А затем всё как-то резко стихло, мои обуглившиеся останки всё так же беспомощно болтались на цепях, тишину прерывало лишь моё тяжёлое дыхание. Ненавязчивые отголоски боли всё ещё пульсировали под кожей, но это было пустяком по сравнению с мучениями, которые я испытывал чуть ранее. Горло тоже драло, вероятно, сорвал голос. Я больше не думал о своих физических возможностях к передвижению, сил не было даже, чтобы поднять голову.

– Прекрасно! Восхитительно. И ты скрывал от меня такой потрясающий голос?! – воодушевлённо гласил чужой баритон. Я не разделял его радости, я не чувствовал ничего кроме боли и усталости. Однако голос продолжал:

– Ты, наверное, устал, мой мальчик.

К моему удивлению, в этот момент наручники разомкнулись, и я бы рухнул на пол, если бы не заботливые руки в окровавленных перчатках. Лучше бы я упал на пол…

Я не сводил глаз с пола, кровавых разводов оставшихся после меня, потому что не хотел смотреть на человека, истязавшего меня, и это моё стремление вполне можно понять. Тот с лёгкостью поднял меня на руки и куда-то понёс, кровь по всему телу начала запекаться, образуя уродливые коросты, а ещё от меня страшно воняло спиртом. Не прошло и минуты, как я оказался на гладкой поверхности какого-то металлического стола, морщась от соприкосновения кожи спины с холодной материей.

Тело двигалось заторможено, но всё же двигалось. Однако времени располагаться мне не дали, одна рука снова оказалась закована, я попытался одёрнуть вторую, но недавняя травма напомнила о себе, руку свело судорогой, после чего и на ней клацнул наручник. Руки снова оказались над головой. Вскоре за ними металлические браслеты застегнулись и на моих голеностопах, а также коленях, что в полусогнутом состоянии теперь держали цепи, прибитые большими крюками к каменному потолку. И, конечно, я пытался высвободиться из чужих рук до последнего, но сопротивление оказалось слишком слабым, сил катастрофически не хватало.

Я представил себя со стороны – я походил на лягушку на операционном столе, совсем скоро меня начнут препарировать, и я не могу с этим ровным счётом ничего поделать.

Наконец-то до меня дошло, что на самом деле у меня нет ни шанса выбраться отсюда, и его не было изначально. Не важно, могу я двигаться или нет, мне не справится одному. Мне нужна помощь, хоть какая-нибудь, вот только её не будет. Я умру здесь, и никто мне не поможет.

Доведённый до отчаянья я заставил себя произнести слова, которые встали бы у меня в горле в любой другой ситуации, но сейчас дрожащие губы просили:

– Отпусти меня. Я никому ничего не расскажу, клянусь. Пожалуйста. Я не хочу умирать.

В ответ слышится смех. Да, это, должно быть, и в самом деле смешно. Ещё совсем недавно я строил из себя отважного, выносливого, бесстрашного героя, а теперь я беспомощный, до безумия напуганный мальчишка, просящий пощады. До чего же это омерзительно. Я просто жалок. Я бы умер от стыда, если бы так безмерно и отчаянно не хотел жить.

– Ты не умрёшь от этого, – утешает бесстрастный голос. Но разве от этого становится хоть капельку легче?

Я чувствую прикосновение холодной руки, касающейся моей поясницы и заставляющей выгнуться, а вслед за ней присоединяется и другая рука, смазанная чем-то, она безошибочно находит сжатое колечко мышц ануса и тщательно смазывает его. От неожиданности я издаю едва слышный стон. Мне мерзко, неприятно, пытаюсь вырваться из настойчивых рук, всё тщетно. А затем, так же внезапно, как появились, руки исчезли. Я приподнял голову, чтобы взглянуть на своего мучителя. Я уже подсознательно знал, что последует дальше, но до последнего убеждал себя, что ошибаюсь. Мои надежды были напрасны.

Мужчина расстёгивал ремень на дорогих дизайнерских брюках, ткань которых уже не могла скрывать очевидный стояк. Как только брюки были приспущены, я невольно сглотнул – ещё никогда чей-то большой член не вызывал у меня столь сильное чувство… страха. Сейчас чужой толстый возбуждённый половой орган зарождал во мне только бесконечный ужас.

– Не надо. Я не хочу. Нет, – утопая в собственной беспомощности, шептал я.

Я же совсем не был возбуждён, даже не представляю, что вообще в такой ситуации могло бы возбудить меня, но, по всей видимости, моего партнёра мало волновал этот аспект, тот обильно смазывал себя, определённо имея на это все основания. После чего он приставил горячую головку к моему смазанному входу. Руки легли на вздёрнутые вверх бёдра. Я весь сжался, предчувствуя боль. Толчок. Отверстие не поддалось. Повтор. Снова неудача, мышцы сфинктера изо всех сил удерживают натиск.

– Без подготовки он не войдёт. Неважно сколько смазки. Ничего не выйдет.

Похоже, мои слова прозвучали неубедительно, потому что попытки попасть внутрь не только не прекратились, но стали ещё резче и настойчивее. И когда я почувствовал первую волну боли, я глухо вскрикнул. Повтор. Ещё больнее, головка всё же оказалась внутри, я выгнулся!

– Сука! Если уж ебёшь, хотя бы потрудись растянуть! – сквозь плотно стиснутые зубы прошипел я.

Настойчивый орган вышел, но через секунду резко вошёл обратно не меньше, чем наполовину! Я снова вскрикнул. Боль гораздо сильнее, чем прежде.

– Нет! Остановись! Ты же порвёшь меня! – выкрикнул я.

Затем он снова вышел и со свистом вогнал обратно, вдалбливаясь в неприступное отверстие, но с каждым новым разом член врывался всё глубже, причиняя поистине адскую боль.

Толчок. Боль. Стон. Вытащил. Секундная передышка, и заново. Запах спирта. Меня тошнит.

Очередной грубый толчок и чужой член входит до основания. Я почти смог услышать треск, с которым рвутся мягкие ткани. Неописуемая боль пронзила меня насквозь. Слёзы брызнули из глаз. Я выгибаюсь, не в состоянии сдержать оглушительный крик, рвущийся из диафрагмы. Голос сорван окончательно. Тёплая, густая кровь растекается по холодному металлу операционного стола. А вот насильник, по всей видимости, пребывает в эйфории: его голова запрокинута от удовольствия, пальцы до синяков впились в поднятые благодаря цепям бёдра, пока я нахожусь на грани потери сознания от невыносимой боли, проходящей через каждую клеточку моего тела.

Вскоре движение возобновилось, проникать в растерзанный анус оказалось гораздо проще, кровь послужила более удачной смазкой. А я никогда представить себе не мог, что может быть так больно. Так жестоко. Меня словно пронзают наточенным клинком снова и снова. Внутренние органы превратились в кровавую мешанину, перетолченную твёрдым, как палка, половым членом. Каждое погружение сопровождается омерзительным хлюпающим звуком и шлепком яиц об ягодицы.

Сил и возможности кричать больше нет, голосовые связки разорваны в клочья. Да и какой смысл, никто всё равно не услышит… Поэтому после каждого нового проникновения из горла вырывается непонятный хриплый звук, похожий одновременно на всхлипывание и стон. Во рту привкус крови, видимо снова прокусил, и без того оголенную до мяса, нижнюю губу. В воздухе также стоял резкий тошнотворный аромат из смеси спирта с кровью. По щекам текли неконтролируемые слёзы, которым будто не было конца, так же, как и боли, наполняющей всё моё тело до предела и даже немного через край… Я даже не понимал, была эта боль внутри или снаружи, потому что она была повсюду.

Единственный вопрос, засевший в голове, словно опухоль, был: “За что?”. Чем же я заслужил такие мучения? Как же я хочу, чтобы это поскорее кончилось… Мне уже всё равно. Пусть только всё закончится: эта невыносимая боль, эти горькие слёзы, эта несправедливая жизнь. Я устал.

Но время безжалостно, оно будто нарочно тянется невозможно долго, растягивая секунды до вечности… Хоть бы потерять сознание, просто отключиться, забыться. Но боль отрезвляет, она не даст мне забыть.

Ловлю на себе пристальный взгляд человека, причинявшего мне столько мучений. А “человека” ли? Нет, человек не мог сотворить такое с другим человеком. Он настоящее чудовище, монстр. И вдруг меня осеняет: он не хочет, чтобы я забыл. Он не позволит мне забыть.