— Они вызвали полицию?

— Не вызвали — в такой были прострации. Стоят, смотрят на меня как загипнотизированные. А я знаешь, что сделал? Поднял стакан и произнес в их честь тост.

— Что дальше?

— Сели вокруг меня, как дети. Я предложил им выпить со мной, и, представляешь, они согласились! Загипнотизировал, очаровал их вконец. До того, что остался с ними жить. Проходил следующие две недели по дому в одном халате и шелковых пижамах. Лорд даже хотел взять меня на работу.

— Это правда с тобой случилось?

— Вообще-то нет. Случилось с моим другом Авелем. Но сразу, как он мне рассказал, я ждал момента, кому бы всучить, что это произошло со мной. Особенно кому-то, кто мне важен. Ведь запросто могло произойти? Почему такая история не могла случиться со мной, Эстер? — Я замолчал: может быть, каждое мое слово было дополнительной нагрузкой для нее. — Я помолчу, а ты лежи.

— Хорошо, — медленно протянула она. — Я полежу. А ты помолчи. — И опять провела языком по запекшимся губам. — Видишь ту простыню на стуле? — почти по складам произнесла она. — Можешь меня накрыть? А то это одеяло. Жарко.

Я смутился — и решил скрыть это в первую очередь от себя.

— Давай, я, как Сим и Яфет: возьму покрывало, подойду, чтобы не видеть наготы твоей, к тебе и накрою, как они отца.

Она ничего не поняла.

— Что? — еле смогла вымолвить.

— Знаешь, как в Библии, когда Ной после потопа напился.

— Ох, замолчи, пожалуйста.

Я сделал несколько шагов с простыней в руках, в неловкой позе навис над одеялом, сказал быстро: «Извини» — и сдернул одеяло. На ней ничего не было. Она была плотная, но совсем не полная. Та же разница, как между толстухой, в чью сторону никто не посмотрит, и пышной девушкой с рекламы и видеоклипа хип-хоп. Я накрыл ее простыней, сел рядом и сложил руки на коленях. Я видел, что она мучается.

— Ты так хорошо это сделал, — сказала она немного погодя, как сквозь сон. — Как мама в детстве…

— У тебя потрясающая фигура, — только и хватило меня ответить.

Тут она заплакала в голос.

— Ой! — простонала совсем уж горько.

По этому «ой» я понял наконец, как все серьезно и надо срочно что-то делать. Я выскочил в коридор и вбежал в двести тридцать восьмую. Длинный стоял на коленях, бубня что-то под нос.

— Быстро! — приказал я. — Нужна ваша помощь! Если вы сейчас же не пойдете, с девушкой в двух дверях отсюда может случиться непоправимое! Вы ведь целитель?

— Что с ней? — мрачно спросил он.

— Она сама не знает. Такого с ней раньше не было. Ужасная головная боль.

Длинный продолжал неподвижно стоять на коленях, устремив взгляд в угол комнаты.

— Она еще не достаточно пострадала за свои грехи, — глухо произнес он. — Я и ты должны молиться, чтобы Господь ниспослал ей страдание для очищения.

— Так вы наврали, что целитель? Человек умирает, а вы с проповедями!

— Господи, ты один знаешь, за что она страдает! — на выдохе, смешанном со стоном, воздел он руки кверху. — Ты знаешь, какие страдания помогут ей очиститься!

— Вы что, не слышите? — крикнул я. — Что за пургу вы несете?

— Боже, прости этому человеку, — указал на меня длинный, — как ты простил всем нам! Этот нож из отменной твердой стали, — перевел он взгляд на столик, где лежал длинный нож с деревянной ручкой. — Режет, как по маслу.

Длинный встал и сделал шаг ко мне.

— Кто вы? — отступил я.

— Разве ты не узнал меня? Я брат тебе! — Его лицо было бледно, глаза горели — как в дешевом фильме. — Он будет говорить вместо меня. Я был вор, глотал наркотики, блудил. Но Он улыбнулся мне. Протянул мне руку и улыбнулся. Я должен был умереть, Он дал мне второй шанс. Теперь я проповедую слово Его. Берегись! Мир устал от ваших беззаконий! Господь недолго будет терпеть вас! Господь накажет вас, когда придет время, я могу сделать это сегодня! — Он повернулся к столику с ножом.

— Черт!

Я стремглав вылетел из комнаты и захлопнул за собой дверь. Влетел в комнату Эстер.

Она спала. Я бы сказал, здоровым сном здорового человека. Я решил ее не будить. Опустился на стул и стал смотреть на нее.

Она проснулась сама. Повернула голову в мою сторону и открыла глаза. Так естественно, так нормально, что я готов был поклясться, что она давно лежит с открытыми глазами. Совсем другими глазами.

— Мне гораздо лучше, — сказала она. Голосом человека, не до конца пришедшего в себя. — Гораздо лучше, — сонно повторила она. И опять закрыла глаза.

Я склонился над ней и поцеловал. Она лежала с закрытыми глазами, я сидел и смотрел не нее немигающе. Не хотелось уходить из комнаты.

* * *

Сегодня первый официальный день занятий. По этому поводу устроен банкет.

До него полчаса. Делать пока нечего, подхожу к группе четвертого курса. Они разговаривают друг с другом по-русски, хотя клятва не говорить по-английски входит в силу только сегодня вечером. Усатый человек лет сорока жмет мне руку, за ним все остальные. Он говорит на хорошем русском, и вообще видно, что над этой группой он временно шефствует.

— Я слышал, определенное число вермонтцев не против отделиться от Штатов и присоединиться к Канаде, — говорит он. — По-моему, этого не требуется. Вермонт и так под большим канадским влиянием, что делает его, на мой взгляд, самым здоровым штатом во всей Америке.

— Почему вы учите русский? — спрашиваю я.

— В том районе Канады, где я работаю, много русских преступников.

— А работаете вы?..

— Полицейским.

Я даже не очень расстроился. Я, как сошел с автобуса, знал, что так все и будет. Что если мои друзья здесь — это повернутая на сексе Свинка, то человек, который мне сразу понравится, должен быть копом.

— Вы первый полицейский в моей жизни, которому я пожал руку. — Я ждал, что он ответит. Он стоял и улыбался. — Честно сказать, я к полиции не очень, — закончил я.

Я вспомнил слова своего английского друга Ники: «Если мои дела пойдут совсем плохо и я решу все-таки покончить с собой, то свяжусь с ИРА или вроде нее, обвяжусь чем попало и вбегу в полицейский участок. Не буду одним из тех придурков, кто сидит у себя в углу и режет вены».

— А я другого и не ожидал услышать. Ты нормальный молодой человек. Если молодой человек хорошо относится к полиции, с ним явно что-то не то.

После этого на банкет идти совсем расхотелось. Надо валить к черту из этой школы. Но все-таки пошел. В актовом зале все были некрасивые. Может, кто-то кому-то и нравился, но я видел, что уроды. Отошел в угол. Недалеко был мой полицейский, я ему улыбнулся. Он мне — все с тем же симпатичным выражением лица. Рядом с ним стояла смуглая девушка. Он налил ей выпить, она кивком поблагодарила. На ней было черное открытое платье и туфли на каблуках. Она стала смотреть прямо на меня, я бы сказал — не отрывая взгляда. Потом подошла.

— У меня месяц назад умер папа, — сказала она, и я узнал Эстер.

— Ничего себе! Когда? — Мой тон был идиотский, но я знал, что она не подумает, что я идиот. Очень красивая.

— Месяц назад. — Она ответила на вопрос, который я задал давно, не помню когда. — Я отца любила больше, чем мать.

Я знал ее давно, я имею в виду Эстер.

— Так странно, — сказала она. — Когда была девчонкой, в голову приходили дурацкие мысли. Думала: что будет со мной, если он умрет? Или даже: буду ли я плакать? Я к этому даже немного готовилась. А вышло все по-другому. Еще бы. Как можно ожидать таких вещей? Он был мулат, наполовину индеец. Его сажали отдельно от остальных детей в школьном автобусе. Поэтому я такая темная — посмотри…

Я сказал, что слишком темно, чтобы увидеть. Мы вышли на свет. Она задрала юбку, показала ногу.

— Видишь? У всех тут линия загара. У меня ее нет. Потому что мой папа такой темный. Я из Вермонта, — добавила она. — Очень люблю Вермонт. Ты здесь на все лето?

— А ты?

— Я тоже.

— Это хорошо. — Я поправился: — Хорошо, что на все лето.