- Где я, папа? – наконец, спрашиваю я.

- Ты здесь, - просто отвечает он, чуть посмеиваясь.

- А здесь - это где? – я озираюсь по сторонам, стараясь уловить хоть какие-нибудь признаки, которые помогут мне узнать, что это за место.

- Я как раз хотел тебя спросить об этом. Как ты думаешь, где мы? – спрашивает уже он, прерывая объятия.

Я осматриваюсь. Вижу светлые стены, несколько больших арок и несколько часов.

- Ну, это похоже на вокзал в Капитолии. Только здесь чисто и нет людей.

- Вполне может быть, - соглашается он, тоже осмотревшись.

- Ты же не был здесь, - удивленно замечаю я.

- Зато смотрел. По телевизору. Этого хватило, поверь.

Я пожимаю плечами.

- Давай пройдемся, - предлагает он.

Мы неторопясь идем вдоль перрона.

- Что это за место? – вновь спрашиваю я.

- Мы же уже решили, что мы на вокзале, - спокойно отвечает отец.

- Нет, это понятно. Но это ведь не настоящий вокзал. Что это?

- Я полагаю, что твой сон, - он пожимает плечами.

- То есть, я не умерла, - уточняю я.

- Видимо, нет. Хотя очень хотела, - укоризненно произносит он, а я смущенно опускаю глаза.

- Почему я здесь? – спрашиваю я после короткого молчания.

- Не имею ни малейшего понятия, - все так же спокойно отвечает он.

- Почему здесь ты? Ведь я не умерла. Значит, тебя не может здесь быть, - вновь удивляюсь я.

- Несомненно, я мертв. Но это ведь твой сон. Поэтому спроси у себя, Китнисс.

Я замолкаю. Правда, почему он здесь? Что это за место? Почему здесь я? Зачем я здесь? Почему все так сложно? Меня трясет от количества вопросов и от отсутствия ответов. Я снова запуталась…

- Ну же, Китнисс, почему ты сразу паникуешь? – недовольно отзывается отец. – Где твоя хваленая смелость?

- Осталась в Казематах, - не задумываясь, отвечаю я и прикусываю язык.

- Китнисс, - мягко произносит отец. – Китнисс, перестань. Ты многое пережила, но это не повод сдаваться!

- Не повод? – Я начинаю закипать. – Папа, мне нет восемнадцати, а я пережила столько, сколько хватит еще на моих правнуков! Папа, я устала, я запуталась, мне страшно…

Я опускаю на землю и обхватываю голову руками. Я безнадежна. Я не могу мыслить рационально. Я быстро устаю. Я слишком нервная. Я не помню, когда в последний раз спала нормально.

- Китнисс, - отец опускается рядом со мной, - тише, не надо, не плачь, прошу тебя. Ты же знаешь, что я не люблю, когда ты плачешь.

Он поглаживает меня по щеке. Да, папа действительно не любил, когда я плакала. Он говорил, что в такие моменты ему самому хочется плакать.

- Давай успокоимся. Ну же.

- Почему я не могу проснуться, если это сон? – спрашиваю я, подавив слезы.

- Наверное, потому, что твой организм не готов к этому. Ты перенесла тяжелейшую операцию, потеряла много крови. Врачи в Тринадцатом могут тебя разбудить, но ты не перенесешь этого.

- Врачи Тринадцатого? Значит, меня и Финника вытащили?

- О, да. Разумеется. Иначе мы бы с тобой разговаривали в другом месте, дорогая. Правда, твое ранение не входило в их планы. На всякий случай они, конечно, взяли группу врачей. На свою и на твою удачу, дорогая.

- А… - я не знаю, как правильно задать вопрос. – А что здесь от меня? Я имею в виду, ведь здесь не мое тело. На мне нет ни единой царапинки.

- Не знаю. Может, душа? – предполагает отец.

Я пожимаю плечами, потому что не знаю ответ. Мы садимся на одну из лавочек.

- Когда я смогу проснуться? – снова спрашиваю я.

- Логично предположить, что когда ты будешь готова.

- Но… - я не совсем понимаю. – Но ведь я готова.

- Нет, дорогая. Тело, может быть, и вынесет. Но не душа.

- Как я могу подготовить душу?

- Разберись, родная. Разберись. И все получится. Помнишь слова нашей песни? Не грусти, мы в полночь встретимся с тобой?

Его голос затихает. Я снова одна. Мы в полночь, встретимся с тобой? Почему именно эта строчка? Может быть, если я разберусь, то в полночь я смогу встретиться с Питом?

Я вновь встаю и иду. Мне нужно разобраться. Нужно успокоиться. Нужно понять, что делать дальше. Я не уверена, что смогу это сделать самостоятельно, но я должна попытаться.

Я сажусь на перрон, складываю ноги по-турецки и закрываю глаза, вспоминая все, что я знаю о себе, чтобы разобраться.

Начнем с самого начала.

Меня зовут Китнисс Эвердин. Мне семнадцать лет. Мой дом – Дистрикт номер двенадцать. Моя мать – врач. У меня есть младшая сестра. Мой отец погиб в шахте, когда мне было одиннадцать. Мне пришлось стать взрослой, потому что мама ушла в себя. Пит Мелларк спас мне жизнь.

Самое простое, то, что было со мной до Игр. Теперь к более сложному. С самому трудному этапу. К первым Играм…

Я трибут 74 Голодных Игр. Я победитель этих Игр. Я победила обманом, вытащив еще и Пита. Президент угрожал мне, заставив заявить о моей помолвке. Но это не помогло. Из-за меня началось восстание. Сноу устроил еще одни Игры. Я снова оказалась на арене. Меня забрали в Капитолий. Меня пытали. Я снова оказалась на арене. А сейчас я черт знает, где. И я очень хочу вернуться назад…

Я открываю глаза. Я слышу шум поезда. Я знаю, что мне нужно делать.

========== Глава 22. ==========

Долгожданное POV Пит.

Я продолжаю смотреть на рябящий экран телевизора, хотя все оборвалось минут десять назад. Я медленно качаюсь из стороны в сторону, пытаясь удержать в путанном сознании одну мысль: «Она не умерла. Она не умерла. Она не могла умереть!» Крик зарождается внутри меня и благополучно застревает где-то в горле. Хочется плакать, но слез нет. А перед глазами по-прежнему одна только картинка: ее окровавленные пальцы сжимают руку Финника, у которого слезы на глазах. Ее хриплый голос все еще звучит в моей голове.

- Пит, - мягко произносит Хеймитч, кладя руки мне на плечи.

Я закрываю глаза и снова вижу ее слабый пульс внизу экрана. Я с силой сдавливаю карандаш в своих пальцах, и он ломается на две части. Хочется кричать. Не могу произнести ни слова.

- Пит, - снова повторяет Хеймитч, мягко сжимая мои плечи.

Я открываю глаза, натыкаясь взглядом на Гейла, сидящего в точно такой же позе, что и я. Его пытается растормошить заметно побледневший Боггс. Реакции нет. Гейл в ступоре. Судя по выражению его лица, ему тоже хочется кричать, плакать и смеяться одновременно, как и Финнику, которого мы видели пятнадцать минут назад. Кричать от страха, плакать от боли и несправедливости, смеяться – потому что это злая шутка. Планолет со спасателями прибыл чуть позже, чем нужно. Когда нет гарантии, что она еще жива.

- Пит, - в третий раз повторяет Хеймитч.

Я смотрю на него и вижу отражение собственного ужаса, боли и досады. Хеймитч, смертельно бледный, внимательно смотрит на меня. Я хватаюсь за его руку, а он с силой сжимает мои пальцы. Нам теперь страшно вдвоем.

- Она жива, - резким, непривычно твердым голосом говорит Прим, сидящая рядом со мной.

- Прим, - негромко говорит Мадж, будто боясь спугнуть девочку. – Прим…

- Она жива. Жива! – Прим переходит на крик. – И пока мне в лицо не скажут о том, что… - она запинается. В ее глазах блестят слезы. – Пока я не услышу это собственными ушами, я буду уверена в том, что она жива!

Она поднялась со своего места, заметно дрожа. Она говорит это с такой решимостью, уверенностью и твердостью, что я невольно сравниваю ее с сестрой. Да, она истинная сестра Сойки. Точно такая же.

- Ты права, Прим, - соглашается Мадж, обнимая ее за плечи. – Я тоже не поверю в это.

- Все будет хорошо, - кивает миссис Эвердин. – Все и сейчас хорошо.

Я несильно надавливаю пальцами на закрытые веки. Я провожу рукой по волосам, сконцентрировав взгляд на одной точке. Мне нужно успокоиться. Она жива. А если она жива, я нужен ей сильным.

Меня зовут Пит Мелларк. Мне семнадцать лет. Мои родители - владельцы пекарни. В свой первый школьный день я влюбился в девочку с двумя косичками и восхитительным голосом в клетчатом платье. Теперь эта девочка уже девушка, платья она давно не носит, да и косичка у нее одна. А еще ее зовут Китнисс Эвердин, она спасла мне жизнь. И, похоже, потеряла свою…