Где Китнисс?

Наслаждаясь последними секундами неведения, я усилием заставляю себя открыть глаза. Мысленно уже представляю себе тысячи ожидаемых картинок. Теперь я могу себе это позволить.

Несмотря на то, что в помещении достаточно темно, я с радость узнаю в нём свою комнату.

Через открытое окно в спальню пробивается лунный свет, который отбрасывает свои тусклые лучи на непривычно голых стенах. Беглые зарисовки кошмаров, которые я заново развешивал утром – их больше нет.

Ещё парочка воспоминаний вырисовывается на своих логических местах, позволяя мне вспомнить последние события. Лучше бы не знал.

Испуганно сажусь в кровати, отчего головная боль и шум в ушах усиливаются, а смоченное холодной водой полотенце падает на пол.

Что с Китнисс?

«- Только не сердись».

Ошарашенно прикасаюсь кончиками пальцев к губам, до сих пор ощущая приятное покалывание.

Сердце, вспоминая те несколько секунд, начинает бешено колотиться, шумными ударами разгоняя кровь по всему телу, так, что в глазах темнеть начинает.

Наскоро и болезненно, ещё от полученных в доме ссадин, поднимаюсь с кровати, чтобы подойти к открытому окну.

Дыхание перехватывает, и я крепко сжимаю пальцами край подоконника.

В соседнем доме не горит свет.

Даже такая мелочь заставляет всё внутри скрутиться в тугой узел от сдерживаемых слёз, от страха, переживания и бесконечной ненависти к себе. Хотя какой толк злиться сейчас? На кого?

Второпях, почти на ощупь в темноте, выбираюсь из спальни, на ходу тщательно подбирая более-менее весомые мотивы пустующего соседнего дома.

Позднее время суток, пребывание у Хеймитча – да всё что угодно!

Миную ещё пару шагов по тёмному коридору и, наконец, добираюсь до лестницы.

Перед глазами, за это время отвыкшими от яркого света, начинают плясать яркие пятна. Я жмурюсь и поспешно хватаюсь рукой за перила.

Когда более-менее привыкаю к освещению, оглядываю гостиную.

Скромная улыбка моментально появляется на лице, стоит увидеть Китнисс, в нечаянном сне, которая опрокинула голову на спинку дивана. На коленях у девушки стоит уже знакомая открытая аптечка.

У ног по привычке покорно ошивается Лютик, раздумывая, как бы ему поудобнее устроиться на диване рядом с хозяйкой.

Неуверенно спускаюсь вниз и тихонько подхожу к ним. Китнисс вновь снится что-то нехорошее. Её глаза закрыты, хотя на лбу то и дело появляются морщинки, а руки подрагивают.

Острожным движением, чтобы лишь успокоить девушку, убираю налипшие пряди тёмных волос со лба ей за ухо, кончиками пальцев касаясь холодной щеки. При этом сам остро начинаю ощущать приятное тепло, разливающееся по всему телу.

Отхожу ненадолго лишь для того, чтобы взять одеяло.

Всё равно, что Китнисс делает в моём доме, почему заснула в гостиной. Она здесь, рядом, со мной.

Заботливо укрываю её и гашу свет в гостиной.

Пусть хоть у кого-то сегодня будет спокойная ночь.

***

С силой сжимаю руки в кулаки и, чтобы успокоиться, раз глубоко вдыхаю и выдыхаю. За окном вот-вот должно светать, а сна до сих пор ни в одном глазу. Тщетно, а главное совершенно бессмысленно, всю ночь я пытался вспомнить свой приступ и изобразить его на листе бумаги.

Впервые я хочу, чтобы утро не наступало так скоро. Чтобы меня не ожидал разговор с врачом, объяснения с Хеймитчем, страх за Китнисс.

В конце концов, откладываю затею с приступами на дальний план, когда вспоминаю ещё кое-что.

В нерешительности оглядываюсь по сторонам, дабы убедиться – нет ли кого-поблизости. Но Китнисс спит внизу и зачем лишний раз тревожить её шаткий, относительно спокойствию, сон?

Подхожу к кровати и поднимаю один край матраса, где, как и в детстве, прятал свои рисунки. Но этот кардинально отличается от всех прочих. Он особенный. Первый.

Уже в который раз беру в руки карандаш и готовлю лист, на котором неизменчиво изображён её незаконченный портрет. Но сейчас я не собираюсь в очередной раз попытаться его исправить. Дорисую лишь одну такую же немаловажную деталь.

Прежде чем приступить за работу, ненадолго закрываю глаза, мысленно вспоминая очертания зимнего леса, которые я так тщательно старался надолго удержать в голове.

Китнисс всегда принадлежала лесу. Снова идти против правил. Это была некая особенность, и я помню её по сей день.

Даже сейчас, из воспоминаний необычного поведения девушки на прогулке, можно сделать много выводов. Ей нравилось это, но сейчас она боится вновь привыкать к старому, так тщательно внушая это самой себе. И в этой истории, отчасти, я вижу очертания и своей.

Ну, так пусть хотя бы здесь, на обычном листе бумаги Китнисс будет счастлива такой, какую её запомнил я.

Осторожно, опираясь на то, что видел лишь однажды, вырисовываю за её плечами живой лес, стараясь в серые черты вкладывать как можно больше оттенков.

***

Когда за окном окончательно встаёт солнце, я по привычке убираю портрет на прежнее место.

Но прежде чем спуститься вниз, предварительно снимаю со стен тусклые зарисовки приступа. Кажется, будто это было не день, а пару лет назад.

Без сожаления комкаю бессмысленные рисунки, собираясь выкинуть их по дороге.

На ходу одевая свитер, я спускаюсь вниз, стараясь ступать как можно тише, что в принципе не характерно для меня.

Вскоре миную гостиную с коридором и оказываюсь на пороге.

От утреннего и по-зимнему холодного воздуха перехватывает дыхание. После уютного домашнего тепла это чувствуется в особенности, поэтому решаю как можно быстрее избавиться от рисунков.

Не знаю, с какой целью, но я предварительно рву их, и только потом уже решаюсь выбросить; словно от этого становится легче. Таким образом, испортив не одну стопку кое-как исписанной бумаги, я уже собираюсь идти домой, когда на полпути вижу Хеймитча на удивление ровным шагом выходящего из своего дома.

Выглядит он вполне выспавшимся и на удивление опрятным. Только лицо всё такое же хмурое и беспринципное.

- Ну и что же мы делаем на улице в такую рань?- интересуется он, небрежно опершись о деревянную периллу на крыльце.

- И тебе доброе утро, Хеймитч,- отзываюсь я, не собираясь дальше продолжать этот разговор.

- Я лично не нахожу в нём ничего доброго. Если хочешь, чтобы было иначе, то не плюй мне в спину и не говори, что это дождь накапал.

Он бесцеремонно и совершенно не торопясь спускается по ступеням вниз и также идёт в сторону моего дома.

- Прости, не знал, что у тебя дурное настроение.- Я пожимаю плечами, по привычке стараясь, навести на лицо безучастное выражение.

Путь оказывается невечным, что, кстати, зря. Уже скоро мы оказываемся на пороге моего дома, лицом к лицу.

- Не стоило так начинать,- слегка виновато говорит ментор, проводя рукой по всё-таким же спутанным волосам.

- Ты что-то хотел?

Хеймитч продолжает молчать, внимательно глядя на меня. Его выцветшие серые глаза блуждают, то и дело, переводя взгляд с меня на дом, с дома на меня; руки скрещены на груди; на лице отчуждённое выражение.

Хеймитч ведёт себя по-обычному, но он явно собирается сказать что-то важное.

Я щурюсь и чуть наклоняю голову, позаимствовав это движение у Китнисс.

- Девочка у тебя?- наконец спрашивает он, отчего все неясности сразу рассеиваются.

- Знаешь. Ну, конечно.

- Отчего же не знать. Ты не видел её вчера.

Внутри моментально загорается огонёк любопытства, но Хеймитч снова начинает говорить.

- Но я не за этим пришёл, Пит.

Вздёргиваю подбородок, как бы говоря: «Ну и зачем же тогда?»

Ментор ещё какое-то время молчит, хмуро глядя перед собой, словно тщательно обдумывая что-то, но не решается произнести вслух.

- Насчёт звонка,- нерешительно говорит он, а потом уже увереннее продолжает.- Я сам всё улажу с врачами.

Всего на пару секунд я и вправду начинаю верить в то, что ментору доктор Аврелий поверит больше. Перед тем как вытащить меня из Капитолия, Хеймитч отчётливо дал понять, что ответственность за моё здоровье и благополучие берёт на себя. Но ему и без того было о ком беспокоиться. А теперь ещё я со своими проблемами доставляю неприятности не только ему, но и самой Китнисс.