Однако в Петроградском обществе фабрикантов и заводчиков, наоборот, считали, что образование примирительных камер и комитетов если к чему и привело, то только к обострению конфликтов. Подписанное соглашение, по мнению предпринимателей, во многом оставалось на бумаге и не способствовало урегулированию положения, рабочие предъявляли невыполнимые требования, нередко применяли насилие, производительность труда снижалась и т.д.[1100] Недовольство столичных предпринимателей было отчетливо выражено на совещании у Коновалова в Министерстве торговли и промышленности. Прежде чем объявлять восьмичасовой рабочий день, заявили они, необходимо разобраться, как это соотносится с интересами обороны страны. Предлагалось также распространять эту норму не по территориальному принципу, то есть по отдельным регионам, а применительно к каждой конкретной отрасли, тщательно взвешивая все за и против[1101]. Заметим: купечество Москвы тоже не было в восторге от этого вынужденного новшества. Например, известный фабрикант С.И. Четвериков указывал, что сокращение продолжительности рабочего времени до восьми часов означает снижение нынешнего производства страны на 20%. И потому вместо этого лозунга русский народ должен выставить другой – всё для войны: он больше отвечает военному времени, чем требование добавочного отдыха. Любопытно сравнение, сделанное Четвериковым: как нельзя вообразить жизнь современного человека, в полном объеме выполняющего заповеди Христа, так нельзя представить рабочего, отдающего лишь восемь часов труду и шестнадцать – отдыху[1102].
Справедливости ради добавим, что даже в Петроградском Совете не было единодушия по этому вопросу: представители армии считали недопустимым сокращение рабочего дня в то время, когда солдаты круглые сутки находятся в окопах, неся тяжелую и опасную службу[1103].
И тем не менее баталии вокруг установления восьмичасового рабочего дня стали своего рода «первой ласточкой» усиливавшихся социалистических тенденций в либерально-буржуазной революции февраля – марта 1917 года. Дальнейший ход событий это подтверждает. Так называемый рабочий вопрос набирает такую силу, что требование восьмичасового рабочего дня вскоре начинает казаться невинной шалостью. Уже в апреле издание Совета съездов «Промышленность и торговля» пророчески предупреждало: трудящиеся посредством Советов рабочих депутатов готовят бизнесу «не мир, но меч». Так, Петроградский совет предложил проект закона о стачках и союзах, предоставляющий рабочим полную свободу забастовок с требованиями повышения заработной платы. В то же время владельцы предприятий, допустившие, по мнению рабочих, ухудшение условий труда и тем самым вызвавшие забастовку, согласно проекту закона были обязаны оплачивать им все время простоя. Таким образом, законопроект делал позицию рабочих абсолютно беспроигрышной. По мнению издания, если бы данный документ, не содержащий признаков элементарного правосознания, превратился в закон, «то предпринимателям не оставалось бы ничего, как ликвидировать предприятия и искать применения своих сил в других, более нормальных правовых условиях»[1104]. М.В. Бернацкий, возглавлявший отдел труда Министерства торговли и промышленности, куда стекались наработки по законодательству, лучше других ощущал остроту происходящего. В своих мемуарах он писал о непомерных аппетитах пролетариев, требовавших контроля над производством, об угрозах немедленной остановки работ и о попытках расправы с управляющим персоналом. Отдел труда добросовестно пытался рассматривать все требования и вырабатывать наиболее приемлемые формы их удовлетворения[1105]. Однако, как вспоминал Бернацкий, обсуждения быстро превратились в самую настоящую пытку: представители Совета нападали на чиновников министерства по малейшему поводу[1106].
Очень скоро все индустриальные районы страны охватила забастовочная лихорадка. В Петрограде рабочие предприятия «Треугольник» потребовали выдачи им военной прибавки задним числом – с мая 1915 года, что составляло 13 млн руб. Правление нашло сумму чрезмерной и обратило внимание рабочих на долги завода, которых накопилось на 23 млн руб. В случае продолжения забастовки администрация обещала закрыть производство и рассчитать 17 тысяч человек. В ответ рабочие решили арестовать всех административных служащих, часть из которых доставили прямо на квартиру А.Ф. Керенского; тот распорядился освободить заложников, а срочно прибывшая из Петросовета делегация стала убеждать рабочих понизить требования[1107].
Похожая обстановка сложилась и в Центральном регионе. На текстильных фабриках Саввы и Викулы Морозовых, Смирнова, Зиминых и других шли незатухающие забастовки. Рабочие потребовали увеличить заработную плату на целых 200%. Получив отказ, более 60 тысяч человек пригрозили взять фабрики в свои руки. С большим трудом, при помощи Московского совета рабочих депутатов урегулирование конфликта удалось передать согласительной комиссии, то есть перевести его в «вялотекущий» режим[1108]. Однако это не успокоило трудящихся: они не без удовольствия продолжали третировать владельцев. Например, на мануфактуре братьев Гандуриных в Иваново-Вознесенске рабочие постановили арестовать хозяина за неподчинение их требованиям, держали его в несносных условиях, отказывали в свиданиях с родственниками. Эксцесс сильно напугал местных промышленников, боявшихся оказаться на месте Гандурина[1109]. Эти примеры подтверждают вывод Бернацкого:
«Революция политическая превращалась в ожесточенную социальную распрю»[1110].
Конечно, подобное развитие событий не могло не беспокоить новое правительство. И оно искренне пыталось нормализовать положение, стараясь нащупать способы взаимоотношений с народом, соответствующие социал-демократическим идеалам. Опора на профсоюзы и фабзавкомы, элементы государственного регулирования – вот те узловые точки, вокруг которых должны были выстраиваться новые социальные связи. Коновалов говорил на заседании Московского биржевого комитета 14 апреля 1917 года:
«Из глубин народных масс выдвигаются настойчивые требования к государству и к имущим слоям населения в отношении наискорейшего удовлетворения духовных и материальных потребностей, задержанных в своем развитии тяжелыми условиями старого режима. На этой почве – приходится слышать – создаются ложные страхи, тревоги и сомнения. Будем глубоко верить, что в процессе народного творчества, реорганизации государственного строя на новых началах, провозглашенных нашей революцией, будет найдена равнодействующая всех справедливых интересов, которая обеспечит социальный мир»[1111].
Взаимоотношения труда и капитала также требовали новых форм. В частности, официальная «Торгово-промышленная газета» рекомендовала создавать акционерные общества, предусматривающие два вида ценных бумаг – акции капитала и акции труда. Количество последних должно было определяться собственником предприятия и безвозмездно передаваться рабочим или служащим, которые образуют для этого кооперативное товарищество. Его делегаты участвуют в общих собраниях акционеров и получают места в правлении. В конце года на акции капитала выплачивается установленный процент, а дивиденд на акции труда передается товариществу рабочих, и оно само его распределяет. Такая форма объединения труда и капитала должна была позволять трудящимся не только получать долю прибыли, но и участвовать в управлении. В этом случае работники лучше знали бы о состоянии дел на предприятии, а значит, могли бы соразмерять свои претензии с экономическими возможностями[1112].
