В смутной надежде, что Мигель изменит свое решение, я сказал, что боюсь, что могу его подвести. Он ответил, что по этому поводу нисколько не волнуется, мне просто надо будет стоять под аркой, тут даже трехлетний младенец справится. В следующий момент я уже направлялся к дому на Астор Плейс, сжимая в кулаке маленький пакетик травы.

И тут я в третий раз увидел машину с теми же копами. Я даже не стал пытаться удостовериться, смотрят ли они на меня сейчас, потому что знал, что они на меня смотрят. Я уставился в землю и зажмурил глаза, моля Бога только о том, чтобы, когда я их открою, полицейская машина была уже далеко.

Так я стоял довольно долго, а когда наконец открыл глаза, увидел припаркованную прямо перед моим носом машину и двух выходящих из нее копов, направляющихся ко мне. Я почувствовал себя мишенью на оптическом прицеле.

Я приветливо улыбнулся копам, потом бросил пакетик на землю. Он упал рядом с моей ногой и так и остался демонстративно лежать около нее. Еще до того, как поравняться со мной, первый коп приказал мне его поднять. Я миролюбиво кивнул ему в знак согласия, словно речь шла об уроненном носовом платке, опять зажал пакетик в кулак и остался стоять, дожидаясь их приближения.

— Доигрался? — спросил меня коп еще издали. — Мы тебя уже давно заметили. Что ты делал с кошкой?

— Подобрал, сэр.

— Подобрал? — переспросил меня полицейский с подозрением. Мне даже показалось, что меньше подозрения вызвало бы, скажи я, что украл кота из зоомагазина.

— Думал, что кот нуждается в помощи, сэр, — объяснил я нервно. — Потом понял, что обычная кошка, которых бегает по Нью-Йорку тысячи.

Мой доверительный тон вызвал у полицейского раздражение.

— Вздумал отвечать? — подступил он ко мне на шаг ближе. Я видел, что его раздражает именно мой вежливый тон.

— Слушай, если ты будешь и дальше продолжать разговаривать с нами в таком тоне… — сердито нагнулся ко мне он.

— В каком?

— Ну все! — разозлился полицейский. — Положи обе руки на капот машины!

Пока они меня обыскивали, ни один из них не сказал ни слова о траве, которую у меня забрали.

Чувствуя руки копа, проверяющего мои карманы, я вдруг вспомнил концерт «Паблик Энеми», который видел сегодня в магазине видеофильмов. Я тоже разозлился.

— Вы слышали, что по статистике в Америке нет ни одного черного мужчины в возрасте от двадцати до сорока, которого хотя бы раз не остановили потому, что он черный? — стал я обличать полицию.

— К чему ты клонишь? — ощерился один, продолжая меня обыскивать.

— К тому, что это правда. Айс Кьюб в песне NWA говорит, что полиция арестовывает черных, потому что те черные, — разве не правда?

Лицо полицейского сделалось острым, будто ситуация приняла более опасный оборот.

— Садитесь в машину, — произнес он уже другим голосом. Положил руку на кобуру пистолета и бросил молниеносный взгляд на напарника, как бы проверяя, на месте ли.

В машине они опять меня обыскали. Из моих карманов извлекли много вещей, о существовании которых я и сам не догадывался. К примеру, окурок косяка, который у меня каким-то образом сохранился еще со времен Англии, Брайтона.

— Надо же, — пренебрежительно хмыкнул коп, рассматривая окурок. — Почему такой тонкий? — недовольно спросил он меня, будто видел криминал и в этом.

— Так их скручивают в Англии, сэр, — попытался пояснить я ему. — Они у них всегда тонкие.

Коп долго не мог понять, в чем дело. Наконец, когда выяснил, что окурок, лежавший в куртке, находится там еще со времен в Англии и перелетел вместе со мной через океан, то опять разозлился.

Потом, к моему удивлению, они наткнулись в куртке на бумажку с телефонным номером девушки, которую я знал в Англии.

— Что за Лили? — недоверчиво хмыкнул коп. — Тут даже не нью-йоркский код…

— Не Лили, а Лилу. Девушка из Лондона. Думал, что потерял ее номер. Никак не мог его найти, а вот теперь нашел! То есть вы мне его нашли…

— Слушай, ты на чем? — внезапно оживился коп. — На каких наркотиках? За все время, пока мы с тобой разговариваем, ты совершенно неадекватен. Все время городишь полную чушь.

— Вы нашли мне этот телефон только сейчас, — попробовал я со второго раза. — Думал, я этот телефон потерял с концами, но вы мне его…

Полицейский нетерпеливо прервал меня, подняв руку вверх, и вопросительно посмотрел на напарника.

— В участок, — с абсолютной уверенностью отчеканил тот.

Перед тем как поехать, они еще раз порылись в моих карманах и даже проверили подкладку куртки. Из дырки на подкладке рукава полицейский вынул скомканную фольгу от жвачки.

— Все понятно, — многозначительно сказал он фольге.

Это меня задело, я опять вспомнил то, что Айс Кьюб говорил о жестокости полицейских в своей «Фак да Полис», и мысли об этом высказал вслух. Коп, который был черным, смеялся дольше белого.

— Айс Кьюб уже, наверное, забыл путь обратно в Комптон благодаря белым ребятам вроде тебя и их деньгам, — беззлобно улыбнулся он мне, отсмеявшись.

В полиции копы взяли мои данные. Потом запустили в камеру, где уже сидел огромный негр. Я попробовал отнестись к нему как к брату по несчастью.

— Притесняете людей вроде нас! — крикнул в пустой коридор и покосился на сокамерника.

Полицейский, которому адресовался мой гнев, дружелюбно на меня взглянул.

— Рискни, скажи ему, что мы его арестовали, потому что он черный, — он показал на моего соседа.

Даже я догадался, что делать это не следует. Не потому, что бестактно. Просто к такому с такими заявлениями лучше было не обращаться.

Мой сокамерник сидел в шлепанцах, на нем была бельевая майка, из которой свисали мускулистые татуированные руки. Я кивнул ему, всем видом передавая свое возмущение. Он пренебрежительно отвернулся. Он производил впечатление парня, который здесь прохлаждается или на отдыхе. Или просто пережидает. С полицейскими общался, как со старыми знакомыми, друг друга называли по имени.

Он регулярно подносил руку к глазам и рассматривал сбитые до крови костяшки, после чего опускал, недовольно качал головой и еле слышно произносил «шит». Причем в этом «шит» были виноваты все — стены, решетки, скамейки, полицейские. Я нервничал, что с минуты на минуту тоже сделаюсь одним из виноватых.

— Что я здесь делаю? — неожиданно громко спросил он меня.

Я ответил, что подозреваю, что находится под арестом. Но негр сказал, что это был риторический вопрос.

— Что я тут делаю? — снова произнес он. — Я уже пятнадцать минут как должен заниматься горячей любовью со своей женщиной. Биологические часы — это хрупкая вещь. Англичане пьют чай в пять часов вечера каждый день. Один раз изменишь привычке — и ничего не стоит сломать весь механизм. Но это еще не самое плохое, что может быть в такой ситуации, — уверил меня парень после паузы.

— Нет? — спросил я из вежливости.

— Плохо, что биологические часы моей женщины еще более чуткие и хрупкие, чем мои. И если в шесть часов рядом с ней не окажется меня, вполне может случиться, что окажется какой-нибудь ниггер с Рузвельт авеню.

— Наверное, поэтому она вызвала полицию, Джим? — иронично вмешался из-за решетки полицейский. — Скорее всего, из-за пресловутой большой любви к своей женщине ты поставил ей синяк и разбил губу?

— Что вы понимаете в отношениях? — посмотрел он на копа с искренним сожалением. — Эти люди называют свои бултыхания в илистом болоте отношениями, — горько обратился он ко мне. — Им незнакомы такие слова, как эмоции и страсть.

Я сказал, что сожалею о том, что с ним случилось, и надеюсь, что все выправится.

— У тебя есть женщина? — перебил меня он.

— Как раз поэтому я здесь, — сказал я.

— То есть ты тоже пал жертвой истинных эмоций и страсти, без которых не может существовать настоящая близость?

Я принялся объяснять, что влез в неоднозначные отношения с девушкой и потом весь день шел прочь, чтобы забыть, что случилось между нами утром. Но я не ожидал, что моя тропа заведет меня в такое место, как это.