по стулу и выдохнул, когда учитель вошел в класс и начал лекцию о «будущем», втолковывая в головы учеников, что английский язык им пригодится, особенно когда они «будут поступать в колледж». Мужчина был слишком бодр и полон энтузиазма, обращаясь к студентам, похоже, он только недавно перебрался в Саутсайд. Совсем скоро он осознает, что они просто проебывают свою жизнь, особенно Микки. Бесполезно даже пытаться что-то менять.
Микки, на самом деле, жалел о тех беззаботных деньках в средней школе, когда ему пришлось симулировать болезнь, чтобы избежать встречи со второй половинкой. Наверное, он бы стал намного умнее, как младшая сестра, но тогда бы у него практически не оставалось времени на видеоигры и стрельбу из пистолета.
И если бы не дурацкий закон, обязывающий посещать школу, и только в восемнадцать лет с письменного согласия родителей, позволял бросить её, Микки давно бы так и сделал. Он давно понял, что семейный бизнес, связанный с перевозкой наркотиков, был бы лучшей тратой времени. По крайней мере, толкая товар и запугивая людей, они могли заработать на еду. Изучать же дерьмо, что никогда даже в жизни не пригодится, казалось глупым занятием. По крайней мере, для кого-то столь же потерянного, как он, лучше было бы сразу уйти.
К сожалению, у тела Микки были другие планы. Стоило ему только всерьез начать обдумывать вариант исключения из колледжа в день восемнадцатилетия, как ощутил приступ тошноты и пульсирующую пронзительную боль в мизинце. Микки сморщился и стал усиленно сжимать палец, пытаясь унять давление. С того самого кошмарного дня, когда нить исчезла, его палец постоянно отдавал тупой болью. Пару дней затишье и потом все вновь становится еще хуже. Подобные приступы казались ему случайностью. Он даже понятия не имел, что на самом деле обозначала эта боль.
Микки растирал руку, отчаянно пытаясь сосредоточить внимание на учителе.
— Ладно, студенты! — воодушевленно сказал мужчина. — Как я уже говорил, вы можете обращаться ко мне, как мистер Мейсон. Но сейчас, я хочу, чтобы вы сами представились классу!
Большинство студентов закатили глаза и протестующе застонали в ответ, но мистер Мейсон, казалось, был совершенно равнодушен.
— Ты, на самом дальнем ряду, тот, что в левом углу: почему бы тебе не представиться и не рассказать немного о себе?
Микки вздохнул. Конечно, он был первым.
— Мое имя — Микки, — раздраженно ответил он, не потрудившись даже встать с места. — Все что вам следует знать: я Милкович.
Учитель, казалось, не в особом восторге от столь короткого ответа, но на самом деле, это самая лучшая и емкая характеристика, которую Микки мог бы себе дать. Для Микки семья была самой важной вещью. Он даже не представлял, каким бы он стал, не будь её.
Милковичи были практически группировкой: они всегда были вместе и готовы пожертвовать собственными благополучием во благо семьи. Как только другие студенты услышали его имя, весь класс замолчал. Все без исключения были в курсе, что Милковичи жестокая, самая безжалостная семья на южной стороне, и связываться с ними - все равно, что подписать себе смертный приговор.
Мистер Мейсон, похоже, не был достаточно знаком с законами южной стороны, раз просто не отступил.
- Давай же! — требовательно настаивал он. — Расскажи что-нибудь интересное о себе, Микки.
Микки уже открыл рот, чтобы сказать учителю, куда тому стоит засунуть свое «интересное», как был бесцеремонно прерван тем, что какой-то высокий, худой, рыжий пацан открыл дверь и с шумом вошел в класс.
