— Ты тут один? — спросила она. — Подруга у тебя есть? Или ты сам по себе?
— Подруга есть. А так сам по себе.
— Ну-ну, — она засмеялась. Кажется, у нее сломан передний зуб. А так она ничего. — Значит, с подружкой путешествуешь? Врешь небось? — И опять смеется. Один из зубов у нее точно сломан.
— Зачем мне тебе врать, интересно?
— Про подругу свою врешь. Ты все один по станции мотаешься, я на тебя уже минут пятнадцать смотрю.
И правда — посмотрела. Я почувствовал неловкость. Слишком уж пристально она на меня посмотрела.
— Ты такой.
— Какой?
— Не знаю. Необычный какой-то. Ты что, иностранец?
— Да. Племя Яли, горные людоеды.
— Я и подумала, что иностранец. Из толпы выделяешься. Ходишь себе, ходишь. С отсутствующим видом. Нет у тебя никакой подружки. Зачем ты меня обманул?
— Ненавижу врать, — сказал я. — По мне, вранье — истинное зло. Все ложью пропитано. Если среди нас трется дьявол, то имя ему — ложь.
— Ты что, наркоман?
— Не совсем, — вяло ответил я.
— Ну-ну, — она посмотрела куда-то в сторону. Ничего по этому взгляду нельзя было сказать.
— А тебе так не кажется? — спросил я.
— Что?
— Что все вообще может быть по-другому? Совсем? Не кажется?
— У тебя просто с головой не все в порядке. Наркоты переел. У меня половина друзей так. Жрали ЛСД, а теперь расплачиваются. Работу найти не могут.
— Да. Наверное, поэтому.
Я был рад, что она замолчала. Настроение у меня испортилось. Да и у нее вроде. Потому что она на меня стала наезжать.
— Ну нельзя же так смотреть! — говорит.
Я удивился.
— На кого смотреть?
— На ту брюнетку с титьками и негритянской задницей. Красивая, ладно, но нельзя так откровенно пялиться. Неприлично. Все мужики одинаковые!
— На кого смотреть? На кого пялиться? Говори нормально.
— А то не знаешь? Мы пока говорили, глазами ее ел. До того таращился, что другие оборачивались. Думаешь, приятно, когда парень, с которым говоришь, другую глазами облизывает? Скользкий тип.
— Я?
— Не я же! С подружкой он путешествует. А теперь эту секс-бомбу глазами обрабатывает. Скрывал бы эмоции. Правда, неприлично выходит. Нечего было меня сюда приглашать курить сигареты, если ты на других красоток так заглядываешься.
Я говорю:
— Слушай, я не люблю, когда на меня наезжают.
Она совсем обозлилась:
— Наркоман! В третьем поколении! Да еще больной на голову. И вдобавок бабник. — Сказала это и пошла.
Я стал искать глазами ту, про кого она говорила. Это была, ясное дело, Эстер.
— Что так долго, бейби? Автобус уже совсем скоро. — Она улыбалась своей милой улыбкой. Смуглая и красивая.
— Ты меня видела? — Я хотел наконец сообразить, что к чему.
— Что это за милая девушка, с которой ты разговаривал?
— Видела? — повторил я.
— Смотрела на вас все время, пока вы говорили.
— И что?
— Что — «и что»? Нормально. Смотрела и думала: какой он все-таки милый, мой Мишенька. Как я его люблю.
Все стало на свои места. Мы были вместе, мне было уютно. Я мог опять понемогу смотреть на людей.
Прошла негритянка, супер. С длиннющими ногами и в шортах с вырезом, оставляющим практически ноль пищи для воображения. Оживленно вертела головой и вообще на подъеме. В ее желании удостовериться, что на нее смотрят, была подкупающая искренность. Для нее это и есть жизнь. Эти шорты она надела для того, чтобы избавить себя от путешествия без приключений. Рядом с ней шел мальчишка лет пяти, смотрел волчонком, готов был сцепиться с любым, кто посягнет на честь матери. И вполне обоснованно: ее появление вызывало бурную реакцию у мужиков на станции.
— Можно помочь тебе с чемоданом? — предложил негр в грязной рубашке. — Ты сама его сложила? С запасом взяла сексуального белья?
— Муж за меня сложил. В нем два метра роста, и у него черный пояс по карате.
— Уверен, в нем достаточно благородства, чтобы поделиться с кем-нибудь таким сокровищем!
— Чтобы что-то делить, нужно, чтобы было с кем делиться, — подмигнула она и скрылась в автобусе.
— Ауч! — парень делает вид, что его ужалила змея.
Все смеялись. Я тоже.
И тут на меня нашло. Не знаю, что это было — галлюцинация, помутнение рассудка. Я видел, что люди на автобусной станции все про меня знают. Это ясно читалось в их взглядах и выражении их лиц. Я поймал момент, когда негр, который флиртовал с черной красоткой, повернулся и зыркнул на меня: «Ты, выскочка! Думаешь, ты такой хороший? Борец за справедливость?». Еще немного, и я бы сел прямо на асфальт.
Я повернулся к Эстер:
— Дай сигарету.
Мы пошли курить за угол. Я сразу стал ей выкладывать:
— Люди….
— Не надо, — остановила она меня. — Я вижу, что тебе сейчас плохо, но все равно не начинай. Я правда устала от этого…
— Почему они всегда…
— Я сказала: не надо! Я вижу, что тебе тяжело с людьми. Но мне от этого тоже трудно. Постоянно чувствую тяжесть. Когда я встретила тебя, я хотела быть с тобой, но не знала, что это будет так трудно.
— Отчего тебе так тяжело?
— Оттого, что тебе тяжело. Все время. Это очень трудно. Иногда кажется, что не выдержать…
— Но почему тогда они…
— Кто «они»?
— Люди…
— Какие люди? Людей нет, понимаешь? Есть я, есть ты! Есть друзья, которых у тебя нет. Если бы ты нормально жил, ты бы так не говорил — «люди».
— Но все неправильно, катастрофически неправильно! Иногда я уверен, что стоит поправить одну малюсенькую вещь, и все будет… И что я один это вижу.
— Если бы ты хоть на секунду забыл о себе, ты бы не говорил, что люди плохие. Для тебя вообще этого слова не было бы. Если бы ты забыл о себе и хоть раз посмотрел на меня… Я даже не уверена, что ты видишь меня, — так ты занят собой…
— Я тебя люблю.
— Я знаю. В этом-то вся и проблема…
Она кинула окурок на землю и растоптала каблуком.
— Пошли, — сказала она. — Ворота номер шесть.
Я иду за Эстер. Я смотрю на ее спину и черные распущенные волосы. Они доходят ей до попы. Я смотрю на нее и вздыхаю от счастья.
* * *
В нашем автобусе новый водитель с лицом садиста. Каждому входящему его плотоядный взгляд говорит: на моем рейсе ты будешь мучиться, как никогда в жизни, сука. Входящие опускают глаза и обреченно садятся на места. Весь кошмар автобусной станции перенесся в салон автобуса. С сидений на тебя смотрят злодеи. Даже на мою отважную Эстер подействовало удручающе.
Двух смежных мест нет, пришлось сесть через проход друг от друга. Эстер садится рядом с мужчиной. Длинные седые волосы затянуты в хвост, серьга в ухе, раздвоенная бородка. Флибустьер. Эстер бросает на меня отчаянные взгляды, а что я могу сделать? О том, чтобы просить моего соседа поменяться с ней местами, не может быть речи. Он сидит у окна, а так ему придется тесниться возле джентльмена удачи.
Я поворачиваю голову, чтобы тщательнее рассмотреть, кто рядом со мной, и вижу элегантнейшего темнокожего парня в черной шелковой рубашке и черных штанах. Какой-нибудь джазовый пианист-виртуоз из бара, куда ходят только негры — истинные ценители джаза. Вот он, Новый Орлеан! Он поймал мой зачарованный взгляд и сказал:
— Так смотрят либо на женщину, либо на мужчину, чью женщину хотят поиметь. В обоих случаях это вероломный взгляд. А тут уж тебе не выиграть, потому что в своей жизни я имел дело с вероломными людьми. Тем более женщины у меня сейчас нет, а у тебя как раз есть, и поверь мне, другой тебе не нужно, у тебя отличная девушка.
— Откуда вы знаете, что она у меня есть?
— Я обратил на вас внимание еще на станции. Обратил внимание потому, что сразу видно: вы хорошая пара.
— Почему у такого человека, как вы, нет женщины?
— Куда, ты думаешь, я еду?
— В Новый Орлеан.
— Правильно. А почему?
— Не знаю. Получили новый контракт в классном джаз-клубе.
— Еду начать заново. Прямым ходом из тюрьмы.
