Мне удается вывернуться, и я оказываюсь лицом к лицу с Гейлом. Вот он – источник моих бед!

Ненавижу!

Ненавижу!

С размаха бью охотника в нос. Он охает, морщится, и его ответный кулак не заставляет себя долго ждать. Резкая боль пронзает челюсть, а во рту появляется стойкий вкус крови. Ярость, смешанная с болью, окончательно выпускает монстра на свободу: бью Гейла, не разбирая куда, толкаю его в грудь, пытаюсь нанести удар головой.

Где-то рядом звенит женский крик, но я не улавливаю источник звука: я поглощен дракой с Хоторном. Мы катаемся по траве: то один, то другой оказывается сверху, а тумаки сыплются безостановочным градом.

Тонкие женские руки пытаются влезть между нами, но периодически девушка отскакивает в сторону, не рискуя схлопотать удар.

– Прим, уйди! – рявкает Хоторн, уворачиваясь от моего кулака.

– Не дождешься, – отмахивается от него Примроуз, вцепляясь в меня. – Пит, бога ради, отпусти его! – кричит девушка, уже обращаясь ко мне. – Мне еще рано становиться вдовой!

Ее слова доходят до меня очень медленно, с трудом пробиваясь сквозь туман в голове. Где связь между тем, что я сцепился с Хоторном и тем, что Прим боится остаться вдовой?

– Черт, Пит, прекрати колошматить моего мужа! Ты ему всю красоту испортишь! – не унимается девушка.

Я разжимаю кулаки, но охотник пользуется этим и наносит последний удар.

– Гейл! – негодует Примроуз, хватая охотника за плечи и оттягивая его назад. – Расползитесь вы уже! – требует она. – Оба, я сказала!

Хоторн скатывается с меня, и мы оба лежим на земле, задыхаясь.

– Ты женился не на Китнисс? – сплевывая кровь, спрашиваю я.

– Не пробовал спрашивать «до» того, как кидаться наутек? – уходя от ответа, бурчит охотник.

Надежда снова трепещет в груди, расползаясь теплом по телу.

– Прим? – я оборачиваюсь к девушке, вглядываясь в ее лицо.

– Да, Пит, он женился не на Китнисс! – заявляет Примроуз, поднимая вверх руку и демонстрируя обручальное кольцо. – И я тебе обещаю, еще раз врежешь моему мужу, будешь иметь дело со мной! – улыбка, играющая на ее губах, делает угрозу не такой уж страшной.

– Где Китнисс? – спрашиваю я, встревожившись.

Прим бросает на меня преисполненный сочувствием взгляд и кивает в сторону дома. Приподнявшись на локтях, я смотрю туда же. В проеме распахнутых дверей стоит Сойка, а к ее ногам, обнимая колени, прижимается все тот же темноволосый мальчик, которого я видел раньше.

Я впитываю их вид, как губка, – стараюсь запомнить мельчайшие детали первой встречи. Между нами приличное расстояние, отсюда я не могу понять какого цвета глаза у ребенка, зато отлично вижу его личико: точная, почти фотографическая копия Китнисс. Тот же острый нос, такая же линия подбородка.

Китнисс. Она изменилась, похорошела. Пропала юношеская угловатость, черты лица приобрели плавность, зрелость. Темные волосы собраны в свободный пучок на затылке, но несколько прядок выбились вперед, спадая по бокам. Особенно меня поражают ее глаза, вызывая неприятный мороз на коже, – в них гремит гроза и сверкают молнии. Сойка злится? Она в бешенстве?

– Поднимайтесь, – командует Примроуз. – Вам надо умыться, и мы с Китнисс обработаем раны.

Мне настолько неловко за свою вспышку, что хочется провалиться сквозь землю. Может снова попытаться убежать, но уже не от злости, а сгорая со стыда? Это малодушно, решаю я и, поднявшись на ноги, иду в дом следом за Гейлом. Пока я дохожу до крыльца, Китнисс уже и след простыл.

Теснясь возле раковины в ванной, я и охотник отмываем окровавленные физиономии. Повреждения не так велики, как казалось под слоем подсохшей крови. Хоторн морщится, потирая распухающий нос, а я тщательно промываю треснувшую губу и разбитую бровь.

– Извини, – говорю я.

Гейл косится на меня и наигранно хмурится.

– Теперь Прим будет язвить по поводу моего носа, – заявляет он. – Ей, знаешь ли, нравится мое лицо. Она даже считает, что я симпатичный.

Я невольно улыбаюсь: надо же, малышка Примроуз приручила дракона?

– Вы давно вместе? – спрашиваю я.

– Скоро полгода, как мы поженились, – сообщает Хоторн. – Я долго не мог разглядеть в ней женщину, – признается он. – Теперь жалею об этом, тем более Прим умеет показать, от чего я так долго отказывался…

Его голос приобретает мечтательные нотки, а во мне шевелится привычный червячок ревности. Приходится напомнить себе, что в мыслях Гейла сейчас не Китнисс, а светловолосый, но дерзкий ангел – его жена.

Само собой назревает вопрос о том, почему молодожены живут в доме Сойки. Я спрашиваю об этом, а Хоторн чуть недовольно поджимает губы:

– Мы не живем здесь, просто часто приходим в гости: Китнисс не так одиноко, да и жена обожает Колина. Миссис Эвердин умерла пару лет назад, – говорит он. – Так что Прим осталась помогать сестре с ребенком. Ты помнишь, что Китнисс не особо ладила с матерью?

– Да, – говорю я. – Китнисс злилась, что миссис Эвердин бросила ее и Прим после смерти отца…

– Точно, – подтверждает Хоторн, – только вот и сама Китнисс повела себя не лучше…

Я напрягаюсь от его слов, ожидая неприятный рассказ. Китнисс ведь не бросила Колина? Он здесь, с ней, так что не нравится охотнику?

– Раз уж ты сумел вернуться, то имеешь право знать, – продолжает Гейл. – После того, как Китнисс сослали в Двенадцатый, она больше напоминала овощ, чем живого человека: не хотела есть, не спала, не прекращая плакала…

Мое сердце сжимается, когда Хоторн описывает страдания Сойки. Что могло так повлиять на нее?

– Мы думали, что когда родится ребенок, ей станет лучше. Ошиблись, – констатирует он. – С рождением Колина стало только хуже: жизнь сына уже не зависела от здоровья ее организма, так что Китнисс совсем перестала питаться. Бывало, она сутками не вставала с постели, игнорируя даже орущего младенца. Или наоборот, уходила на несколько дней в лес, да только ее и видели.

Я опускаюсь на край ванны, а Гейл присаживается рядом.

– Почему она так не любила Колина? – выдыхаю я.

Хоторн злится.

– Скорее вопрос в том, за что она так сильно любила тебя, что отказывалась жить, если тебя нет?

Голос Гейла пропитан печалью, смешанной с упреком. Мне это не нравится: неужели в нем еще теплится любовь к Сойке? Одергиваю себя: они знакомы почти всю жизнь и останутся друг другу близкими людьми. Он всегда был ей ближе, чем я. И таким и останется, верно?

Что все-таки случилось с Китнисс после того, как наши с ней пути разошлись? Обычная послеродовая депрессия? Или Хоторн прав, и я важен для Сойки? Она не хотела жить без меня? Настолько, что даже материнство не помогло ей отвлечься? В это невозможно поверить. Это слишком хорошо, чтобы поверить!

– Ты серьезно так думаешь? – спрашиваю я.

Хоторн пожимает плечами.

– Китнисс уже пять лет как разведенная женщина, что помешало ей найти себе пару?

Думаю, я мог бы придумать пару-тройку причин, только вот я сам не был бы ни одной из них. Однако я молчу, да и Хоторн, похоже, понимает, что слишком разоткровенничался. Опомнившись, он меняет тему:

– Пошли. Нас, наверное, заждались.

Когда мы с ним заходим на кухню, сестры уже здесь. Новоиспеченная миссис Хоторн позаботилась о том, чтобы разложить на столе ватные тампоны и поставить бутылку со спиртом. Рядом лежит несколько пластырей разного размера. Если Прим выглядит оживленной и, улыбаясь, предлагает мне и мужу сесть к столу, то Китнисс похожа на тучу. Тяжелую грозовую тучу, грозящую обрушить на землю град.

Я топчусь на месте, не знаю, куда сесть – подойти самостоятельно к Сойке мне отчего-то страшно. Чувство такое, что я без спроса вторгаюсь на ее территорию.

– Садись! – подначивает меня Хоторн, занимая стул возле Прим.

Мне ничего не остается, кроме как расположиться с другой стороны – ближе к Китнисс. От меня не укрывается как, нахмурив брови, Сойка делает пару шагов в сторону.

Примроуз принимается обрабатывать покрасневший нос Гейла и, прикладывая спиртовой тампон к его поврежденной коже, злорадно бурчит, что так, мол, ему и надо: