4. Основная идея решительного сражения в приграничной полосе изначально опиралась на благоприятную политическую концепцию. Исходя из модели 1938—1939 гг., столкновение с Красной армией должно было произойти не только на 300 км восточнее, но и с участием вооруженных сил прибалтийских государств, состоявших примерно из 20 дивизий (в 1940 г. они оказались в руках Красной армии), а на Западной Украине ожидалось восстание антисоветских сил, которое могло парализовать основную массу сталинских войск. Кроме того, вступление Японии в войну на Дальнем Востоке могло воспрепятствовать переброске стратегических резервов внутри СССР, а германское наступление сконцентрировалось бы на северном и южном направлениях — это все возможные варианты, которым не суждено было появиться в плане Гальдера летом 1940 г.

5. То, что в более старой историографии обозначалось как «малое решение» (kleine Losung), было нацелено, и это считалось непреложным, вовсе не на полное поражение СССР. Когда Гитлер в июле 1940 г. приказал доложить ему о ходе планирования наступательной обороны на Востоке, это, очевидно, подтолкнуло его самого к тому, чтобы снова обратиться к долговременной цели войны. Из разрозненных идей о том, как после долгожданного достижения соглашения с Великобританией и после окончания войны с ней начать столкновение со Сталиным, появилось решение Гитлера сначала дождаться победы над британским противником, а потом обрушиться на Советский Союз, но только не сразу и не отдельными ударами, а фронтальной атакой по всему фронту от Балтики до Черного моря. Что касается мотива, то для него, как и для Гальдера, первичным было не устранение большевизма, а силовое столкновение. Войну на Востоке он начал бы и в том случае, если бы в России правил царь! В борьбе за германское мировое господство после ожидаемой победы над Великобританией должен был произойти поворот фронта на Восток, а это — главная предпосылка завоевания и существования жизненного пространства, не подверженного опасностям блокады. Для Гитлера самым важным были территория и ресурсы.

Гальдер из «определенного решения» Гитлера сделал для себя вывод о необходимости сориентировать оперативное планирование войны на Востоке на быстрое продвижение к столице противника. В последующие месяцы он все подчинил этой традиционной руководящей идее, в то время как Гитлер все более становился приверженцем старой концепции наступления на Прибалтику и Украину. Его начальник Генерального штаба продвигал планирование только вполсилы — во избежание трений — и в самом узком кругу посвященных. Преимущество оставалось за войной против Великобритании. Это касалось целого ряда отдельных операций: ведение боевых действий против Гибралтара и в Северной Африке, операция «Морской лев», которые следовало тщательно подготовить, но не все из которых были проведены. Гальдера идея Гитлера не убедила, но он ничего не предпринял для того, чтобы разубедить диктатора или хотя бы выхлопотать у него лучших условий. Естественно, он не собирался, как это случилось годом ранее, вступать с Гитлером в изнурительный спор, так как могло возникнуть впечатление, что диктатор до весны 1941 г. вовсе не пришел к «окончательному решению». 7. Самое большое значение для проведения и результатов операции «Барбаросса» имел тот факт, что Гальдер как на уровне подготовки к войне, так и в вопросах формирования политической стратегии — действовал крайне неаккуратно и постоянно старался избегать конфликтов. Модель военной интервенции в 1930-е гг. носила преимущественно характер освободительной войны. Даже Розенберг вспоминал о нерусских народах только в контексте их освобождения от русского господства и от большевистского «ига». Гальдер и вся национал-консервативная военная элита могли вследствие этого последовать опыту Первой мировой войны. Однако Гитлер в 1940 г. не мыслил такими категориями, а Гальдер в этом смысле воздерживался от высказываний. Так, он мог бы рассматривать как личный успех тот факт, что ему, вопреки Гитлеру, удалось привлечь к походу на Восток в качестве союзников венгров, но он не проронил ни слова о том, насколько важным могло бы быть привлечение и Японии.

При этом Гальдер всеми силами стремился создать образ «начальника Генерального штаба рейха» и реализовать таким образом примат сухопутных войск над конкурировавшими видами войск, а также взять под свой контроль ведение войны в целом. 8. В июле 1940 г. существовала не только калька старого плана ведения войны, за который ухватился Гитлер, превратив его в марте 1941 г. в расово-идеологический план истребления и уничтожения, но есть явные признаки того, что Гальдер, после поражения в войне и в преддверии неминуемой катастрофы, намеренно завуалировал свою ответственность за осуществление поворота на Восток и за планирование операции «Барбаросса». У Франца Гальдера, советника армии США, у его бывшего адъютанта и соучастника планирования операции «Барбаросса» Рейнхарда Гелена, ставшего шефом Федеральной службы разведки и контрразведки ФРГ, и у бывшего начальника оперативного отдела Генштаба Адольфа Хойзингера, занявшего позднее пост генерал-инспектора (командующего) бундесвера, были веские основания на то, чтобы выставить Гитлера единственно виновным за развязывание войны на Востоке и за крах спланированного в тайне гениального плана военного похода. Как и другие генералы, которым нужно было найти оправдания содеянному, истинно виновным они делали Сталина. Представители молодого военного поколения, став историками, существенно повлияли на формирование исторической картины в ФРГ. Они положительно оценивали Гальдера, но широко интерпретировали мотивы Гитлера, по крайней мере, в том вопросе, что не только одна стратегическая ситуация привела его к принятию решения о проведении операции «Барбаросса», но и его расово-идеологическая программа завоевания жизненного пространства, которая в рамках поэтапной экспансионистской политики выдвинулась на первый план перед броском на Восток в июле 1940 г.

Пришло время окончательно отправить в архив представление о Гитлере как о гениальном полководце и о Гальдере как о последнем начальнике Генерального штаба с прусско-германскими традициями. «Барбаросса» свидетельствует не только о моральном, но и о профессиональном крахе военной элиты прошлых лет, лишь малая часть которой смогла разделить взгляды, выраженные в 1942 г. полковником Генштаба графом фон Штауфенбергом: «Эту войну с того момента, как мы сделали ошибку, напав на Россию, Германия не сможет вынести даже при самом лучшем руководстве, так как у нее не хватит на это ни людских, ни материальных ресурсов». А полковник Генштаба Гельмут Штиф, начальник Штауфенберга в отделе организационной работы, писал 10 января 1942 г. своей жене: «Мы все взвалили на себя такой груз вины, а ведь мы все соучастники, что я в этом грядущем суде вижу только одну справедливую кару за все гнусные преступления, которые мы, немцы, в последние годы совершили либо позволили совершить»^{517}.

ЛИТЕРАТУРА

Agricola (Pseud.), Das Wunder an der Weichsel. Oldenburg, Berlin, 1937.

Agricola (Pseud.), Der Rote Marschall. Tuchatschewskis Aufstieg und Fall. Berlin, 1939.

Ahmann, Rolf, Nichtangriffspakte: Entwicklung und operative Nutzung in Europa 1922–1939. Baden-Baden, 1988.

Akten zur deutschen auswärtigen Politik, 1918–1945,

Serie B: 1925–1933. Göttingen, 1966–1978,

Serie C: 1933–1937. Göttingen, 1971–1975,

Serie D: 1937–1945. Baden-Baden, 1950 ff.

Alexander, Manfred, Kleine Geschichte Polens. Stuttgart, 2008.

Baumgart, Winfried, Zur Ansprache Hitlers vor den Führern der Wehrmacht am 22. August 1939, in: Vierteljahrshefte für Zeitgeschichte 16 (1968), S. 120–149.

Below, Nicolaus von, Als Hitlers Adjutant 1937–45. Mainz, 1980.

Besymenski, Lew, Stalin und Hitler. Das Pokerspiel der Diktatoren. Berlin, 2002.

Boepple, Ernst (Hg.), Adolf Hitlers Reden. 3. Aufl. München, 1933.