Это мнение активно популяризировалось еще в 1937 г. Именно тогда военный писатель, некий Александр Бауэрмейстер, публикующийся под псевдонимом «Агрикола», написал книгу о «Чуде на Висле», посвятив ее памяти ушедшего из жизни маршала Пилсудского^{147}. В основу повествования маленького изящного томика, вышедшего в близком к вермахту издательстве, был положен военный дневник бывшего русского офицера Генерального штаба. В книге всячески восхвалялся польский маршал: «Пилсудский одним движением руки отогнал эту докучливую назойливую муху — жуткий призрак красной чумы». Автор не жалел критики в адрес Тухачевского, указывая вместе с тем на то, что в 1920 г. командующему русской армией было всего 26 лет. Он якобы не обладал талантом полководца. Своим поражением он был прежде всего «обязан» несостоятельности младших командиров. Однако стремительный марш-бросок из Минска в направлении Варшавы заслуживает всяческого уважения, пусть даже советский военачальник недооценил польского противника.

Книга начинается с изложения приказа Тухачевского от 2 июля 1920 г.^[16]: «Через труп [белой] Польши лежит путь к мировому пожару. На Вильну, Минск, Варшаву — марш!» Заканчивается книга напоминанием о смутном времени, когда судьба Европы висела на волоске, а красные полчища Тухачевского стояли у ворот Варшавы «готовые к прыжку, готовые утопить Европу в море слез и крови».

В 1935 г. советский маршал представил вождю Сталину докладную записку предостерегающего содержания, освещавшую «Военные планы Гитлера»^{148}. В ней он описывает процесс наращивания вооружений в Германии и ее невероятный военно-технический потенциал. Тухачевский проанализировал будущую военную доктрину Германии, которая была направлена на быстрый разгром основных сил противника, дезорганизацию процесса мобилизации и уничтожение силовых центров противника посредством массового применения танков, авиации, моторизованной пехоты. Говоря о намерениях Гитлера, он приводил известные цитаты из «Майн кампф», в которых Россия определяется как основная цель политики «жизненного пространства». В настоящее время, пишет Тухачевский, не следует ожидать реальных агрессивных действий. Гитлер лишь пытается ослабить западные границы СССР и предотвратить создание советско-французского альянса. Однако в будущем, согласно донесениям агентов, он намерен добиться свободы действий на Востоке. Германо-польский союз вполне возможен — этот прогноз Сталин перечеркнул своей рукой, поскольку, судя по всему, не разделял точку зрения Тухачевского. Советский диктатор предполагал, что его оппонент в Берлине в первую очередь намерен взять реванш у западных государств и что нацистская идеология служит лишь прикрытием политики, строящейся на холодном расчете, которая пусть и не сразу, но приведет Гитлера, в том числе под влиянием стоящих за его спиной реакционных кругов, к мысли о необходимости продолжения политики Рапалло. Как покажет дальнейший ход истории, этот прогноз был и верен, и нет.

ИНТЕРВЕНЦИЯ В СССР?

1936 г.: «ЧЕРЕЗ ЧЕТЫРЕ ГОДА ГОТОВНОСТЬ К ВОЙНЕ!»

Уважение немецких офицеров к Пилсудскому было после его кончины (1935) и вопреки войне, разгоревшейся в 1939 г., так велико, что после взятия Кракова на его могиле был выставлен почетный караул^{149}. Смена политического курса в Варшаве после кончины маршала не преуменьшила надежды немецкой стороны на альянс с Польшей. Изменения, внесенные посредством авторитарных методов в конституцию, привели к утверждению режима «полковников»^{150}. Частью режима «санации» являлись намерения «решить еврейский вопрос» путем массовой эмиграции. Антикоммунизм и антисемитизм составляли, таким образом, стабильную идеологическую основу возможного партнерства с Германией — за исключением несовместимых территориальных притязаний обеих стран в отношении прибалтийских государств и Украины. Министр иностранных дел полковник Бек, наряду с франкофилом Эдвардом Рыдз-Смиглы, новым маршалом, стал влиятельной фигурой в Варшаве. Вместе с бывшими боевыми товарищами он отстаивал концепцию, согласно которой надлежало рассматривать буферную зону Центрально-Восточной Европы в качестве самостоятельной основы внешней политики Польши.

Интерес к экспансии в отношении СССР в Берлине оставался по-прежнему большим, нежели в Варшаве, имевшей все основания сдержанно реагировать на планы Германии, избегая возможной зависимости, которая могла обернуться для страны лишь отрицательными последствиями — страна могла лишиться территорий на Западе, а также статуса великой державы. Польша не имела возможности выдержать темп гонки вооружений великих держав в части, касающейся увеличения численности армии и ее модернизации. Согласие с предложениями немецкой стороны по созданию альянса могло уменьшить остроту экономических проблем, а также проблемы технического оснащения. Вместе с тем Польше пришлось бы увеличить количество войск, дислоцирующихся на собственной восточной границе — в ущерб защите общей с Германией границы на западе. Французский капитал не спешил оказывать стране поддержку либо оказывал таковую в весьма ограниченном объеме. Это обстоятельство существенно снижало эффективность усилий по созданию собственной военной промышленности, а также по наращиванию вооружений.

В Германии ускоренное развитие военной промышленности привело в 1935–1936 гг. к новым финансовым затруднениям. Завуалированная система финансирования военной промышленности посредством выпуска векселей^[17] обеспечила дополнительную, но отнюдь не безграничную маневренность. Нехватка валюты приводила к ограничению ввоза важных сырьевых ресурсов. Правый консерватор Ялмар Шахт, советник Гитлера по вопросам экономики и финансов, выступал за снижение темпов гонки вооружений и за принятие предложений Москвы по возобновлению активных экономических взаимоотношений^{151}. Выступая перед слушателями реорганизованной военной академии вермахта, Шахт по-военному четко описал ситуацию: «Мы переживаем состояние перманентного банкротства. (…) Если завтра случится война, то через четыре недели лавочку придется прикрыть»^{152}. Шахт настаивал на смене курса не только в личных беседах с Гитлером, но и посредством писем, адресованных рейхсминистру обороны, в которых он угрожал, что не станет удовлетворять возросшие запросы вермахта. Шахт жаловался рейхсштатгальтеру^[18] в Баварии на то, что «идея о необходимости завоевать жизненное пространство на Востоке, к сожалению, становится причиной многих бед». Он выступал за корректирование границы на Востоке, считая, вместе с тем, масштабные планы по колонизации и аннексии территорий абсолютно утопичными. С учетом ситуации Рейхсминистерство обороны проявило готовность пространно истолковать запрет Гитлера на поставки оружия в СССР. Поскольку Шахт открыто выражал свои взгляды, а английская пресса сообщала, что крупные промышленники Германии требуют от правительства установления более тесных отношений с СССР^{153}, фюрер счел нужным вмешаться. Он сообщил рейхсминистру обороны, что вопреки всем слухам о том, что военные круги Германии размышляют над возобновлением военного сотрудничества с Красной армией, «не может быть и речи о налаживании такого взаимодействия с Советской Россией»^{154}.

В это же время Геринг в очередной раз находился в Польше, вновь намекая на необходимость совместных действий в отношении России. Теперь, однако, он выступил с новым предложением. Польша должна «навести порядок на Севере России». К Германии отойдет Юг. Вероятно, интерес к «житнице Украины», сырьевым ресурсам Донецка и нефти Кавказа существенно возрос под влиянием текущих проблем с валютой. Для фракции, враждебно настроенной по отношению к Германии, перспектива освоения ничем не примечательного Севера была не особенно привлекательной, даже если принять во внимание промышленные города Ленинград и Москву, а также города, расположенные вдоль дорог, ведущих к Минску и Смоленску. Позже Липский говорил, что у Геринга «больше фантазий, чем знания проблемы и географии»^{155}. Польской стороне было важно знать, что Берлин является сторонником идеи германо-польского альянса и что Берлин намерен распорядиться судьбой Украины без участия украинских националистов.