- Хорошо, - говорю я, понимая, что другого ответа Койн не примет.
- Отлично, - улыбается Плутарх. – Мы, пожалуй, пойдем. Отдыхай.
Гости уходят, но мне совершенно не до отдыха. Мой мозг работает в полную силу, выискивая варианты решения проблемы. Что, если завтра в Двенадцатом, я действительно выдам себя? Меня прогонят? Накажут? Казнят? Вариантов десятки и, учитывая, что я успела порядком разозлить президента Койн своими выходками, то она придумает для меня мучительный конец. Но не это главное. Меня беспокоит, что раскрывшись, я потеряю возможность увидеть Пита. Попытаться ему помочь. Теперь, когда я знаю, что с ним сотворили, мне искренне жаль еще ни в чем неповинного парня.
Скидываю с себя простынь, нащупываю ногами тапочки и, накинув халат, выскальзываю из палаты. В очередной раз благодарю свое детство в будущем времени, где я излазила все коридоры Тринадцатого вдоль и поперек, - чтобы найти палату Пита мне требуется всего несколько минут и я бесшумно отворяю дверь, проникая внутрь.
Пит лежит неподвижно, наверняка, спит. Подхожу ближе, рассматривая его лицо, слишком бледное даже в свете единственной лампы на столе в метре от нас. На его щеке красуется грязно-фиолетовое пятно – след от удара, который нанес ему Боггс прикладом пистолета, когда Пит пытался задушить меня. Сглатываю, и рука непроизвольно тянется к шее, поглаживая место, где еще недавно сжимались пальцы Пита.
Маленькими шажками оказываюсь рядом с его кроватью, металлическая перекладина упирается в ногу. Прохладно. Присаживаюсь на самый краешек, готовая кинуться прочь, если Пит вдруг станет агрессивным. Хотя в эту минуту он не кажется опасным. Светлые волосы кое-где сбились колтунами, белесые ресницы подрагивают, отбрасывая тень на выступающие скулы. Его мучили, пытали. Его охморили. И все – лишь бы добраться до Сойки-пересмешницы.
Страх, сидящий во мне отступает, позволяя незнакомому теплу разлиться по телу. Легкая улыбка трогает уголки моих губ, когда я рассматриваю «своего мальчика с хлебом». Я не замечаю, как рука тянется к его опухшей щеке, касаясь тыльной стороной его теплой кожи.
Калейдоскоп воспоминаний вспыхивает перед глазами.
***
Тур победителей. Водоворот однообразных ужинов и церемоний. Один день похож на другой. Просыпаюсь. Меня одевают. Я и Пит выступаем перед публикой, произнося заученные речи, на официальных мероприятиях изображаем с ним безумно влюбленных: целуемся, ходим, не разжимая рук, кокетливо прячемся от камер. А после - возвращаемся каждый в свой вагон, предаваться страхам и унынию.
Меня мучают кошмары. Каждую ночь. Лица тех, кто погиб по моей вине. Тех, кого не сотрет из памяти никакое время. Я кричу до хрипоты в голосе и просыпаюсь влажной от пота. Лишь однажды, Пит, бесцельно слоняющийся по поезду, потому что тоже не спится, слыша крики, врывается в мое купе. Он будит меня, успокаивает. Я прошу его остаться со мной, и Пит соглашается, проскальзывая под мое одеяло и прижимая меня к себе. Его губы шепчут единственно важное слово: «Всегда», вселяя в меня робкую надежду.
Каждую ночь я пускаю Пита к себе в постель, и мы отгоняем тьму вокруг, сплетая наши тела и руки в объятиях, оберегая друг друга от любой опасности из вне.
Однажды, проснувшись посреди ночи, я поднимаю глаза и ловлю взволнованный взгляд Пита.
- Кошмар? – спрашиваю я, и он кивает. – Почему тогда не разбудил меня?
Губы Пита касаются моего лба, оставляя теплый поцелуй, и он тихо шепчет в ответ:
- Почти все мои кошмары о том, что я теряю тебя. Потом я открываю глаза, а ты здесь, рядом. И мне уже не страшно.
***
Снова чужие воспоминания. По моей щеке ползет слеза, которую я не смогла сдержать. Прикрываю глаза, стараясь успокоиться. Мне жалко Пита, мне безумно жаль Китнисс. Они попали в ловушку, но все-таки они спасали друг друга. Как могли. Как умели.
Сильная боль на запястье заставляет мои глаза распахнуться. Пальцы Пита вонзились в мою кожу, отталкивая руку, которой я касалась его щеки, а он сам смотрит на меня безумными глазами. Его зрачки так сильно расширены, что даже не видно радужки.
«Сейчас он меня убьет». Моя мысль. Единственная.
И, наверное, последняя.
Я резко подаюсь вперед, отчего из горла Пита вырывается вопль ужаса. С размаха впиваюсь губами в горячие потрескавшиеся губы Пита, проглатывая его крик, который болью отзывается во мне.
продолжение следует…
========== 6. Двенадцатый ==========
Комментарий к 6. Двенадцатый
включена публичная бета!
заметили ошибку? сообщите мне об этом:)
Глава перезагружена из раннего…
Я впервые целуюсь с парнем, и это явно не то, на что должен быть похож первый поцелуй. Губы Пита жесткие, словно он оцепенел, а его страх перетекает в меня с бешеной скоростью. Пальцы Пита, сжимающие мое запястье, немного расслабляются, вероятно, он настолько ошарашен моими действиями, что забыл про свои руки. Секунды тянутся бесконечно долго, и я понятия не имею, что делать, просто поддаюсь какому-то инстинкту и двигаю своими губами по его, легонько прикусываю. Пит затих. Ему совсем плохо? Хотя нет, мне кажется, или под моим натиском его губы дрогнули, стали мягче, шевельнулись в ответ?
Не успеваю разобраться в этом, потому что в следующий миг тяжелый удар справа выбивает из меня дух. Я отлетаю в сторону и, больно ударяясь, падаю на пол. Пит вскакивает с кровати и бросается ко мне, нависая сверху, как громадная глыба льда, готовая меня раздавить. На его глаза падает тень, я не вижу зрачков, но уверена, что сейчас Пит безумен. «Сама виновата», - подсказывает внутренний голос. Я скалюсь в ответ: «Он почувствовал, что я его целую, значит, это было не зря». Уверена? Рука Пита тянется ко мне и, схватив меня за волосы, словно куклу, поднимает вверх. Он рычит, как зверь, готовый разорвать жертву, и у меня внутри все сжимается от страха. Что ж я натворила? Взмах второй руки Пита - и адская боль пронзает грудь, когда его кулак врезается в меня. Я думала, что знаю боль? Вот теперь мне действительно больно, слезы льются рекой, но я не замечаю их - мое сознание забилось в темный уголок и сидит, воя от ужаса.
- Переродок! – кричит Пит и на этот раз целится в лицо. Хочу закрыть глаза, но тело не слушается. Палата, коридор, да наверняка, весь медблок заполняются моим истошным воплем. Кулак замирает всего в сантиметре от моего лица, и я чувствую, как сильно дрожит рука Пита от напряжения, будто в этот момент в нем самом происходит борьба. Он решает, стоит ли меня убить? Надо, что-то предпринять, и срочно!
- Пит, - зову я, ощущая во рту странный вкус. Кровь? – Пит, пожалуйста! Ты ведь обещал! Помнишь? Ты говорил, что всегда будешь со мной!
Я не знаю, откуда берутся слова, но в израненной душе Пита они находят какой-то отклик. Я вижу, как меняются его зрачки, от болезненно расширенных они в один миг сужаются до маленькой точки, потом становятся нормального размера, но лишь на пару секунд, а после увеличиваются, скрыв радужку глаза. Разжавшийся было кулак складывается снова, но удар уже не такой сильный – чувствую, как из уголка рта по подбородку стекает тонкая струйка крови.
Пит замер, он не выпускает меня, все еще удерживая за волосы, но больше не бьет. Не хочу на него смотреть, слезы рекой льются из глаз, пощипывая лицо там, куда только что пришлись побои. Дергаюсь, как от удара током, когда моего подбородка касается… палец Пита? Распахиваю глаза, с ужасом наблюдая за его действиями. Пит подносит свой палец, испачканный в моей крови, к своему лицу. Рассматривает, поворачивая на свету, а потом подносит к своим губам. Пробует на вкус? Его лицо кривится, брови удивленно ползут вверх. Его веки опускаются, прикрывая испуганные глаза, и я вижу, как хаотично движется под ними глазное яблоко. Пит сомневается?
Но охмор, определенно, побеждает, потому, что Пит отбрасывает меня в сторону. Просто швыряет, как ненужную вещь. Снова ударяюсь об пол, но сейчас мне кажется это спасением. Пит часто дышит, его руки сжаты в кулаки, а напряжение в его теле такое сильное, что я почти ощущаю вибрацию, исходящую от него. Он смотрит на меня, но не видит, как если бы я была прозрачной. Я отползаю к стене, вжимаясь в нее, и выгляжу сейчас наверняка такой же ненормальной, как парень напротив меня.
