– Может, хворый какой? – усмехнулась Еглута.

– Да какой же хворый! – покачал головой Миродар, недавно видевший Святослава. – Князь удал и здоров. Ростом не очень вышел – в отца, зато могуч, как дубок.

– Может, мать не хочет молодой княгине уступать? Сейчас ведь она – среди всех киевских жен первая, а как появится у князя супруга, так материн срок выйдет: ее дело вдовье.

– Может, и так, – не стал спорить Миродар. – А может, иное дело…

– Какое? – нахмурилась Ведома.

– Не по нашему бы уму княжьи свадьбы судить…

– А ты, Улебович, что скажешь? – Ведома повернулась к Хакону. – Ты знаешь, почему твой племянник с женитьбой тянет?

Хакон тяжело вздохнул и покосился на приехавшую с ним жену. Соколина приходилась родной дочерью знаменитому воеводе Свенельду, который оставил ей в наследство прямой и решительный нрав. Благодаря ему она не боялась «княжеских баб», хотя знатностью, будучи дочерью пленницы-уличанки, им сильно уступала.

– У Святослава есть еще одна невеста, – прямо сказала Соколина. – Дочь Олега Моровлянина. Когда они заключали договор после Древлянской войны, то условились, что Святослав женится на Олеговой дочери и их сын получит в наследство Деревлянь. Я сама при этом была.

– Ну и что нам до той Деревляни? – сердито откликнулась Ведома. – Пусть он хоть троих сыновей туда посадит.

– Эльга хочет, чтобы этот сын родился первым, – пояснил Хакон. – Тогда он унаследует права и на Киев, и на Деревлянь. Сейчас в Деревляни правит Олег Моровлянин, а его внук объединит обе земли в одних руках. У древлян больше не будет собственных князей, и Русь сможет не тревожиться, что оттуда снова придут смута и раздор. Но та девушка моложе Прияны. Эльга ждет, пока она подрастет. Тогда Святослав женится сначала на ней, а потом, когда у нее родится сын, сможет брать и других жен.

– Разве так мы уговаривались? – Ведома требовательно посмотрела на Станибора. – Что моя сестра – внучка Велеборовичей и правнучка Харальда нурманского – в младшие жены пойдет? Да она родом получше самой Эльги будет!

– Мы договаривались не так. – Станибор покачал головой и взглянул на смолянских бояр. – Когда их обручали, мы нашу невесту сговаривали в старшие жены и княгини.

– Война Древлянская случилась после того через два года, – напомнила Соколина. – Эльга хоть и мудра, да грядущего в воде не смотрит.

– Забыла, стало быть, про нас за те два года? Мы ведь уговор не забыли. У нас ее сестра в княгинях. – Ведома посмотрела на Прибыславу. – И если Эльга нарушит уговор и мою сестру в младшие жены определит… нам такого сватовства вовсе не надо!

Гости за столами негромко гудели; лучшие люди молчали. Киев и Смолянская земля взаимно нуждались друг в друге. У киевского князя писали грамоту, в которой указывалось количество посланных в Греческую землю кораблей с товарами; этого требовал договор с греками, заключенный еще князем Ингорем. Зато земля смолян лежала между полуденными и полуночными владениями Святослава – между Киевом и Волховцом. Раздоры в этих местах сильно помешали бы благополучию Русской земли и навредили бы торговле. Ссориться не хотел никто, поэтому и Станибор, и Хакон медлили с ответом.

Но непримиримое лицо Ведомы показывало, что с бесчестьем сестры она не смирится. А за ней стоял не только муж-воевода, но и его родня, а с ними и немалая часть смолянской знати. Тех людей, с которыми, собственно, Ингорь киевский и заключал договор восемь лет назад.

– Выслушай, что скажу, воевода! – С места поднялся Краян, свекор Ведомы. – Сноха моя права: уговаривались мы деву отдать Святославу старшей женой, чтобы стала княгиней киевской. В младшие жены не отдадим ее, то нам бесчестье. Мы хоть Киеву дань платим, а дочерьми своими не торгуем.

Прияна опустила голову. Она была благодарна свату, что вступился за ее честь. Но холодело в груди от сознания, что ее восьмилетнее обручение трещит по швам и вот-вот может быть расторгнуто. Это убережет ее от низкой участи, но не спасет от дурной славы.

– С весенним обозом пошлем к Эльге, – ответил Хакон. На его лице отражалось недовольство, но он не спорил, сознавая, что смоляне правы. – Напомним прежние условия. И если Святослав не пожелает брать нашу девушку в старшие жены, то мы расторгнем это обручение… и, может быть, предложим ему другую невесту в знак нашей дружбы.

– Родом попроще, – холодно уточнила Ведома.

В этот вечер Хакон не поехал домой – слишком поздно и холодно, чтобы одолевать десять поприщ, к тому же он был нездоров. Ведома устроила его со спутниками в гостевой избе – одной из тех, где прежде обитали покойные родичи, а теперь размещались почетные гости.

Печь протопили за время пира, дым ушел. Пока гости устраивались, явилась Ведома с горшочком, укутанным в тряпье.

– Заварила тебе девясил. – Она поставила горшочек перед Хаконом. – Выпей на ночь, пока горячий.

Хакон благодарно кивнул. Его жена сама учила троих маленьких сыновей ездить верхом, стрелять и даже сражалась с ними на деревянных мечах – пока не пришло время отдавать их на руки наставнику-мужчине. Соколину, казалось, сами боги создали дочерью, женой и матерью воевод: рослая женщина, не так чтобы очень красивая лицом, она имела очень внушительный вид. После четырехкратных родов (ее единственная дочка умерла совсем крошечной) она могла бы погрузнеть, но благодаря езде верхом и упражнениям в стрельбе оставалась лишь крепкой и сильной. Лицо ее обветрилось с годами, и она выглядела, пожалуй, на несколько лет старше Ведомы, хотя была на год моложе. Но ясный блеск ореховых глаз и неизменный свежий румянец делали Соколину весьма привлекательной.

Однако женскими премудростями она, сама выросшая почти без матери, не владела, и княгиня Эльга с сестрой Утой еще перед свадьбой постарались подобрать для Соколины челядинок, которые все умеют делать сами: прясть, красить, ткать, шить, стряпать, ходить за детьми и скотиной… Но если в Смолянске кто-то заболевал, то посылали за Ведомой. Она и Еглута принимали у Соколины роды и лечили ее детей. В будущем обе семьи предполагали породниться, поженив отпрысков. Смолянская знать и киевские князья, ближайшим родичем которых был воевода Хакон, нуждались друг в друге и стремились жить в ладу.

– Я еще что подумала… – Поставив горшочек, Ведома медлила у стола, не уходя. – Может, в Киеве слышали, что-де Прияна моя на том свете побывала… умерла да ожила… Может, из-за этого Святослав и Эльга ее брать в семью не хотят? Боятся… А то скажут, мертвую девку нам в невестки даете…

– Я бы тоже испугался, честно говоря, – усмехнулся Хакон, грея руки о теплый горшочек. Даже в натопленной избе он зябнул и кутался в свой кафтан на щипаном бобре.

– Но она ведь уже вернулась оттуда, когда вы ее сговорили? – спросила Соколина. – Разве Эльга об этом не знала?

Хакон и его жена появились в Смолянске года три спустя и не были свидетелями тех событий.

– Не знаю, слышала ли она тогда, – покачала головой Ведома. – Я ей не рассказывала… Не помню, чтобы кто-то из наших говорил об этом с ней и с Ингорем.

– Тогда они могут обвинить вас в обмане! – воскликнула Соколина. – Скажут, что вы утаили от них важный недостаток невесты – что она на самом деле мертва! Если родичи невесты скрывают от жениха важный недостаток, это законный повод разорвать обручение. Уж Эльга не упустит – она все законы и обычаи знает лучше, чем сам Перунов дуб!

– Мы не собирались ее обманывать! – с досадой возразила Ведома. – Напротив. Мы не стали этого делать! Киевлянам никто не говорил… потому что Прияна вовсе не умирала! Она такая же живая, как вы и ваши дети, дай им Макошь здоровья. Эту сказку про Кощея и его подземные палаты придумал наш отец. Сначала пустил слух, будто Прияна умерла и ее похоронили в могиле бабки Рагноры – он так пытался заманить меня обратно домой. И заманил. А по правде сестра была жива и здорова, а вместо нее в могилу положили какую-то девочку из челяди проезжей. Приянку просто не выпускали из дома, а всем рассказывали, что она, дескать, захворала и умерла. А когда я объявилась, отец всем поведал, что я, мол, ходила за сестрой на тот свет. Потому я сперва исчезла, потом вернулась – молодуха, но без мужа. А сестра опять вот жива-здорова.