Людишки пытаются выбить задолженность через суд, но там огромная очередь, которая почти не движется. Можно несколько лет быть 544‑ым, в то время как проныры со связями получают деньги без очереди.

Встречаются двое на улице, и первый вопрос: «Что слышно?» То есть — какие новые сведения о деньгах? Когда обещают, сколько процентов и за какой месяц?

Рабочие отказываются идти в шахту, начальники бегают по нарядным — пугают, уговаривают, клянутся, что деньги будут такого–то числа, в противном случае можете считать меня пидорасом. Но вот приходит назначенное число, денег нет, и даже сознание того, что теперь начальника можно в глаза называть пидорасом, не радует.

Так и живем — работаем спустя рукава, возмущаемся вяло и неубедительно. Все уже привыкли к такому положению вещей, оно стало нормой.

31 января

Звено в шахту не пошло, кроме четырех штрейкбрехеров. Одному до пенсии два месяца осталось, другому прогулы нужно отработать, у третьего и четвертого тоже нашлись причины. Никто их не осуждал, уже давно каждый сам за себя. Пошел и я. В новых сапогах. Забыл сказать — я украл у товарища сапоги, так как мои совсем разлохматились, даже на калоши не годились. А новых мне родина не дала.

Горбатые всю смену возились с цепью, я пытался уснуть.

Собрал и вывез свои трофеи — клевак, клин, наколенники. Готовлюсь к опасной, но почетной профессии.

Сегодня обещают деньги. Их обещали и вчера, и неделю назад. Наш участок в шахту вообще не ходит кроме пары–тройки отщепенцев. Соседи ходят эпизодически. Машинисты давно положили на всё, КС-ники на работе появляются, но тоже нерегулярно. Напугает ли это руководство? По моему, им давно на это наплевать. Рабочие кричат, что они голодают, но, видимо, не настолько, чтобы устроить настоящий бунт, бессмысленный и беспощадный, с разрушениями и кровопролитием. Их решимости хватает только на отказ от работы. Хотя, когда на шахте возобновили выдачу тормозков под зарплату, их размели в два дня. Значит, жрать все таки нечего.

1 февраля

Сегодня я прощался со второй западной лавой. 4‑го числа ухожу на курсы, за месяц её закончат, и я никогда её больше не увижу. Не увижу этих кнопок, этого пересыпа, этой лопаты. Не буду больше растягивать канат. В другой лаве на других кнопках будет сидеть другой ГРП, а я буду проходить мимо, гордо неся свои первые наколенники.

Но мечты мои изгадил директор. Сказал, что ГРОЗов у нас как грязи, и заявление не подписал. А я то размечтался.

Значит, никакого 4‑го числа, буду добивать лаву вместе со всеми. Такая вот неудача.

11 февраля

Горбатые сожгли двигатель конвейера и всю смену с ним проеблись. Я откровенно бил баклуши. Не взяли меня в свою компанию — теперь пожалеете! И все таки было немного стыдно. Ведь учили меня на «Краснолучской»: старый взялся — и ты берись, пусть без пользы, но делай то же, что и он.

Я уже привык к шахте. Сегодня на секунду посмотрел на неё взглядом постороннего человека и ужаснулся. Как все грязно, серо и не приспособлено к жизни! Прямо как в первый раз. Но это быстро прошло. Лица знакомые, названия и назначение всех предметов известны, и почему они такие серые и неказистые, я тоже знаю.

21 февраля

Получили деньги — 41,8% за январь. Это новый прикол — выдавать по 14,4% или 32,7% .

Сегодня был секретарем собрания трудового коллектива, писал протокол (видимо, как единственный грамотный): выступили, проголосовали, постановили. Звено пыталось делегировать меня на конференцию по принятию коллективного договора, да я спасовал. Слишком молод я, чтобы быть делегатом и спорить с большими дядьками. Любой мне рот заткнет. Спросит: — Сколько лет подземного стажа? Нет и двух? Вот то–то!

А вообще интересно было бы поучаствовать.

22 февраля

Хожу на работу, ничего не делаю, но устаю страшно. Лежу всю смену на своем топчане или бегаю по штреку, создавая видимость бурной деятельности. Свои 41,8% точно не отрабатываю.

ГРОЗы–умницы выпустили нижнюю цепь по лаве, забурили струг, оторвали вертлюг и своротили башню. Я в этом ничего не смыслю — струг ни разу не видел — но понял, что смена обещает быть приятной. Так и вышло. Новый горняк (Н-цев, падла, ушел таки на больничный) всю ночь рассказывал мне про аквариумных рыбок, рыбками он увлекается.

Так засрал мозг, что и мне захотелось завести аквариум.

26 февраля

Сидел дома, размышлял, мечтал, страдал и, в итоге, опоздал на рабочий автобус. А снег валит хлопьями, рано я обрадовался близкой весне. Пешком на шахту идти не хочется, выйду в третью смену. Говорят, что ни делается, все к лучшему. Может быть, и мое опоздание тоже.

Вдруг во вторую клеть сорвется? Или кровля обрушится и завалит вагонщика? Буду потом говорить — предчувствие было, потому и не вышел.

В третью смену занимался доставкой в лаву новой струговой установки. Работа несложная: низшее шахтное сословие — горнорабочие поверхности — сами погрузили разобранный струг в вагоны и загнали их в клеть. Стопорная опустила. Машинист электровоза прицепил их и повез к лаве. Я лишь наблюдал и контролировал. Чтобы не спиздили чего–нибудь по дороге и доставили куда положено. К тому же в паре со мной был еще один ГРП. Как в армии: возьми кнопки и пару бойцов потолковей — плакат нужно повесить.

1 марта

Прошла трудовая конференция, делегатом которой я не стал. Приняли новый коллективный договор. Выполнение администрацией старого договора признали неудовлетворительным. Отсюда следует, в частности, смещение директора предприятия, но только не на нашей шахте. И директор прежний останется, и задолженность по зарплате не погасят.

9 марта

Встретил в шахте ушастого ГРП Лёху. Обычно я избегаю его — с видом старого подземного волка он громко говорит банальности или откровенные глупости — неудобно перед людьми.

Но сегодня у меня была цель. Лёха как–то похвастал, что пишет стихи. У него, мол, около пятидесяти хороших стихотворений, остальные — так себе. Вот я и решил взять у него тетрадь со стихами. Чтобы пополнить свою коллекцию мудацкой поэзии. Точнее: мудацкой шахтерской поэзии. Ну, и чтоб посмеяться, конечно.

В том, что Лёха даст, не сомневался. Помимо ушастости, глупости, пошлости и прочих своих бед он еще и тщеславен, считает себя поэтом. Предлагал свои стихи редакции «Пресс–шанса». Странно, что они отказали. Обычно они любят всякое говно печатать.

10 марта

Тетрадку Лёха принес, но посмеяться не получилось. Слишком все плохо. Да и не стихи это вовсе. Если объединить «рифмование» с «рукоблудием», получилось бы нужное слово.

Я и прежде был о Лёхе, нелепом, смешном и жалком человеке, невысокого мнения, а теперь…

А теперь узнал о нём что–то новое. Например, узнал, что он очень гордится своей опасной профессией, представляет себя эдаким битым жизнью и породой бывалым шахтером («добычная жизнь моя черная»). В мечтах он видит себя реальным (но слегка сентиментальным) пацаном, в идеале — главарем уличной банды. Или героем какой–нибудь шахтной трагедии, когда всех завалило, и он один, рискуя жизнью, спас все звено.

Лёха навсегда застрял в подростковом возрасте. Он называет себя «настоящим пацаном» — он и есть настоящий пацан 14-ти — 15-ти лет. Возраст, когда нет еще ничего своего — ни взглядов, ни мыслей.

Да что тут объяснять, вот он — первоисточник.

Конвейерный уклон

Не торопясь идем мы в шахту,

Мы знаем — некуда спешить.